Сети Культа (СИ) - Московских Наталия - Страница 50

Выйдя из подземелья, Мальстен глубоко вздохнул и устало потер руками лицо: очередной разговор с Грэгом Дэвери вымотал его, казалось, куда как сильнее пережитой расплаты. В глубине души Мальстен признавался себе, что во многих словах Грэга присутствует истина в отношении Бэстифара и его стремлений, однако были в этих измышлениях и коренные заблуждения, которые так хотелось изменить.

«Возможно, это и заставляет меня приходить к нему за этими разговорами раз от раза? Желание переубедить охотника в том, что все иные — монстры?»

Мальстен соглашался, что эти споры несли в себе определенный интерес. Однако несли они и опасность — в первую очередь для пленника: столь частые беседы с Мальстеном могли привлечь внимание Бэстифара, который (данталли был уверен) не станет вечно терпеть тот факт, что его гость старается скрыться от него с расплатой. Рано или поздно принц пресечет эти встречи, ничто не ограничивало ему доступ в подземелье, и то, что он пока не выказал своего недовольства, не значило, что он не сделает этого вовсе. В любой момент Бэстифар может напомнить, в чьих руках власть в этом городе и в этом дворце, резко сократить список вольностей, которые позволяет своему гостю — хоть бы и в отношении отдачи приказов стражникам. И тогда беглому анкордскому кукловоду будет нечего противопоставить ему, кроме гордости и угрозы, что малагорский цирк может потерять своего художника, что будет явно потерей не смертельной…

«А ведь, выходит, свобода моя здесь — понятие и впрямь весьма относительное», — усмехнулся про себя Мальстен, и эта мысль заставила волну холода пробежаться по его спине. Нет! Все не так. Похоже, беседа с охотником может вызвать некоторое помутнение рассудка. У Грэга Дэвери, выходит, талант к манипуляции сознанием. И он еще смеет говорить, что люди не лишают других воли! Нужно быть осторожнее с этим…

Голос, прозвучавший чуть поодаль, заставил Мальстена вздрогнуть:

— Как прошло твое представление? — на первый взгляд могло показаться, что пожиратель боли, прислонившийся к стене со сложенными на груди руками у самого выхода из подземелья, говорил совершенно спокойно, однако внимательный слушатель, коим Мальстен являлся, без труда мог уловить нотки скрытой угрозы в его словах.

Данталли обернулся и взглянул в темные глаза аркала. Тот буквально буравил его взглядом, и Мальстену трудно было понять, чего ждать от малагорского принца в эту минуту.

— Представление прошло хорошо, я полагаю. Во всяком случае, зрительный зал реагировал ничуть не хуже, чем обычно. В остальном — судить не мне. Есть замечания по моей работе?

Бэстифар заложил руки за спину и сделал несколько неторопливых шагов в сторону своего друга.

— Ты о том представлении, что было на арене цирка? — усмехнулся он. — О, оно, разумеется, прошло блестяще. Видят боги, тот день, когда у меня появятся замечания по твоей работе художника, будет поистине знаменательным — не в хорошем смысле, разумеется. Нет, мой друг, я о другом представлении спрашиваю: о том, которое ты устроил персонально для своего любимого артиста.

Мальстен нахмурился. Несколько мгновений он не знал, что может на это ответить.

— Проклятье, Бэс, выражайся яснее, — отозвался он, наконец.

— Не думал, что здесь требуется пояснение, — хмыкнул Бэстифар. — Ты уходишь с одной арены и приходишь на другую, где становишься единственным артистом перед единственным зрителем. У тебя такое новое развлечение? Хочешь вызвать сострадание человека, посвятившего жизнь охоте на таких, как ты и я?

Данталли нахмурился и едва удержался от того, чтобы сжать руки в кулаки.

— Мне кажется, ты слишком отождествляешь мою жизнь с деятельностью в цирке. Арена для меня существует только в моменты выступлений малагорской труппы, Бэс, все остальное время я представлениями не занимаюсь. И мне уж точно не нужно сочувствие.

— Пусть так, пусть так, — примирительно развел руками аркал. — Я лишь хочу знать, сколько продлится это твое развлечение. Надо полагать, довольно долго, раз ты уже не в первый раз спускаешься в подземелье к своей марионетке и остаешься там на все время расплаты.

