... и незабудкой цветя (СИ) - "паренек-коса.n" - Страница 30

Нет.

Он видит мир, в котором он сам — наивный энтузиаст, мечтающий попасть в Королевскую Стражу. Папирус жадно глядит на эту реальность: видеть себя таким радостным и ничем не отягощённым непривычно. Он наблюдает за своим братом — за его братом, — что лениво спит на посту, встречая знакомых шутками, и впивается в его усталую добродушную улыбку, ловит хитрый проницательный взгляд. Этот Санс не такой, но более похожий; он шутит и бездельничает, он появляется из ниоткуда, он... более родной и знакомый, но у него уже есть свой Папирус, которого Санс любит. В этой реальности вновь нет места для чужого; Папирус с сожалением закрывает эту дверь, ища другую.

Потом он видит этого Санса ещё несколько раз. Видит его поднимающим со снега шарф, говорящим с человеком в светлом зале, плачущим у двери в Руины. Видит Санса, живущего в чьём-то чужом уютном доме; видит его опустевшие мёртвые глаза. Видит, как он умирает. Это зрелище уже не ново, но Папирус всё равно ощущает, как бегут по спине мурашки, когда кости рассыпаются в прах, и закрывает эту дверь, не досмотрев.

Есть много реальностей. Есть много миров, почти повторяющих друг друга. И в каждом из них, понимает он, почти в каждом Санс страдает больше остальных — по крайней мере, это то, что Папирус видит, открывая и закрывая двери. Во всех мирах, кроме того, самого первого, на Санса возложена самая тяжкая из всех ролей.

Он видит мир, в котором брат — король, и его печальная улыбка вымученная и дрожащая.

Он видит мир, где брат убивает, и его руки полны чужого праха, а душа трескается кусками от собственного безумия.

Он видит мир, в котором по черепу брата бегут трещины, сворачиваясь в пробоину на затылке. Его кровавые глазницы горят нехорошей жаждой, когда топор вонзается в человека — этот монстр и наполовину не тот, кого Папирус знал, но это тоже Санс. Как бы то ни было.

Он видит мир, в котором Санс исчезает, распадаясь — на его шее по-прежнему повязан алый шарф. Красная полоса, тянущаяся поперёк грудины, смертельна; в этой вселенной брат снова умирает, не сумев никого спасти.

Потом есть ещё много других миров, в том числе его собственный: тот, где Санс снова светит золотым зубом и носит подвеску-звезду. Папирус замирает перед дверью, с горечью осознавая, что это лишь ещё одна альтернативная версия их жизни, в которой есть и он сам. Такой же сильный, порой злой и жестокий; охраняющий Санса без его ведома, прячущийся за фасадом отстранённости. В этом мире человек — та маленькая девчонка, Фриск, — приходит тоже, и с ней Флауи, и она вновь добра. Папирус снова смотрит, как брат предаёт его, но больше не ощущает сожаления. По крайней мере, в этом мире Санс жив. Санс в порядке.

С каких пор этого стало достаточно?

В этой Вселенной человек умирает из-за золотых цветов, отдав свою душу. Со странным чувством Папирус глядит, как разрушается барьер; его брат, наконец, свободен, как и все монстры, но не счастлив. Сансу не нужно солнце — только Фриск.

За следующей дверью Санс использует силу уже собранных человеческих душ, чтобы излечить девчонку. Это помогает, но цветы снова вырастают на брате и... что ж, он и без того знает, чем закончится эта временная ветвь.

Потом они оба умирают, разрушая барьер; брат не может говорить, а на её глазах растёт венок из цветов; но, господи, Санс улыбается, перед тем как рассыпаться в прах, и эта улыбка — самая счастливая из всех, что когда-либо появлялась на его лице.

Он жертвует собой, чтобы провести человека на Поверхность, когда она отказалась убивать Азгора.

Он умирает у своего поста, сражаясь с человеком.

Он умирает в Тронном зале, пытаясь отомстить.

Он умирает и умирает, и умирает.

Это не остановить.

***

Очередная ручка остаётся закрытой — Папирус не поворачивает её. Он даже не протягивает руки; только сидит перед дверью, глядя в пустоту со странным выражением. Это продолжается какое-то время, пока девочка не подходит неслышными шагами, вставая прямо за спиной.

