Террористка - Самоваров Александр - Страница 18

— Сегодня занятия проведу я.

Группа была взвинчена воскресным допросом. С появлением Гончарова напряжение возрастало. Он предложил провести игру под названием «Красный стул». Каждый из группы, а за ними Инструктор и сам Гончаров должны были сесть на действительно выкрашенный в красный цвет стул и честно отвечать на любые вопросы.

— Ведь у вас уже появился некоторый интерес друг к другу и к вашему Инструктору. После тех вопросов, которые я задам, такой интерес наверняка появится и ко мне. Итак, начнем.

Первым вызвался Мафиози. Бедный молодой человек не знал, что его ожидает.

— Вы трусливый и мнительный человек, но хотите казаться храбрым и безрассудным? — начал Гончаров.

— Да, — хрипло ответил сразу вспотевший Мафиози.

— Вы боитесь женщин и вожделеете их? — медовым голосом спросила Путана.

— Да, — едва слышно сказал Мафиози.

Через несколько минут Оле показалось, что стул, на котором сидел парень, действительно раскалился.

Последний вопрос задала Цивилизация.

— Вы девственник?

— Да! — заорал он.

«Может быть, он и девственник, но не дурак, — подумала Оля, — и на нас он отыграется».

11

С Филипповым Валериан Сергеевич решил встретиться лишь по одной причине — этот провинциальный бизнесмен имел репутацию патриота. То, что другие делали втихаря и не афишировали, он делал с большим шумом. Жертвовал деньги церквям, хвастался, что один снарядил взвод для Приднестровья, и все в таком же духе.

Однако большими интеллектуальными способностями Филиппов не обладал и потому опасным не считался. Еще до знакомства с ним Дубцов поддерживал хорошие отношения с банкиром Ивановым. Вот тот действительно давал большие деньги на поддержку патриотического движения, но не афишировал этого. Иванов был убит год назад тремя выстрелами в спину.

Олег Филиппов назначил встречу в ресторане «Полуночник». Дубцов о таком заведении и не слышал. Пришлось покататься по Москве. Ночная Москва таила в себе много соблазнов и опасностей. Валериан Сергеевич любил наблюдать немые сценки из окна автомобиля. Он специально просил шофера ехать потише.

Вот на тротуаре стоят небритый детина-сутенер и две шлюхи, лет шестнадцати, похожие, как сестры-близнецы. Обе блондинки в кожаных куртках. Ручкам холодно, они засунули их в карманы.

На другой стороне драка возле коммерческих ларьков. Дерутся люди опытные. Шума мало, а результат налицо — один из дерущихся, схватившись за бок, уже лежит лицом вниз.

Из залитого светом «Икаруса» вываливает простой народ. Лица злые, а глаза пустые.

Эх, ты, Москва-Москва 1993 года!

Есть в тебе еще сердце и душа?

Ресторан оказался третьеразрядным, сделанным под дореволюционный кабак. Столы простые, скатерти белые, стены и потолки в деревянных петухах. Площадка для артистов — прямо в центре ресторанчика. Быть может, неудобно, зато поют не через динамики и усилители.

Когда Дубцов вошел в сопровождении Рекункова, на сцене выступала брюнетистая девица. Она орала «Очи черные». Ей подвывали многие в небольшом, битком набитом зальчике.

— Валериан, — заорал со своего места Филиппов и попытался подняться, но его качнуло, и он остался сидеть. Худая немолодая женщина в атласном красном платье за его столиком задорно расхохоталась.

Дубцов узнал ее. Это была Серебрякова, известный художник-модельер.

«Бог мой, — подумал Дубцов, — и она тоже патриотка?»

— Садись, Валериан, садись, водочки выпей, огурчиком закуси.

Приглашал Филиппов радушно, но хитрые его глаза не показались Дубцову пьяными.

— Вот селедочка, вот картошечка — налегай.

Дубцов приподнял стопку с прозрачной водкой, кивнул Олегу и его даме, одним махом выпил.

— Хорошо! — сказал Олег, опуская свою стопку.

Филиппов очень старался походить на дореволюционного купца, и, надо отдать должное бывшему директору совхоза, у него получалось.