Мальстен отвел взгляд и качнул головой.

— Послушай, хватит пространных реплик. Если хочешь высказать какие-то претензии, выскажи их прямо. А если нет….

— Вот оно, значит, как, — с не покидающей лицо улыбкой протянул Бэстифар и прищурился. — Этот охотник для тебя стал ценным, не так ли? Чем, интересно мне знать, он тебя зацепил, что ты успел так быстро с ним подружиться? Видят боги, мне потребовалось больше времени, чтобы вызвать твое доверие.

Аркал говорил с усмешкой, и Мальстен никак не мог разобрать за нею, что за чувства движут малагорским принцем на самом деле. Подозрительность? Страх перед опасностью, которую представляет пленный охотник? Товарищеская ревность?

— Этот человек мне не друг, — устало качнул головой данталли.

— Стало быть, просто благодарный зритель, — с заметным облегчением кивнул Бэстифар.

— Зрители — в цирке, Бэс, я ведь уже говорил.

Аркал развел руками.

— Жизнь — это цирк и есть, Мальстен. И для пленного охотника — для своего благодарного зрителя — ты тоже устраиваешь представление, когда пережидаешь расплату у его камеры. А я в этом представлении участвую одним тем, что не вмешиваюсь в этот процесс.

Мальстен напряженно выдохнул, глядя в темные глаза пожирателя боли, однако в ответ ничего не сказал. Бэстифар хмыкнул и снисходительно улыбнулся другу, заговорщицким взглядом показывая, будто собирается раскрыть ему одну из важнейших тайн мироздания, и, видят боги, именно так прозвучали его слова.

— Все повторяется, мой друг. Зрелища. Зрители. Одни и те же трюки в разных вариациях вызывают одни и те же эмоции разной интенсивности. Чем выше и красивее прыгнешь, тем больше последует оваций. Чем сильнее расшибешься при неудачном падении, тем громче ахнет от ужаса твоя публика. Сходство лишь в том, что в обоих случаях зрители захотят еще.

В глазах аркала появился нехороший огонек, который каждый раз заставлял данталли чувствовать себя несколько неуютно. Сколько он ни общался с Бэстифаром, никак не мог привыкнуть к этому взгляду.

— Бэс, хватит, — серьезно попросил Мальстен, стараясь изгнать только что произнесенные другом слова из памяти, куда они отчего-то врезались намертво, как только прозвучали. — У нас с тобой в вопросах представлений всегда была разная теория.

Аркал невинно улыбнулся и приподнял руки.

— Как скажешь, мой друг, как скажешь. Как бы то ни было, этот охотник — только твоя игрушка, и я не собираюсь отбирать ее. Развлекайся.

С этими словами, заставившими волну мелкой дрожи раздражения пробежать по телу данталли, Бэстифар поспешил удалиться.

Когда невыносимо долгий день начал клониться к закату, Бенедикт с учеником вернулись в отведенную им комнату в головном отделении Культа. Киллиан выглядел откровенно плохо: лицо болезненно осунулось и румянец, признаки которого несколько раз за день обнадеживающе проявлялись, к вечеру окончательно покинул щеки. Аппетит к молодому человеку в течение дня так и не возвратился, а надсадный сухой кашель — явно болезненный — заметно участился.

Бенедикт старался как можно меньше показывать свое беспокойство, однако на душе у него скребли кошки: с медициной жрец Колер был знаком весьма поверхностно, знал лишь, как перевязать и максимально обеззаразить рану в полевых условиях, но даже его скудных знаний хватало, чтобы понять — ученик тяжело болен, и болезнь эта, похоже, не собирается отступать.

Вернувшись в комнату, Бенедикт демонстративно сел читать отчет, присланный по семейству Дэвери, хотя минувшей ночью уже успел изучить его несколько раз. Делал он это снова отнюдь не по причине проблем с памятью или наличия неких нерешенных вопросов — он лишь хотел, чтобы жрец Харт почувствовал, что дел для него в ближайшем будущем не предвидится и, наконец, лег и отдохнул.