— В чём дело? — спрашивает она. — Есть ещё много миров, что ты не видел. Или ты уже решил, что будешь делать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Папирус мотает головой, зажмурившись. Он, чёрт побери, понятия не имеет, как поступить, особенно после всего того, что наблюдал в дверном проёме.

— Неважно, сколько миров осталось, — говорит он, не открывая глаз, — неважно, какой я выберу. Мне нет места в любом из них, и нигде во всей этой бесконечности нет моего брата. Настоящего.

— Твой настоящий брат умер, Папирус. С этим ничего не поделаешь.

— Я знаю, — отвечает он тихо. — Я знаю. И, даже если бы я смог заменить его кем-то ещё... другой его версией. Принял бы он меня в ответ?

— Это зависит только от тебя, — девочка садится рядом, но они не соприкасаются. Папирус фыркает — это больше похоже на всхлип.

— От меня уже ничего не зависит. Знаешь, что я понял, смотря на эти миры? В любом из тех, что повторяет мой собственный, Санс никогда не бывает счастлив. Он либо умирает, либо остаётся один и... ему не нужен кто-то вроде меня. Только человек.

— Но ты же понимаешь, почему?

— Да, — голос звучит ломко и сухо. — Я понимаю. И потому не собираюсь никуда идти и вмешиваться в чужую жизнь.

— Что же ты будешь делать? — она наклоняет голову на манер птички.

Он бессильно улыбается, пожимая плечами. Он не может уйти и не может вернуться назад — в этом нет смысла. Можно продолжать сидеть здесь и смотреть в пустоту до бесконечности, но... это тоже не то, чего бы ему хотелось.

— Я была уверена, что ты уйдёшь, — хотя она так говорит, звучит это не очень удивлённо, — но также я была уверена, что ты останешься. Думаю, это ваша семейная черта: преданность. Твой брат, когда чинил эту машину, полагаю, тоже не собирался заменять Фриск кем-то другим. Он слишком много знает о ценности жизни, чтобы так просто обманывать себя.

Она встаёт, поправляя рукава свитера; Папирус автоматически следит за её движениями. Девочка смотрит сверху вниз с трудночитаемым выражением.

— Есть ещё одна дверь, — она кивает на светящуюся ручку, и Папирус отрицательно качает головой, не собираясь её открывать, — и, вообще-то, она моя. Это единственная дверь, порог которой я могла бы переступить. Но, поскольку я не собираюсь этого делать...

Она поворачивает ручку, слегка толкает её вперёд; в первый миг кажется, что ничего не происходит. За дверью полнейшая темнота, как та, что царит в Пустоте; лишь приглядевшись, Папирус замечает тонкие линии, обозначающие края портала. Он завороженно смотрит в это полнейшее ничто, пока девочка продолжает:

— Полагаю, ты знаешь, на что способна решительность? Меня нет почти ни в одном из миров, но в некоторых я использовала Фриск, чтобы стереть временную линию, в которой мы находились. Вернее, не я, а мои альтернативные версии. Но и здесь я могла бы поступить также — эта дверь всегда открыта. Я могла бы стереть наш мир и начать всё заново, но, — она грустно улыбается чему-то, — это не то, чего я хочу. К тому же теперь, когда Фриск больше нет, я не в силах воспользоваться дверью, однако ты — ты можешь.

— То есть ты хочешь, чтобы я... — начинает он, но осекается на полуслове. Девочка внимательно смотрит на него алыми глазами.

— Чтобы создать, сперва нужно уничтожить. Когда ты переступишь порог, твой мир будет окончательно стёрт, а на его месте возникнет новый: такой же, каким ты его знал.

— И Санс будет там? — спрашивает Папирус с замиранием, и душа его нервно дёргается, когда девочка еле заметно кивает.

— Всё будет таким же. Твой дом, твой брат, ваша жизнь... до тех пор, пока не придёт человек. Мой тебе совет, Папирус: постарайся в этот раз не допустить досадных ошибок. Если Санс может быть счастлив лишь, когда она жива, то прими это. Ты стараешься спасти своего брата, но этого мало; чтобы спасти его, сперва нужно спасти кого-то ещё.

Он подходит к чёрному проёму, осторожно вглядываясь в темноту; там, за ней, возможно, лежит новый знакомый мир, где Санс ещё жив и не знаком с человеком. Там ещё можно всё предотвратить. Папирус сглатывает и поправляет шарф, скорее от волнения, чем от необходимости. Этот странный вариант видится ему единственным возможным: он всё равно не может остаться и не может уйти.