Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Горькие травы Чернобыля (СИ) - Новиков Евгений - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

-Кто-кто сказал?

- Ну, не знаю кто, город, наверное. Мне кажется, Припять может говорить. В голове.

Лельченко как-то напрягся, быстро опрокинул еще один стакан.

- Я тебя слушаю, Жень, внимательно слушаю…

Разговор был долгим. И долго не было Володи…

Мы очнулись лишь тогда, когда тяжелые шаги Климчука затопали по этажной площадке.

Володя застыл в дверях кухни. Мощно пахнуло табачным дымом.

- Говорил с генералом?- спросил я.- Как там отец? Где встречаемся? На Дитятках?

Климчук присел на стул. Потянулся к бутылке и натолкнулся на удивленный взгляд Лельченко.

- Мы никуда не поедем, Григорьевич,- мрачно объявил старлей, - по крайней мере, сейчас.

Широкая пасть Климчука втянула содержимое стакана, как пылесос.

- С генералом я говорил. Они едут в Чернобыль. Они едут, а мы – нет.

Климчук собрался с духом:

- В общем, на станции новая проблема. Реактор выплюнул в атмосферу большое облако «грязи». Говорят, хорошо так выплюнул. Возможно, выгорел весь графит и мешки с песком и бором провалились вниз. Активность воздуха резко поднялась. Паршиво то, что ветер, хоть и слабый, но крутит. Облако постепенно рассеивается, но труха эта ядерная захватывает все новые территории. На улице фон начинает расти. Ехать нельзя.

-И что теперь делать?- спросил я. Голос предательски сорвался и дал петуха.

- А ничего не делать. Ждать. Мы посоветовались и решили, что выезжать сейчас из Припяти в Чернобыль – просто нахвататься лишних рентгенов. А здесь, в «засаде» у Григорьевича довольно чисто. Вот и переждем. Пепел этот слегка осядет, активность воздуха упадет и тогда – по газам!

- А отец?- спросил я. - А Шебаршин?

- Да не могут они, балда, в Припять ехать. Туда да обратно: двойное время - двойные рентгены. Да и смысл-то какой? Переночуют в Чернобыле. Там почище.

Климчук барабанил пальцами по столу.

- Конечно, мы можем выехать из Припяти в противоположную сторону от станции и чесать в БССР или в РСФСР. Но где гарантия, что мы будем двигаться быстрее, чем это чертово облако? Да и бензина может не хватить. Лично я - против. И генерал одобряет мою идею остаться в городе, в условно чистой зоне.

Я переваривал сказанное. Лельченко безучастно молчал.

- Ещё имею приказ от твоего батьки, - насмешливо сказал Володя,- именем коммуниста из хаты тебя не выпускать, посадить на цепь и закрыть в самой чистой комнате. В туалете, например.

Я не нашелся, что ответить. Вот как-то впервые не нашелся.

Лельченко встрепенулся, подошел к раковине, открыл кран.

Чуда не произошло.

- Как в туалет ходить будем?- сердито проговорил Лельченко.

- А вот так и будем,- неопределенно объяснил Климчук…

Николай Григорьевич сделал огроменный глоток «дезактиватора» и скрылся в глубине квартиры. Появился через минуту, бережно неся большую желтую шестиструнную гитару. Присел на табурет, задумчиво прошелся пальцами по струнам и стал подтягивать колки. В маленькой кухне гитара зазвучала мелодично и неожиданно громко. Я обожаю звук гитары, меня учил на ней играть средний брат Юра, впрочем, честно говоря, без особого успеха. Этот инструмент был суперпопулярен в стране Советов.

В те годы на гитаре играли не только многие мужчины, но и женщины, мальчишки и девчонки. Не в этом ли секрет фантастической популярности Владимира Высоцкого? Вот уже шесть лет нет с нами этого великого человека, а его прокуренный, хриплый голос до сих пор слышен из всех окон всех домов большой страны.

Словно угадав мои мысли, Лельченко вдруг запел:

Небо этого дня ясное

Но теперь в нём броня лязгает

А по нашей земле гул стоит,

И деревья в смоле, - грустно им.

Дым и пепел встают, как кресты,

Гнёзд по крышам не вьют аисты.

Николай Григорьевич закрыл глаза и затянул второй куплет. Володя отвернулся от стола и удивленно смотрел на Лельченко. Видимо о музыкальных способностях старого инженера Климчук узнал впервые, как и я.

