Азовское осадное сидение 1641 года
(Оборона донскими казаками крепости Азов) - Куц Олег Юрьевич - Страница 1

Олег Куц

АЗОВСКОЕ ОСАДНОЕ СИДЕНИЕ 1641 ГОДА

Оборона донскими казаками крепости Азов

Боевой порядок турецкой армии. Фрагмент гравюры из издания Леонгарда Фронспергера «Kriegsbuch kaiserlicher Kriegsgerechte». Вторая половина XVI в.

Введение

В преддверии осадного сидения

Оборона в 1641 г. донскими казаками турецкой крепости Азов, захваченной ими четырьмя годами ранее, относится, безусловно, к выдающимся событиям мировой военной истории. Целой армии одного из сильнейших государств Европы и Азии в ходе беспримерно ожесточенных боев не удалось справиться с горсткой (по отношению к турецким силам) храбрецов-добровольцев, по собственной воле вступивших в смертельную и по большому счету едва ли не безнадежную для них схватку. Однако прежде чем перейти непосредственно к обороне Азова казаками в июне — сентябре 1641 г., необходимо сказать о ее предыстории, а также очертить место Азовского осадного сидения в цепи событий, развернувшихся до него.

Несколько слов о военно-стратегическом значении Азова для турецко-татарского мира. Местоположение города — самое нижнее течение Дона, его левая сторона. Выше по течению этой реки тянулись городки донских казаков. Татарский кочевой мир в первой половине XVII в. не представлял собой единого целого, он был расколот на ряд политических объединений. На юге существовало два главных политических объединения татар. Прежде всего это была Крымская орда (Крымский улус), занимавшая Крымский полуостров и Причерноморские степи. С другой стороны, под Астраханью кочевала Большая Ногайская орда (Большие Ногаи), пребывавшая в русском подданстве и находившаяся под руководством астраханских воевод. Между Азовом и рекой Кубанью кочевала Малая Ногайская орда (Казыев улус), подчинявшаяся Крыму.

Переправа татар через реки во время набегов. На основе гравюры из книги «Описание Украины» Г. Л. де Боплана (Руан, 1660). На «сапах» — импровизированных плотах из камыша — перевозили походное снаряжение.

Существовала также немногочисленная группа азовских татар, живших в Азове или кочевавших близ него. В Азове кроме татар был и турецкий гарнизон. Этот город, помимо того что являлся крупным рыбопромышленным центром (рыба и икра поставлялись отсюда в большом количестве, в частности, в Стамбул), был также связующим звеном между Крымом и степями междуречья Дона и Кубани, где кочевала Малая Ногайская орда. Кроме того, Азов — один из важнейших центров подготовки и проведения татарских набегов на южную окраину России, сюда зачастую возвращались из походов «на Русь» татары, доставляя в Азов захваченную добычу, как правило, русский «полон» (пленников) и «животину» (скот). Русских пленников временами скапливалось здесь немало, и затем их вывозили отсюда в Крым, а чаще в Турцию. О данной функции Азова упоминается в документах неоднократно. Так, в войсковой отписке от июля 1646 г. казачье Войско отмечало, что у «воинских людей» из Крыма, а также у темрюцких черкесов и Малых Ногаев «съезды и скопы все в Азове бывают», а из Азова татары и черкесы «большим собраньем на Русь… на украйные (окраинные. — О. К.) городы и в уезды войною» ходят, «а с Руси, государь, с полоном и з животиною все они в Азов» возвращаются. «Весь, государь, у них съезд и скоп в Азове живет», — прибавляли далее в отписке казаки (казачьи отписки в Москву писали на имя великого государя)[1]. Можно привести и другие цитаты такого рода из донских войсковых отписок.

Турецкая кадырга (каторга, галера). Иллюстрация взята из книги Хакана Йылдыза: Hakan Yildiz. Haydi Osmanh Sefere — Prut Sefer'nde Organizasyon ve Lojistik. Istanbul, 2006.

Но наиболее ярко данное обстоятельство получило отражение в войсковой отписке в Москву от декабря 1637 г., излагающей мотивы похода донских казаков на Азов в этом году. Так, Войско писало, что в поход под Азов оно пошло «с великие скорби», «помня свое крещение… и свою истинную православную крестьянскую веру». В частности, авторы отписки указывали, что из Азова чинилась «пакость великая» украинным городам и весям, разорение «святым Божиим церквам», а также пролитие «невинной крестьянской крови». Но особое негодование казаков вызывало то, что «азовские люди» «искони поругалися… истинной православной крестьянской вере, и за море отец (отцов. — О. К), и братию, и сестер наших продовали… и коробли тем руским полоном в Турскою землю грузили». Лишь затем казаки говорят о набегах из Азова на их собственные городки: им также «шкоту великую те поганые азовцы чинили» — казаков в казачьих «юртах, и на речках, и на комышах, и на переходех… хватали, и за море… на каторги продовали, и великии скорби и неволи чинили»[2], а также «крымских и ногайских людей те азовские люди под… юрты козачьи подводили»[3]. В целом, заключают авторы отписки, они пошли под Азов, за «веру крестьянскую, и за… государя…, и за единокровных братию свою хотя померети»[4].

Начальный лист Исторической повести о взятии Азова в 1637 г. (ГИМ. Отдел рукописей и старопечатных книг. Синодальное собрание. № 409. Л. 116).

Те же слова о защите православного населения встречаем и в расспросных речах атамана П. Петрова с казаками его станицы, присланными с Дона в Москву сразу же после взятия Азова. Они также показывали, что казаки пошли под Азов, «видев православных хрестьян… росхищенье (речь идет о захвате православного населения в плен во время набегов. — О. К.) отцов своих, и матерей, и сестер единоутробных[5], и слышав от них плачи, и мученья, и неволи великие, и поболев серцами своими, азовцом болши того терпеть не учали» и «за помочью Божию Азов взяли и азовцов всех за их неправды побили»[6]. Конечно, в известной степени все эти патриотические слова были вызваны стремлением загладить вину после этого несанкционированного Москвой и шедшего вразрез с внешнеполитической линией Русского государства, направленной на мир с Турцией, военного предприятия. Так, поход под Азов был вызван, безусловно, помимо перечисленных выше соображений также чисто казачьими потребностями — возможностью захвата богатой добычи, а также жаждой военной славы, но для казаков, конечно, не было смысла заострять на этом внимание. Однако беды южнорусского населения также не могли восприниматься казаками равнодушно: захват татарами пленников, их раздел между участниками набегов и последующая продажа в рабство сопровождалась, по свидетельству современника, французского инженера на польской службе Г. Л. де Боплана, целым рядом «неистовств» — разлучением семей, изнасилованиями, обрезанием детей на глазах у родителей («обусурманивание») и пр.[7], что не могло не вызывать закономерных гнева и ярости со стороны в массе своей православного населения Дона. При этом на фоне зачастую безнаказанных набегов татар на русские земли боевые действия донских казаков против «бусурман» неизбежно должны были восприниматься как своего рода месть за страдания православного населения, и донские казаки оказывались, таким образом, чем-то вроде народных мстителей и, так сказать, форпостом в противостоянии с «бусурманами».