На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 58

Но в то мгновение, когда автобусы, которые везли летчиков, прошли под шлагбаумом, неожиданно в медные трубы ударил духовой оркестр. Звуки эхом прокатились по тайге.

Высыпали из казарм солдаты, появились на улице ребятишки. Городок ожил, засуетился, разбуженный оркестром.

На трубах играло пятеро солдат, а шестой бил в барабан. Руководил этим творческим коллективом толстяк в шинели офицерского покроя с погонами старшины — сверхсрочник. Он неуклюже махал большими руками, выпячивая и без того солидное брюшко.

— Ого, как развезло маэстро на армейских харчах! — заметил Байрачный, заинтересовавшись оркестром.

Выпрыгнув из автобуса, он подошел к старшине:

— Любительский?

«Маэстро» уронил руки по швам, еще больше выпятил живот, напуская на себя вид бравого вояки. Ему было невдомек, что, чем сильнее он пыжился, тем смешнее выглядел. Таких «вояк» нередко можно встретить среди тыловиков, уже давно позабывших о строевой подготовке.

«Маэстро», очевидно, не расслышал или не понял вопроса и молча хлопал глазами.

— Я спрашиваю: любительский оркестр? — повторил Байрачный.

— Да, да, любительский, — закивал головой старшина.

— О, это неплохо, если здешняя база располагает собственным оркестром. Можно танцы устраивать для молодежи, а то здесь небось скучища?

— Так точно, скучища! — отрубил старшина, приняв летчика за одного из полкового начальника.

Это польстило Байрачному, и он, напустив на себя солидность, продолжал допытываться и делать замечания:

— Труб у вас маловато. Баритон один, а кларнета и вовсе нет. А что ж это за оркестр без кларнета? Нужно приобрести. Обязательно! Кларнет — это духовая скрипка, душа каждого музыкального коллектива.

— Разрешите доложить: инструмент имеется, кларнетиста нет. Был один, но он шофером работает, уехал куда-то. А баритонист — поваром на кухне; тоже при службе сейчас.

Доложил и снова замер в стойке «смирно».

— Вольно, вольно, — снисходительно улыбнулся Байрачный, увидя на лбу маэстро проступивший от волнения пот. — Я интересуюсь вашим оркестром потому, что сам являюсь руководителем полковой художественной самодеятельности.

— И только? — вырвалось у старшины. И сразу же куда только девалась его строевая выправка. — А я — начальник клуба старшина Бабаян. Собственно, клуба как такового еще нет, но оркестр имеется.

С выражением лица, в котором безошибочно можно было прочитать: «Ступай себе своей дорогой и не морочь мне голову», старшина повернулся к музыкантам и взмахнул руками, как заправский дирижер.

«Вот каналья, одних начальников признает», — подумал Байрачный, входя в столовую.

Ее зал вполне мог бы соперничать с хорошим рестораном — просторный, чистый, уютный. Столики, за которыми сидели летчики, обслуживали миловидные официантки. На каждом столике стояло по четыре бутылки с какими-то напитками, бросались в глаза яркие этикетки. Байрачный увидел обычный лимонад. Но, присмотревшись, обнаружил и наполненные стограммовые рюмки.

Майор Дроздов произнес тост за успешное перебазирование, и Байрачный поспешил к столу, где сидели его товарищи по звену. Чокнулись, выпили и принялись за маринованные грибы и соленые огурчики, поданные на закуску.

— Неплохо встречают нас — с музыкой и выпивкой, — заметил Байрачный. — И хотя, друзья мои, здесь холодно, но будет значительно лучше, чем в Каракумах. Тайга, море, свежий воздух — как на курорте.

— На курорте, говоришь? — поднял потухшие глаза Калашников. — К черту такой курорт! Это — дыра, волчья нора!

— Чудак человек! Да ведь здесь для тебя как для художника — раздолье! Богатейшая натура, девственная тайга. Знай пиши!

— Не мели языком, Гриша, — сердился Калашников. — Боком и тебе выйдет эта девственность. Лучше бы ты подумал, в чем будет ходить твоя Биби? Ведь ты сам говорил, что у нее нет ни зимней одежды, ни обуви.