И бородка ему шла, и косоворотка обтягивала толстую красную шею, а главное, приемчики, словечки… Быстро вошел он в свою роль и, кажется, сам себе очень нравился.

Был он весьма говорлив, и Дубцову не надо было тратить энергию на поддержание беседы.

— Когда я только стал директором совхоза, — говорил Филиппов, — то повстречал удивительнейшего человека — Дранкова Бориса Федоровича — он соседним колхозом руководил. И Боря всю механику социальной справедливости объяснил мне на трех пальцах, — Филиппов вытянул перед собой руку и внимательным взглядом посмотрел на свои смуглые плебейские пальцы. — Да, — он сделал паузу, вспоминая, зачем руку вперед выставил и разглядывает ее, — да, так вот… на трех пальцах. «Ты, — говорит, — Олег, пойми простую вещь, к людям надо иметь подход. Вот я, — говорит, — должен купить агроному машину, чтобы в другой колхоз не убежал, я покупаю. Но одновременно беру мотоцикл и три велосипеда. Собираю собрание и говорю, что несколько наших работников награждаются ценными подарками. Такие-то доярки велосипедами, такой-то механизатор мотоциклом, а агроном машиной. И что? Все довольны. Ибо понимают: доярка не агроном, ей машина не полагается. А велосипед сыну — самый раз».

Филиппов покачал головой, как бы еще раз восхитившись мудростью Дранкова.

— А у нас что делают? Разве можно так — одним все, а другим — ничего?

Брюнетистая певичка опять запела.

— Стой, стой, — сказал Филиппов, словно кто-то собирался мешать ему слушать песню.

Слушал он с отрешенным и даже страстным лицом. Когда песня кончилась — всхлипнул:

— Не дошли наши до Москвы, не дошли.

— Какие наши, Олег? — с улыбкой погладила его по голове Серебрякова.

— Белогвардейцы.

В ресторане после этой песни прослезились многие. Раскрасневшиеся лица, громкие голоса, самоуверенно-вызывающие или, напротив, умиротворенные взгляды… Но уже через минуту Филиппов забыл о белогвардейцах и рассказывал Серебряковой, как проказила его любовница, как требовала от него поездки в Ниццу.

— У меня девочка одна работала манекенщицей, — закурив, начала свой застольный рассказ Серебрякова, и сильный голос перекрыл все шумы в ресторане, — так она вышла замуж за настоящего миллионера, и не за африканца, араба или еврея нашего бывшего, а за красивого испанца.

— Все равно — падла, — сказал Филиппов.

— Вернулась на днях, — продолжала Серебрякова, — плакала у меня на груди, Не смогла жить со своим испанцем. У нее какой-то электрик в любовниках до испанца был, красивый малый, но «закодированный», вот его, говорит, люблю. Наверное, это о-очень не типичный случай, но, как женщина, я ее понимаю. Когда привыкаешь к запахам мужчины, к его рукам, к тонам его голоса, — глаза Серебряковой подернулись влагой тумана и стали мечтательными…

Тут, однако, принесли севрюгу «по-подмосковному»: с грибами в сметане.

Филиппов и Серебрякова принялись за нее, выпив предварительно водочки.

«Сейчас они окосеют окончательно и будут плакать о погибшей России», — устало подумал Дубцов.

Но он ошибся.

— Говори, зачем пришел, — пережевывая царскую рыбу, спросил Филиппов.

— Мне нужен твой мистер X, — ответил Дубцов.

С год назад Филиппов предложил свести Дубцова с неким господином — патриотом, естественно. По словам Олега тот имел большое влияние и проявил интерес к Дубцову. Валериан Сергеевич тогда отказался.

— Проснулся, Валериан, — беззлобно спросил Филиппов, — правильно. Мы скоро всех давить начнем! Всех! Сначала головы открутим братьям в ближнем зарубежье, а потом и за дальнее возьмемся. Мы что, хуже япошек магнитофоны клепать можем? Или хуже китайцев куртки шить? Ладно, я передам ему о твоем желании.

— За всех сидящих, — махом выпил рюмку Дубцов, а затем, пожав сильную руку Филиппова и нежную надушенную Серебряковой, удалился.