... и незабудкой цветя (СИ) - "паренек-коса.n" - Страница 12

Никто не откликается и не спрашивает, что не так. Это хорошо.

Сансу нравится быть одному. Нравилось и раньше, но теперь сильнее, потому что и Папирус и Флауи ведут себя не так, как бы ему хотелось. Они пытаются делать вид, что всё в порядке, но Санс видит насквозь — эти сочувствующие взгляды, и завуалированную жалость, и нарочитые улыбки. Он всё это видит, но не может их винить. Он сам поступает так же, когда речь заходит о Фриск.

Санс не доедает завтрак. Он натягивает куртку, привычным движением поправляя мех, хватает ключи с тумбочки и уходит из дома, в противоположном Сноудину направлении. У него есть несколько часов до того, как Папирус вернётся с дежурства, и это время стоит потратить с пользой. Флауи может прийти домой в любой момент, но это не беспокоит: вряд ли тот будет его искать. Последнее время Флауи всё меньше интересуется его самочувствием. У цветка появились свои проблемы, о которых он не любит рассказывать. К тому же, не то чтобы это действительно проблемы. Санс знает, что Флауи частенько уходит к Руинам и подолгу сидит там, притаившись за каким-нибудь камнем. Наблюдает за Ториэль. Санс не очень понимает, зачем ему это нужно, но не собирается лезть не в своё дело. Если Флауи хочет проводить время так, это его воля. У него тоже есть важные дела.

Он проходит Водопад быстрее, чем обычно. Короткие дороги словно сами ложатся ему под ноги, выводя к Хотлэнду, и лаборатория Альфис виднеется впереди, выделяясь белыми стенами. Санс непроизвольно замедляется, будто всё ещё раздумывая над необходимостью этого шага, однако стоит ему перейти мост, как обратного пути уже нет. Он натягивает капюшон, проскальзывая мимо стражников, и оказывается перед дверью, глядя в нависший над порогом экран.

Он знает, что Альфис смотрит на него сейчас. Это немного пугает, но не более.

Дверь медленно открывается, распахиваясь вовсе не гостеприимно. Внутри темно. Санс задерживает воздух, на секунду, а затем выдыхает и переступает порог.

Он уже сделал свой выбор.

***

Есть одна вещь, о которой он жалеет. Кроме того, что не смог спасти Фриск, конечно. Кроме того, что остался жив после этого.

Папирус.

Санс жалеет, что солгал ему. Дважды. Во-первых, насчёт задевшей его фразы — он и вправду не ожидал, что это произойдёт, и Флауи, чьи листья теперь медленно заживают, тоже. Он солгал прежде, чем понял, что лжёт, но иначе было никак. Ему действительно не хотелось объяснять Папирусу, что да, он говорил подобное раньше, когда они с малышкой ещё могли обсуждать всякие вещи. И да, что он назвал его безнадёжным, сказал, что такие, как Папирус, не меняются — но откуда бы Санс знал, что это не так? Откуда было ему знать, что человеческая душа развеется, навсегда изменив чужую суть? Никто бы не смог предугадать. Санс готов забрать свои слова назад, но теперь не может, поскольку разговаривать он не способен.

К тому же, он изменил мнение ещё до смерти Фриск. Но Папирусу необязательно знать.

Это первая ложь.

***

В лаборатории полумрак. Альфис хорошо видит в темноте, хоть и носит эти нелепые очки, и Санс следит за её грузным силуэтом, что уверенно перемещается от стола к столу, выискивая какие-то инструменты. Он сидит на кушетке, свесив ноги; рядом, на стуле, брошены куртка и футболка. В лаборатории вовсе не холодно, но он ёжится от непонятной дрожи; бутоны реагируют на это и закрывают венчики, будто пытаясь спрятаться. Они всегда знают, что с ним что-то не так. Словно они... живые?

Он намеревается выяснить это.

— Мне нужно взять образцы, — говорит Альфис, подходя к нему. Над столом горит яркая лампа, единственная во всём помещении, и под её лучами кожа учёной кажется не землистого, а песочного цвета. — Если, конечно, ты не против.

Он усмехается.

«Как будто у меня есть выбор».

— Верно, — улыбка её больше похожа на оскал. Санс проходится взглядом по зубам, непроизвольно замечая, какие они острые и белые. — У тебя нет. Но я обязана спрашивать, считай, что это соблюдение формальностей.

