Ведьма - Зарубина Дарья - Страница 35

— Ложись, дура! — прикрикнул Влад, снимая кафтан, чтобы посмотреть, хорошо ли затягивается рана от удара бестолковой девки. — Теперь ты моя жена. И никто, ни твой отец, ни братец, ни крикливая матушка этого не изменят. Обеты — слова да белая ленточка. Брак — совсем другое, это власть, земля и золото. И твой отец не затем юлил и извивался передо мной, чтобы все это потерять из-за твоих причуд… Много мне задолжал князь Казимеж, а отдашь — ты.

Увидев, как муж снимает одежду, Эльжбета вовсе ополоумела. Расходившийся колдовской вихрь белым искристым облаком окутал ее руку. Пожалуй, разъяренная и напуганная золотница-бяломястовна могла в этот миг соперничать с любым, даже самым сильным словником.

— Уходи! — снова взвизгнула она и поднесла руку к собственному горлу. — Лучше умру, чем буду твоей…

— Значит, вот твое решение, — холодно ответил князь, казалось, больше занятый испорченным кафтаном, чем женой. — Так у меня есть лекарство от твоего безумия.

Он бросил кафтан на постель и вышел. И только дверь, хлопнувшая чуть сильнее обыкновенного, выдала кипевшую в нем злость.

Элька сползла по стене, вытянув перед собой дрожащую руку, по которой все еще пробегали искры.

— Что же делать? — всхлипывая, прошептала она…

Глава 31

— Что делать?

Мысли путались, и только одна пульсировала в висках: «Что делать?»

— Переждали бы вы, — прогудел хозяин постоялого двора, грузный немолодой палочник, с отеческой теплотой глядя на юношу-книжника. — Гроза будет.

— Дай мне лошадь, — упрямо повторил Тадек, а в голове вновь вспыхнуло молнией: «Что же делать?»

— Нету лошадей, — словно ребенку втолковывал палочник. — Да и разве ж можно в такую дорогу пускаться, когда полнеба заволокло.

— Никаких денег не пожалею! — не унимался молодой человек Служанка принесла большое блюдо, доверху наполненное жареными потрошками, щедро посыпанными петрушкой, и запах заставил желудок Тадека сердито заворчать на упрямого хозяина.

— Поешьте, отдохните, — твердил свое дородный хозяин постоялого двора. — Будет день, и лошадки будут.

— Нет у меня дня! — почти выкрикнул Тадеуш. — Есть у тебя лошади, есть! Сколько хочешь заплачу…

Хозяин собрался было снова пуститься в увещевания, но, оглядев богатую одежду гостя, промолчал. Знать, прикидывал в уме, сколько можно взять с парня за коня.

— Десять золотом. Согласен? — поторопил его Тадеуш.

— По рукам, — отозвался хозяин. И Тадеуш потянулся к поясу за кошельком, и тотчас лицо его посерело, а в глазах появился страх, а следом за ним — гнев.

Кошелька не было. Тадек попытался припомнить, где в последний раз расплачивался, и уверился, что в деревеньке, где он оставил мальчика-слугу, кошелек был при нем. Мальчик не вынес утомительной скачки и едва не выпал без чувств из седла, и Тадеушу пришлось бросить его у деревенского старосты, щедро заплатив старику за хлопоты. Был кошелек. Знать, старый мошенник-словник срезал. Заговорил зубы, паскуда, и облапошил. Несчастье сулил, чтоб Землица ему ноги приломала…

Видно, по лицу парня понял хозяин-палочник, что не все ладно. За долгие годы научился он различать, у которого в кошельке звенит золотишко, а у кого ложь, вошь да медный грош.

— Покажи-ка денежки, сынок, — вкрадчиво спросил он, глядя в тревожные глаза Тадека.

— Сейчас, дядюшка, — стараясь казаться веселым, ответил Тадеуш и потянул с плеча суму, однако вместо того, чтобы вытащить из нее кошелек, рванул свою книгу, занес над головой, и белые змейки-молнии тотчас зароились вдоль корешка и обреза.

Но хозяин, привычный к разным посетителям, ничуть не испугался отчаянного книжника.

— Янек, Маньо! — крикнул он, и два дюжих паренька тотчас словно выросли из-под земли, и на концах их посохов заплясали искры.

Тадек опустил книгу и почувствовал, как вина и безысходность железными копиями вцепляются в его душу.

— Прости, добрый человек, — только и смог сказать он, в изнеможении опустился на колени и закрыл лицо руками.

