Террористка - Самоваров Александр - Страница 62

Если бы Оли рядом не было, то Трубецкой вполне искренне ответил бы, что у него никаких убеждений нет, но сейчас он боднул головой, как молодой бычок, и выдохнул: «Патриот».

— Надо же, — с усмешечкой покачал головой журналист, — у седьмого предпринимателя беру интервью. Трое отказались отвечать на этот вопрос, а четверо назвали себя патриотами. Любопытно.

«Неужели Гончаров прав?» — подумала Оля.

35

А между тем Валериан Сергеевич Дубцов жил в каких-то ста пятидесяти километрах от Москвы. Год назад он познакомился с директором небольшого подмосковного заводика. В то время Дубцов хотел обзавестись недвижимостью, и директор обещал помочь, но не помог. А Дубцов свое обещание выполнил и свел Виктора Петровича Птенца с китайским фирмачом. На китайском барахле Виктор Петрович неплохо заработал. Был он мужик общительный, хлебосольный и в личных отношениях честный. Обманул он Дубцова невольно и был готов загладить свою вину.

Трубецкой не знал о существовании Виктора Петровича, ибо во время сделки с китайцем находился в командировке, и никто из окружения Дубцова о нем не знал. Людей, с которыми Дубцов вел переговоры, были тысячи. Никаких процентов за то, что свел Виктора Петровича с китайцем, Дубцов не взял — это было ниже его достоинства, и директор оставался, в каком-то смысле, его должником.

Дубцов приехал к нему на новеньких «Жигулях» и попросил подыскать квартиру или дом в живописной, но желательно безлюдной местности. Объяснил, что хочет месяц или два отдохнуть от дел.

И в самом деле, Валериан Сергеевич выглядел очень неважно. Осунувшееся, небритое лицо, нервно дергающийся рот, усталые, безжизненные глаза. В квартире Виктора Петровича он подошел к большому зеркалу и сказал:

— Ну вот, доработался — на покойника стал похож.

Виктор Петрович предложил в распоряжение Дубцова свою дачу. Она находилась в дачном поселке, в семи километрах от городка.

Поселок отапливался газом, дом Виктора Петровича был добротный — все хорошо, но народишко на дачи наведывался регулярно. Впрочем, высокий, глухой забор скрывал Дубцова от чужих глаз.

Дубцов протопил баню, попарился, побрился, выпил чашку крепкого кофе и почувствовал сильнейший голод. Несколько дней он почти ничего не ел. В холодильнике были консервы, щука в томате, и батон черного хлеба в целлофановом пакете. Валериан Сергеевич, достав из кармана нож с выбрасывающимся лезвием (подарок Рекункова), открыл банку, отрезал огромный ломоть холодного, но еще мягкого хлеба и съел консервированную щуку в пять минут. Голод притупился, и Дубцов уснул беспокойным сном.

Разбудил его стук в дверь. Ожидая приезда Виктора Петровича, Дубцов открыл дверь настежь и увидел невысокую женщину лет тридцати в пушистой шапке и шубке.

— Здрасте, меня зовут Люба, — протянула она Валериану Сергеевичу ладошку, — меня папа прислал. Сам он приедет завтра.

Все это женщина сказала скороговоркой, а серые глаза ее успели обежать лицо и фигуру Дубцова.

— Ну, вы пропустите меня в мой собственный дом, наконец? — сказала она уже медленно грудным голосом.

Мир для Дубцова давно выглядел только в черных красках, но он был рад приходу этой жизнерадостной, веселой женщины. Есть такой тип бабенок, которые если и грустят, то яростно и недолго, а все остальное время находятся в прекрасном настроении.

— Бедняга, — сказала Люба, выкладывая из сумок еду, — с голода консервы есть начал. А мне папа сказал, что вы страшно богатый человек. Разве богатые люди едят консервы?

Дубцов рассмеялся, но ничего не ответил.

Но ответа от него и не требовали.

Скинув шапку и шубку, Люба достала из пакета уже нарезанные куски телятины. Ее быстрые ручки замелькали, как в мультипликационном фильме. Зашипело масло на сковородке, туда полетели со снайперской точностью куски мяса. Из сумки были извлечены помидоры, огурчики, перец, лук, и женские руки снова заработали. Огромный кухонный нож послушно резал все это на мелкие кусочки.

Работал и язычок женщины. Она рассказывала, как устает ее папа, что завод останавливается, рабочие во всем винят Виктора Петровича, а он делает, что может, и добывает где-то деньги на зарплату.