Она продевает пальцы в кольца ножниц с длинными тонкими лезвиями. Ножницы похожи на садовые, которыми пользуется Король. Это сравнение заставляет Санса нервно ухмыльнуться. Альфис добродушно кивает, поощряя его настрой, но глаза у неё блестят чересчур лихорадочно. Санс знает это чувство, эйфорию от неожиданно возникшего на горизонте увлекательного исследования — он понимает, что чувствует учёная. Он сам частенько испытывал подобное, но это впервые, когда на месте открытия выступает он сам.

«Скажи», — спрашивает Санс, чтобы отвлечься от нарастающего беспокойства. — «Возможно ли, чтобы развеянная человеческая душа продолжала жить?»

— Кто знает, — задумчиво хмыкает Альфис, отходя обратно к столу — он слышит, как чиркает лезвие об его острый край. — Я не сталкивалась с подобным экспериментом. Но души людей очень сильны, так что вероятен любой исход. Если умерший человек обладал огромным запасом решительности, то его душа — вернее, её остатки — вполне могла бы частично быть живой. Хотя, это не совсем верное слово. Почему ты спрашиваешь о таких вещах, Санс?

«Неважно», — он не горит желанием обсуждать с ней Фриск. — «А такая душа могла бы влиять на окружающих?»

— Возможно. Даже души монстров способны на некоторое время изменить общий магический фон, ты знал? Всякий раз, как кто-то умирает, на моих мониторах наблюдается всплеск, — она заканчивает заточку и возвращается к кушетке, крепко держа ножницы, но не спеша начинать. Её глаза любопытно блестят из-под очков. — Кстати об этом. Несколько недель назад датчики просто взрывались от магических волн, я никогда не видела подобного. Всё затихло через пару секунд, но с тех пор фон Подземелья поменялся, он словно... — она жуёт губу, подбирая нужное слово, — посветлел? Трудно пояснить, когда имеешь дело с одними только графиками.

«Я в состоянии понять».

— О, я знаю, — усмехается Альфис. — Папирус всегда недооценивал твои умственные способности, а? Какая жалость.

«Мы можем вернуться к предыдущей теме?»

Она нетерпеливо щёлкает ножницами.

— Да. Если вкратце, то кривая стала стремиться вниз, а не вверх. Понимаешь, что это значит?

Он понимает. Когда-то давно похожие графики висели на стенах его собственной лаборатории, хотя составлял их кое-кто другой. Но в те времена кривая почти достигала вершины листа, и с трудом верилось, что может быть по-другому.

— Активной магии становится меньше, — говорит Альфис, рассматривая цветы, — и всё больше растёт запас пассивной. Это довольно хорошо, хоть и нетипично для Подземелья. Я подумываю написать доклад на эту тему...

«Это значит», — он нетерпеливо прерывает её монолог, быстро жестикулируя, — «что убийства прекращаются?»

— Да, если говорить простыми словами. Ты прав. Монстры становятся терпимее друг к другу. Это странно, но чрезвычайно интересно. Хотела бы я выяснить, почему. Наверняка это связано с тем аномальным всплеском...

Она косится на Санса, и тот опускает взгляд, не собираясь ничего говорить. Альфис подтвердила его догадки — рассеянная душа Фриск оставила свой след не только в его жизни. Малышки больше нет, но она продолжает делать их крохотный ужасный мир немного лучше. Возможно, когда-нибудь Подземелье превратится в хорошее, или хотя бы просто терпимое место благодаря ей, но Санс не уверен, что доживёт до этого.

Он выныривает из мыслей со щёлчком над ухом.

— Будет немного больно, — предупреждает Альфис, поднося ножницы к его плечу. — Но ты и сам знаешь.

«Не там!» — поспешно вскидывается он. Учёная вопросительно смотрит из-под очков. — «Папирус увидит. Не там».

— Как скажешь, — она опускает руку, выискивая крупный цветок на нижнем ребре. — Тут сойдёт?

Он кивает. Да, там нормально. Папирус не заглядывает ему под футболку, а, значит, не узнает, что один из цветов исчез.

Санс зажмуривается, хоть ему и не страшно. Это вторая ложь, о которой он сожалеет. Вряд ли брат был бы рад узнать, что Альфис не станет просто консультировать его по вопросам цветочной болезни. Вряд ли он хотел бы, чтобы Санс добровольно стал объектом её опытов. Санс думает об этом, когда ножницы тихо разрезают тонкий стебель, и пальцы его впиваются в край кушетки.