— Ну-ну, — словно и не заметив, что гость едва не напал на него, хозяин ласково похлопал парня по плечу, — иди с миром. А если захочешь остаться на ночь, то мне вполне сгодится твой плащ…

Тадеуш устало стащил с плеч плащ и подал его хозяину. Янек и Маньо испарились точно так же, как появились, исчезла и служанка с дымящимся блюдом. Какой-то лохматый пес подошел и улегся рядом с Тадеком и начал придирчиво обнюхивать его суму.

«Без лошади и денег до Бялого засветло не добраться, да и к завтрему не поспеть. Не видать тебе твоей ласточки. Уж она, верно, мужняя жена», — шепнул над ухом здравый смысл. Сердце мучительно сжалось, выдавив на глаза непрошеные слезы, а в голове вновь заворочалась все та же навязчивая мысль: «Как быть? А может, все-таки сумела выгадать Эленька отсрочку. Ведь знает, что не отступится, приедет ее Тадек…»

В одно мгновение вскочил на ноги, подхватил с земли книгу и…

В глазах потемнело, переворотилось в одно мгновение, и в щеку впилась колкая щетина травы.

— Эк, дурень, — сквозь наплывающее беспамятство услышал Тадек над собой голос трактирщика. — Помрет, так тебя, а с тобой и меня вздернет князь — любо-дорого…

— Так он, того… — гнусаво забубнил незнакомый голос, — книжкой ворожить хотел… Уж замахнулся…

— А ты, дубовая башка, за книгу оглоблей? Нечего сказать, ровен обмен… Посмотри-ка у него в карманах…

Тадек попытался пошевелиться, открыть глаза, и темнота тотчас навалилась, опутала вязкими тенетами, оплела пушистыми паучьими лапами. И в этой влажной гулкой темноте осталась лишь одна, последняя, мысль.

Глава 32

Что же делать?

Какая нелепая надежда гнала тебя, заставляя торопить коня? Какая безумная мысль заставила поверить, что Судьба сжалится и бросит в медную кружку твоего несчастья пару медяков?

Агнешка уже хотела стащить с головы отвратительный рваный колпак нищего, как из-за угла вывернула какая-то баба, изрядно нетверезая, несмотря на то что день едва перевалил за половину. Баба сочувственно поцокала языком и выудила из больших карманов юбки монетку.

— На те, мальчонко, — пробормотала она заплетающимся языком. — Выпей за мое здоровьице…

— Благодарствуйте, бабушка, — шепеляво ответила Агнешка, по-куриному склоняя голову набок.

— У ты, пес юродивый! — взбеленилась дарительница. — Какая я тебе бабушка? Зенки разуй. Я как есть еще молодая…

Баба подбоченилась, подтверждая свои слова, да не выдержала: громко икнула, усмехнулась сама себе и пошла дальше, тихо напевая. Агнешка спрятала монету, нырнула за угол и притаилась, разглядывая лавки.

Надежда раздобыть денег у дурочки-княжны растаяла, и оставалось либо смириться и продать матушкин медальон, либо сунуть руку в карман жизни да пощупать, нет ли у нее в кошельке лишнего грошика.

Сдаться было не в пример легче, только не привыкла Агнешка сдаваться. Она снова высунула голову из-за угла и заметила, как торговец — крупный мертвяк в синей рубахе — вышел на крыльцо хлебной лавки. Знать, весь народ толкался у столов, и барыш его был нынче не велик. В жару больше ходу было квасу, меду, моченым яблокам. Мальчишки так и шныряли с лотками, радостно покрикивая. И торговец с тоской поглядывал на свой товар. Его лицо оживлялось, лишь когда он устремлял взгляд в ту сторону, где гудела княжья свадьба и бедняки угощались на дармовщинку господскими пирогами.

Торговец вытянул шею, стараясь разглядеть, что творится перед княжьим домом, шагнул вперед — и Агнешка заметила, что мужик хром. Он припадал на правую ногу, да так крепко, что едва ли мог пойти с лотком. Скорее всего, нанял за пару монет и сдобный крендель мальчишку. Вот тот и суетится за него, кричит, торгует.

Лавочник снова приподнялся на цыпочки, насколько позволяла увечная нога. Толпа загомонила, загудела. Знать, князь попросил подтверждения обетов или жених бросил ненасытным зевакам горсть-другую монет. Торговец весь обратился в слух, видно, надеясь не увидеть, так хоть расслышать, что происходит у свадебного помоста.