— А еще у нас тут мафия появилась! — восклицала женщина. — У нас, представляете, мафия!

В серых глазах мелькнули и испуг, и восторг одновременно. Оказалось, и в этом городке стреляли и убивали. Дубцов сразу помрачнел. В том смысле, какой Люба вкладывала в слово «мафия», Валериан Сергеевич тоже был «мафией».

— У меня муж капитан милиции, — продолжала Люба, и только после этих слов Валериан Сергеевич заметил на ее пальце тонкий золотой ободок. — Представляете, пьяный каждый Божий день! Говорит, что стрессы снимает. Уходит в семь утра, приходит в двенадцать ночи. На меня ноль внимания. В субботу и воскресенье отсыпается и по дому ходит злой, как собака. Я спрашиваю: где ты пропадаешь? Он отвечает: с мафией борюсь. Я спрашиваю, как же ты борешься, если твою мафию весь город в лицо знает, а все они на свободе. А он ревет: ты что, смерти моей хочешь? Спрашивается: где он бывает с семи утра до двенадцати ночи?

Дубцов следил за руками, за живым, постоянно меняющим выражение лицом женщины и улыбался.

— А вы, правда, очень богаты?

Дубцов задумался. Сто тысяч долларов в его сумке и еще триста в Москве, в тайнике, да плюс триста миллионов рублей. (Какие молодцы банкиры: выпустили пятидесятитысячные купюры!) Много или мало?

— Для кого-то я, наверное, очень богатый человек, — сдержанно ответил Валериан Сергеевич, — а для кого-то просто бедняк.

Люба достала все из той же сумки бутылку вина. Но сама выпила совсем немного. Объяснила, что за рулем, а дорога очень плохая.

Она отправилась домой, когда уже смеркалось. Еще раз на прощание окинув Дубцова с головы до ног, она сказала дружески: «Пока». И пожала Валериану Сергеевичу локоть. Видно, для себя женщина уже решила, как к нему относиться и какой стратегии и тактики придерживаться.

Валериан Сергеевич опять уснул. Проснулся он глубокой ночью. Где-то выла собака. Он вышел на улицу. Было тихо, холодно, и редкими крупными хлопьями падал снег.

Дубцов вернулся в теплый дом. Сел на искусственный ковер и стал заниматься медитацией. Он научил свою душу покидать тело, и ему уже ничего не было страшно.

После медитации он проделал с десяток йоговских упражнений, но тренированное тело требовало больших нагрузок. Минут сорок Дубцов делал каратистскую разминку. Валериан Сергеевич стал отрабатывать удары руками и ногами. Бесшумно и быстро передвигался он по просторной комнате. Потом, весь мокрый, он пошел в еще жаркую баню и смыл с себя пот.

Ожившее могучее тело посылало положительные сигналы в мозг. Валериан Сергеевич постепенно возвращал утраченное психологическое равновесие.

Что в конце концов произошло? Он жил по законам, навязанным ему обществом. Разве он придумал правила игры, при которых предпринимательская деятельность была связана с криминальным миром?

Его загнали в угол. На его шее затягивали узел, и он его разрубил. Рекунков получил свое, как предатель. И этот седой парень Станислав тоже знал правила игры и хорошо понимал, на что шел. И он, Дубцов, тоже знал, на что шел.

Мир абсурден, если подходить к нему с точки зрения общечеловеческих ценностей. Нет ни добра, ни зла, есть только обстоятельства, правила игры на данный момент. То, что сегодня прославляется, завтра объявят несусветным злом и наоборот. Но мир ясен и прост, если понять простую истину: каждый человек рождается на свет с определенной целью, и он не в силах изменить свою судьбу. Не Дубцов оборвал жизнь Рекункова и Старкова, а всесильная судьба сделала это руками Валериана Сергеевича.

То же было и пятьсот, и тысячу лет назад, когда на месте этого города стоял непроходимый лес и чья-то жизнь обрывалась здесь от стрелы, ножа, топора…

Вытянувшись на широком диване, укрывшись своим кожаным плащом, Валериан Сергеевич думал о мудрости индусов и буддистов. Их мозги не были воспалены легендами, подобными христианской или мусульманской. Они понимают величие человека в служении самому себе. Все эти бредни, что личность должна служить обществу, вождю или богу, они отметают, и в конце концов они одержат победу над Западом, который пытается вот уже сколько столетий воздвигнуть пьедестал человеческой личности, но всегда это оборачивается религиозными войнами, революциями и дикими учениями, которые рано или поздно взорвут западное общество.