Тем временем моя левая рука как-то сама собой, не спрашивая хозяина, потянулась через весь стол к стакану с «дезактиватором». Я не знаю, почему она так делает – то пачку сигарет у отца стырит, то олимпийский рубль из маминого кошелька. Безобразие да и только! Увы, левая рука Климчука тоже иногда живет своей жизнью. Она как-то ловко нырнула за спину Володи и стала больно выворачивать запястье моей нахальной конечности. Я заорал, перехватил правой рукой левую и засунул её в карман брюк. От греха подальше.

- Что получила, сволочь такая?! – злорадно прошептал я своей деснице.

Рука обиженно сложила в кармане фигу.

Лельченко замолчал и прижал рукой струны.

- Я тут, хлопцы, скажу вам по секрету, одну песню написал. - хрипловато заговорил он, словно бы и не заметив настольной борьбы конечностей.

- Точнее еще не написал, а так набросал кое-что. Хочу, чтоб вы послухали это.

Дед вновь перебрал струны и мощным красивым голосом запел:

- Ощетинилась лесом весна,

Не весенними листьями рыжими,

И как-будто вновь стал недвижимым

Тот ручей, что вчера отошел ото сна…

Мы с Климчуком внимательно слушали. Песня завораживала, словно открывая Чернобыльскую трагедию с какой-то иной стороны, словно пришла из какого-то другого, не нашего мира. К сожалению, пропев два куплета наш бард засмущался и замолчал.

- Дальше еще не придумал, как-то недосуг всё.- неуверенно объяснил он.

- Обязательно допишешь, - с жаром сказал Володя, - ты молодец, Григорьевич!

Лельченко вновь смущенно улыбнулся и повернулся ко мне;

- Может ты подсобишь со стихами, Жень? Вот чувствую, что в душе ты поэт!

- И прозаик тоже, - серьёзно сказал я, - может и подсоблю.

Мужики переглянулись, улыбнусь и, как следовало ожидать, потянулись за стаканами.

Моя левая рука сердито и недовольно стала скрести защитный комбинезон.

Через час оба моих «воспитателя» вразвалку храпели на диване. Четвертая бутылка вина была едва начата. Термосы с водой и оставшиеся банки сока перекочевали из «Рафика» на кухню. Запах хлорки из туалета распространился по всей квартире. Фон на улице возрос до ста миллирентген, но квартира пока оставалась чистой.

Я лежал на тахте во второй комнате и, несмотря на все необычные и яркие события уходящего дня, засыпал. Я с наслаждением думал о том, как крымские ровесники будут завидовать мне, побывавшему там, где…

Свет погас. Как-то вдруг. Взял и погас. Тьма охватила меня со всех сторон, вывела из дрёмы, вызвала панику.

В гостиной два тела храпели то по очереди, то оба сразу.

Мне показалось, что кто-то деликатно скребется в квартирную дверь.

«Выходи к нам!- тихий, но звонкий мальчишеский голос прозвучал в голове.- Выходи, Жека, не бойся! С нами интересно!»

Я вжался в матрас тахты и с тоской подумал о рыбацком фонаре Лельченко.

« Где, где, старый черт его оставил? Кажется, в прихожей? Или на кухне? Что ли заорать в полный голос?..»

Глава седьмая

- А чего орать-то?- так же тихо поинтересовался голос постарше.- Выйди в подъезд. Или хоть дверь приоткрой. Ой, та ну хоть в глазок позырь – драконов и привидений тут нет. Мы покажем тебе такое... Короче – выходи. А не хочешь, как хочешь - мы уйдём.

« Действительно, чего орать?- удивилась интуиция.- Не ребёнок же детсадовский! Никуда не ходи, спи сам и мне не мешай!»

Я даже как-то успокоился. Есть два мнения. Прямо противоположных. Теперь нужно третье – моё. И можно принять решение. Кого слушать?

« Нас!» Три глотки в ушах гаркнули одновременно. И третий голос, определённо не был моей интуицией.

Я принял решение. Спустил ноги с тахты, нащупывая кеды.

Свет вспыхнул так же неожиданно, как и погас. Я подпрыгнул. Между прочим, в тысячи сотый раз за последние сутки. Наскоро зашнуровал кеды.

Храп в гостиной, как по команде прекратился. И почти сразу начался вновь. Хорошее вино, видать, было у Николая Григорьевича – никакими миганиями света и потусторонними голосами его не выветрить.