Вам — задание - Чергинец Николай Иванович - Страница 8

— Здравствуйте, — сказал Мочалов и, не ожидая, пока старушка ответит, спросил: — Бабушка, у вас в доме кто-нибудь из посторонних есть?

Старушка довольно быстро и ясно ответила:

— Сейчас уже никого нет, а вот когда тут самолеты летали, то был один солдатик, но он ушел.

— А что за солдатик?

— А кто знает? Приехал он на мотоцикле еще в обед, покормила я его, и остался он отдохнуть перед дальней дорогой.

— А где он во время бомбежки был?

— Чего-чего? — не поняла старуха.

— Ну, когда самолеты налетели и бомбы начали бросать?

— А, — догадалась старушка, — я не знаю, потому что он мне сказал в склеп сховаться, так как скоро стрелять начнут. Ну вот я и сховалась, а он в доме или во дворе оставался, я даже не видела.

— Когда он уехал?

— Как улетели самолеты, я вышла из склепа, смотрю, а он с мотоциклеткой возится, никак завести мотор не может. Так и не завел. Руками и потолкал к лесу.

— А в какую сторону?

— А вот по этой дорожке, — и старушка рукой показала через окно, в какую сторону ушел ее недавний гость.

Мочалов быстро вышел на улицу, сел на заднее сиденье мотоцикла и показал водителю рукой направление. Вскоре они углубились в лес. Дорога была ровной, и ехали они довольно быстро.

Километра через полтора, за поворотом, они увидели человека, возившегося у мотоцикла. Подъехали и стали с двух сторон. Это был лейтенант Красной Армии с черными петлицами инженерных войск. Очевидно, он так увлекся запуском двигателя, что даже не услышал шума приближающихся мотоциклов. Теперь он стоял выпрямившись и смотрел на подъехавших людей. Лицо его оставалось спокойным, но глаза... глаза его сказали Мочалову все. Бегающие, беспокойные, с затаенным чувством страха — такие глаза старший лейтенант видел у преступников. Спокойно потребовал документы. Лейтенант полез в карман и в этот момент неожиданно сильно толкнул Мочалова в грудь и бросился к кустам. Но красноармейцы были начеку. Один из них по-борцовски бросился лейтенанту в ноги, и тот упал. На нем сразу же оказалось двое красноармейцев. Связали руки и посадили в коляску одного из мотоциклов. Вскоре прибыли в расположение батальона, а через полчаса стало ясно, что лейтенант — переодетый диверсант. При нем обнаружили, кроме оружия, ракетницу и запас ракет.

После этого случая майор Гридин окончательно поверил Мочалову. Долго расспрашивал его, где служил до милиции, а затем неожиданно предложил:

— Давай, старший лейтенант, принимай роту. Включим тебя в список личного состава, ну а все другие документы оформим позже. — Увидев на лице Мочалова смущение, сказал: — Война, Мочалов, война! Посмотри, как она меняет наши планы. — И рукой показал вокруг себя. Красноармейцы относили убитых к опушке, недалеко от которой копали братскую могилу, боевая техника превратилась в груду искареженного металла, была истерзана взрывами земля. Подумал-подумал Мочалов — и согласился. Решил, что с ближайшего почтового отделения пошлет домой письмо и все объяснит.

Принял роту. Правда, после того налета и других боев, в которых участвовал батальон, она по численности вскоре стала равняться взводу. Но в то время остатки армий, многих корпусов, дивизий и полков, словно ручейки, стремившиеся к реке, отбиваясь от превосходящих сил противника, с тяжелыми боями прорывались на восток, чтобы там снова стать полноправными боевыми единицами и бить врага.

Мочалов беспокойно заворочался на своей лесной постели. Нужно спать. Завтра снова изнуряющий марш, и силы надо беречь. Закрыл глаза и приказал себе: «Спать! Спать! Спать!»

8

ВЛАДИМИР СЛАВИН

Жестокая, снежная, морозная выдалась первая военная зима. Жутко было в городе. Ветер раскачивал на столбах трупы повешенных. Продуктов почти не оставалось. Каждая семья жила в страхе, что вот-вот в дом ворвутся незваные гости. Многих людей подстерегал насильственный угон на каторжные работы в Германию.