Байрачный растерянно повел округленными зелеными глазами. Верно, об этом он не подумал. И пальто у Биби демисезонное, и теплого платка нет, и обувь курам на смех — лакированные туфельки да босоножки. Жила-то она на юге…

— Товарищ капитан, что же мне делать? — обратился он к Телюкову, как будто тот мог помочь беде. — Почему нам заранее не сказали, куда должен перебазироваться полк? Я бы поехал в город, купил что-нибудь для жены…

— «Поехал, купи», — передразнил Калашников. — А про военную тайну запамятовал? Ты бы по секрету сказал Биби, а та шепнула подруге, а подруга еще кому-нибудь. Вот и пошла бы гулять по свету военная тайна…

Телюков не вслушивался в разговор. Его не на шутку заинтересовала молодая официантка, которая как раз подавала борщ. Аллах бы окропил ее священной водой! Да ведь она словно родная сестра Лили, которую он до сих никак не может забыть. Стройная и юная, как береза весной, смуглая и гибкая. А глаза синие, задумчивые и брови черные. Только и разницы, что у Лили волосы светлые, а у этой — потемнее, каштановые.

Обратил внимание на хорошенькую официантку и лейтенант Калашников, хотя вообще-то он не очень засматривался на девушек: у него была знакомая студентка, от которой каждую неделю приходило из Москвы письмо.

— Эта девушка, — кивнул он в сторону официантки, — цены себе не знает.

— Это как понимать? — поднял брови Телюков.

— Ей бы натурщицей служить в академии художеств.

Телюков поморщился.

Калашников заговорил тише:

— Вы только посмотрите, какая стройная фигура, какие бедра! Да ведь это античная статуя! Высечь такую из мрамора — вот вам и богиня красоты! Подлинная, настоящая красота!

— До сих пор я полагал, что самое прекрасное в человеке — это его душа, а у вас, значит, на первом плане — бедра, — вмешался в разговор лейтенант Скиба, прихлебывая борщ.

— В человеке все должно быть прекрасным, — горячо возразил Калашников. — Красивая форма тела — это величайший дар природы. И не случайно теперь уделяют такое внимание физкультуре и спорту. Человека создал труд, а условия труда меняются. Дело идет к тому, что рабочий будет сидеть за пультом и нажимать на кнопки, управляя целым производственным процессом. Представляете себе, что стало бы с человеком, если бы он не занимался физкультурой и спортом? Превратился бы в какого-то головастика с клешней вместо руки. А гимнастика, атлетика, бокс, борьба сохраняют человеку форму, он станет еще более красивым, развитым, сильным.

Убедившись, что друзья с любопытством слушают его, Калашников продолжал:

— Вам известно о том, что в крупных городах строятся Дворцы спорта? Таких дворцов будет в нашей стране тысячи. Люди получат всестороннее физическое развитие. Не будет горбатых и косолапых, сутулых и несмелых, потому что за их развитием с самого детства будут следить специалисты.

— Интересно, — заметил Телюков. — Я бы вам посоветовал, лейтенант, выступить в полку на эту тему с лекцией.

— А что? И выступлю! Человек красив, когда он…

В это время к столу подошла официантка, и Калашников прервал себя на полуслове.

Телюков весело подмигнул товарищам и, резко повернувшись к девушке, тихо сказал:

— Простите, как вас зовут?

Девушка смутилась и как бы испугалась этого вопроса.

— Нина, — помолчав, ответила она.

Телюков подозвал ее ближе и приподнялся с места.

— А еще по сто не дадите, Нина? — спросил, чувствуя, как его уха коснулись крутые завитки ее волос.

Нина отрицательно покачала головой.

— А все-таки попросите.

Она пошла в кухню, грациозно лавируя между столиками, и вскоре вернулась. Склонившись к Телюкову, прошептала что-то ему на ухо.

— Э, нет! Передайте вашему шефу — нам это не подходит.

— На кухню приглашает? — догадался Калашников.

— Вот именно.

— Покорно благодарим.

Смущенная официантка стала прибирать со стола. Летчики съели пирожные, запили лимонадом. Телюков подождал, пока Нина снова подойдет к столу, и сказал ей:

— Не обижайтесь на нас, Нина. Не такие уж мы плохие, как можем показаться с первого раза.