Унесенные бездной. Гибель «Курска». - Черкашин Николай Андреевич - Страница 29

Они прилетели на платформу вместе с адмиралом Куроедовым на вертолете и привезли российским и норвежским водолазам домашние пироги. Потом бросили в штормовую кипящую воду красные гвоздики…

«Добро» на вход водолазов в восьмой отсек дал сам главком. Он предупредил их: если продвижение по отсеку станет невозможным, опасным – немедленно на выход. Первым вошел в царство мертвых водолаз-глубоководник Сергей Шмыгин. Преодолев первые пять метров, он остановился перед резким сужением прохода. К тому же воздушный шланг оказался слишком короток для того, чтобы идти дальше. Никаких тел на своем пути он не обнаружил. Тем временем ему нарастили шланг, и он смог добраться до переборки между восьмым и девятым отсеками, отдраил круглую дверь и заглянул внутрь – никого.

Тогда Шмыгин с напарником вернулись в восьмой и спустились на палубу ниже. Вот здесь-то они и наткнулись на тела четырех моряков. Стараясь не смотреть им в лица, водолазы вытащили их к проему, где тела были облачены в специальные баллоны-контейнеры. В них и были подняты на платформу. Самым рослым и тяжелым оказался он – капитан-лейтенант Дмитрий Колесников… В нагрудном кармане его куртки РБ, прикрытом ладонью, и обнаружили обгоревший по краям листок из служебной записной книжки. Из скупых неровных строчек узнали, что все, кто уцелел от взрыва за реакторным отсеком собрались в кормовых отсеках – восьмом и девятом. И хотя там было ещё четыре офицера, возглавил подводников командир седьмого – турбинного – отсека капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Почему именно он?

– Дима всегда, в любой ситуации, брал ответственность на себя, – говорит его бывший однокашник капитан-лейтенант Валерий Андреев. – Даже при грозном окрике училищного начальства: «Кто тут старший?» – из группы проштрафившихся курсантов всегда выходил Колесников и говорил: «Я».

Рослый – под два метра – рыжеголовый Дмитрий Колесников был весьма приметной личностью ещё со школьных времен. Сын моряка-подводника капитана 1-го ранга Романа Дмитриевича Колесникова, он был сполна наделен волевыми командирскими качествами. К тому же веселый жизнерадостный нрав делал его душой любой компании.

– В классе мы звали Митю «Солнышко», – рассказывает преподавательница 66-й школы Наталья Дмитриевна. – От него всегда веяло теплом и уютом. Крепкий от природы, он никогда не злоупотреблял своей силой. Нравился девочкам, к нему, романтику по натуре, тянулись и ребята. С ним было надежно и спокойно.

В наш разговор вступает учительница литературы Галина Аширова:

– Он не был отличником. Но сочинения всегда писал сам, никогда не списывал. Правда, физику любил больше, чем литературу.

– В каждый свой отпуск он приходил в школу, – продолжала Наталья Дмитриевна. – Я его спрашивала: «Но ведь вам же не платят. Может, найдешь себя в гражданской жизни?» Он отвечал: «Служить сейчас очень трудно. Но это – мое!»

Да, это было его дело, его призвание, его судьба… Только такой человек, как он, смог вывести во тьме подводной могилы эти скупые мужественные строки: «12.08.45. Писать здесь темно, но попробую на ощупь. Шансов, похоже, нет – %10—20. Хочется надеяться, что кто-нибудь прочитает. Здесь в списке личный состав отсеков, которые находятся в 8 и 9 и будут пытаться выйти. Всем привет. Отчаиваться не надо. Колесников».

И дальше на обороте подробный список подводников с указанием боевых номеров матросов, с отметками о проведенной перекличке.

– Когда мы нашли записку Димы Колесникова (пусть земля ему будет пухом!), – говорит командир отряда водолазов Герой России Анатолий Храмов, – она нам очень помогла, сузила район поисков, и мы пошли не в шестой и седьмой отсеки, как вначале собирались, а сосредоточились на девятом. Оказалось, не зря – достали больше половины тех, кто там находился…

Капитан-лейтенант Дмитрий Колесников совершил подвиг особого свойства – подвиг веры. В своем безнадежном, преотчаянном положении он уверовал в то, что к ним пробьются спасатели, что, живым или мертвым, он обязательно предстанет перед своими однофлотцами и они прочтут то, что он им написал. И Оля, жена, тоже прочтет: «Оля, я тебя люблю; не сильно переживай. Привет Г.В. (Галине Васильевне, теще. – Н.Ч.) Привет моим».