Чем больше осмысливал Володя происходящие события, чем внимательней присматривался к людям, тем сильнее охватывало его желание бороться против ненавистных оккупантов. Он только искал удобный случай, чтобы вызвать отца на серьезный разговор. Именно в таком разговоре он теперь нуждался как никогда. «Надо убедить батю, — рассуждал Володя, — что детство мое кончилось. Сейчас наступило суровое время, и каждый наш человек что-то должен делать для Родины. Разве нельзя мне доверить какое-то дело?»

Но вот случай представился, и, надо сказать, совершенно неожиданно. Был морозный вечер. Мать собрала кое-каких дровишек, попробовала растопить голландку. Спохватилась — нет спичек.

— Сынок! Поищи в отцовском пальто.

Володя вышел в прихожую. Там висел добротный кожаный реглан, которым Михаил Иванович очень гордился: незадолго до войны эту вещь в торжественной обстановке вручили ему за отличную работу в типографии. Владимир сунул руку в карман кожанки — там какая-то бумага. Достал ее вместе с коробкой спичек, развернул — листовка. Отдал матери спички, а сам ушел в другую комнату читать. В листовке сообщалось о поражении вражеских войск под Москвой. «Так вот почему весело отцу! Дали наши жару фашистам», — промелькнуло в мыслях Владимира.

О том, что отец причастен к выпуску листовки, Владимир нисколько не сомневался: отпечатана типографским способом. Прочитанное так взволновало парня, что ему захотелось хоть как-нибудь досадить фашистам. Но что он мог предпринять? Ведь, если говорить откровенно, ему даже потрогать настоящее оружие не приходилось. Рогатка, разумеется, не в счет. Однако именно о ней почему-то вспомнил в этот момент Владимир.

Он пошел в свою комнату. В старом картонном ящике под разными безделушками лежали рогатки, «боеприпасы», то есть, тщательно подобранные камешки, примерно одного калибра. Все было припрятано подальше от родительских глаз.

Взяв рогатку и десятка два камешков, Володя выскочил на улицу. Свирепствовал мороз. Легкое осеннее пальтишко, как говорят «на рыбьем меху», не спасало Володю от холода. Согревала одна-единственная мысль: вот-вот он устроит немчуре «развеселую потеху».

Трудно судить, что преобладало в столь легкомысленной затее — беспечность или простодушие, наивность или просто мальчишеское озорство. Скорее всего все вместе взятое. Володя решил добраться до двух больших каменных домов по Логойскому тракту, где теперь обосновались «новые хозяева». В это позднее время можно было незаметно пробраться к намеченной цели.

Володя тенью проскальзывал через проходные дворы, проваливаясь по пояс в сугробы, преодолевая развалины, стрелой пролетал через пустынные улицы. Наконец достиг цели. Окна домов, обнесенных рядами колючей проволоки, тщательно затемнялись. Строго соблюдалась светомаскировка. Прохаживались часовые.

Володя забрался в полуразваленную коробку бывшего административного здания. По остаткам лестницы поднялся повыше — к чуть видневшемуся в стене провалу. Отсюда просматривался один из нужных домов. Достал рогатку и камешек, натянул тугую резину, прицелился по первому окну на уровне второго этажа и пальнул. Однако звон стекла не послышался. Будь это днем, Володя наверняка пустил бы камень точно в цель. А сейчас, ночью, он мог полагаться только на чутье и опыт стрелка. Что-что, а уж рогатка в его руках когда-то действовала безотказно. Он снова старательно прицелился, беря чуть выше окна. Зазвенело стекло. Володя тут же открыл «огонь» по второму, третьему, четвертому окнам. В доме послышались крики, началась беготня. Стали беспорядочно стрелять из окон второго этажа. На улицу выскочили несколько полураздетых фашистов. Володя в этот момент скатился вниз по лестнице, бегом бросился к разрушенным корпусам политехнического института.

Домой «налетчик» добрался только где-то за полночь. А там тоже переполох: никто глаз не сомкнул, мать в слезах. Отец строго спросил:

— Ты где пропадал, стервец?

Володя смело посмотрел ему в глаза и твердо сказал:

— Папа, я хочу тебе помогать.