Здесь уместны громкие слова. Эту записку написали Любовь, Долг и Вера. Любовь спасла это послание, прижав его ладонью к сердцу. Огонь и вода не тронули бумагу. Еще никому, из канувших в бездну на атомных подлодках, не удавалось передать на поверхность письменную весть о себе. Капитан-лейтенант Колесников смог это сделать…

Об этой записке много злословили. Судачили, что её огласили не всю, а самое главное – ту часть, где были якобы названы причины катастрофы, – утаили. На все эти инсинуации отец Мити Роман Дмитриевич Колесников ответил так:

– Записку мне дали в прокуратуре в Североморске, я её держал в руках и потом переписал текст. Единственная просьба была – не называть никаких фамилий, чтобы корреспонденты не мешали работать. Работали криминалисты, профессионалы, они сумели её разгладить и положить в целлофан. Она прекрасно читается, абсолютно все видно, слегка пропитана, видимо, маслом. Края и центр немного обгорели, но текст абсолютно читаемый. Написано карандашом – это мне сказали следователи, – потому и сохранилась.

Меня не интересовала сама записка – её обещали жене передать, так что меня это абсолютно не волновало. Меня волновало только содержание.

Записка состоит из трех частей. Одна адресована жене. Со слов: «Оленька!» – и ей идет… Потом: «привет Г.В.» – это теща Галина Васильевна. Далее – «привет моим». Подпись: «Митя» – потому что мы его все так зовем, и дата – 12-е число.

И ещё одна часть – тот текст, который был выставлен у гроба в Дзержинке. Это часть записки, которая была адресована, по существу, всем. Что там написано – вы знаете: «…возможно, кто-то найдет…» – то есть адресат косвенно просматривается.

А дальше идет то, что написано в темноте. Та часть, где начинается: «Темно, пишу на ощупь…» Разрыв между последним указанным временем – 15.45 – и той частью, что написана в остальной записке, никому не известен. И на обороте – там записаны все двадцать три человека, которые перешли и находились в девятом отсеке. Три графы: номер по порядку, боевой номер и звание, фамилия. Эта часть подписана: «Колесников». И против каждой фамилии им были проставлены плюсы – то есть он осуществлял перекличку. Это говорит, что он был старший, взял на себя командование.

Совершенно очевидно, что они были контужены – от удара, видимо, и я так предполагаю, что состояние у них было тяжелое…

И ещё одно: в какой-то момент они, видимо, поняли, что положение их резко ухудшилось. Он знал наизусть РБЖ (руководство по борьбе за живучесть), знал, что им нельзя резко выходить на поверхность – они бы прожили не больше десяти минут. И то, что он написал в одном месте: «…готовимся к выходу», – означает, что они готовы были умереть, но хотели пожить хотя бы десять минут на поверхности.

Роман Дмитриевич прав: тем, кому удалось бы всплыть на поверхность, продержались бы недолго. Ведь ни один корабль ещё не успел подойти к месту катастрофы, даже тревога-то ещё не была объявлена. Да и люк из своей западни, как позже выяснилось, отдраить они не смогли бы – после мощного сотрясения корпуса его заклинило в своей обойме.

…Дмитрий пришел на флот в тот год, когда ушел с него его отец – корабельный инженер-механик, немало послуживший на дизельных и атомных лодках. Следом за Дмитрием прибыл и младший брат – Саша – на соседний атомный крейсер «Нижний Новгород». Капитан 1-го ранга Лячин сразу же приметил братьев-турбинистов.

– После «автономки» будешь служить у меня на «Курске», – пообещал он младшему – лейтенанту Колесникову.

Слава богу, что в тот роковой поход ушел только один брат, что в эти скорбные дни у Ирины Иннокентьевны и Романа Дмитриевича остался надёжей и опорой младший сын – Саша.

Дмитрия доставили из Североморска на малую родину, в Санкт-Петербург, поздней осенью. Гроб с его телом внесли под шпиль Адмиралтейства, в стены родного Военно-морского инженерного училища, где пять лет назад он получил лейтенантские погоны и офицерский кортик. Многим питомцам этого старейшего инженерного училища пришлось сложить голову в морях, но не многие из них удостоились такой чести. Хоть в этом ему повезло.