Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Серп и молот против самурайского меча - Черевко Кирилл Евгеньевич - Страница 36


36
Изменить размер шрифта:

Пожалуй, еще более резко, чем Мацуока, в пользу нападения на СССР выступил на заседании 2 июля председатель тайного совета Японии Ё. Хара, правда, он в отличие от первого считал, что оно должно было быть осуществлено немедленно.

Хара заявил: «Я полагаю, все вы согласитесь, что война между Германией и Советским Союзом действительно является историческим шансом Японии. Поскольку Советский Союз поощряет распространение коммунизма во всем мире, мы вынуждены будем рано или поздно напасть на него. Но, так как мы все еще заняты китайским инцидентом, мы не сможем принять решение о нападении на Советский Союз так легко, как этого хотелось бы… Империя хотела бы избежать войны с Великобританией и Соединенными Штатами. Пока мы будем заняты войной с Советским Союзом… кое – кто сможет сказать, что в связи с пактом о нейтралитете для Японии было бы недостойно нападать на СССР. Но СССР сам снискал себе дурную славу своей привычкой к вероломству. И если мы нападем на него, никто не расценит это как вероломство»[271].

Эта аргументация, при которой намерение нарушить пакт о нейтралитете с СССР оправдывалось ссылками на нарушение последним своих международных обязательств, напоминало доводы Риббентропа при обвинении его на Нюрнбергском процессе в совершении агрессии против Польши. Тогда он сослался на такие же действия СССР, который нарушил пакт о ненападении с Польшей и захватил часть ее территории совместно с Германией в соответствии с договоренностью по секретному протоколу к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. При этом советское руководство исходило из того, что распад Польши, хотя она сохраняла свое правительство в изгнании, освобождает СССР от обязательств соблюдать пакт о ненападении.

«Нарушение национальных законов и международного права со стороны как Германии, так и Советского Союза в один из самых напряженных периодов в новейшей истории было не случайным, – отмечается в сборнике статей Института российской истории РАН. Что касается гитлеровской Германии, то такой подход обусловлен самой сущностью фашизма. В Советском Союзе его платформой являлось полное игнорирование правовых норм, что нашло особенно яркое выражение в области международных отношений. Немало сил на обоснование этой преступной антинаучной концепции потратил Вышинский, вообще не признававший примата международной законности»[272].

Той же стратегии на заседании правительства с участием ставки и в присутствии императора придерживался и военный министр, позднее премьер-министр X. Тодзио, который предложил, чтобы Япония напала на СССР, если создастся такая ситуация, когда он уподобится спелой хурме, готовой упасть на землю»[273].

В создавшейся международной обстановке эта стратегия в отношении СССР выглядела с точки зрения большинства членов японского правительства наиболее приемлемой.

Существенные акценты в ее формулировании расставил премьер-министр принц Ф. Коноэ. Так, еще 10 июня на заседании координационного комитета на вопрос принца Я. Асака о том, не слишком ли осторожна Япония по сравнению с Германией в решении политических вопросов, он ответил: «Да, это так, но это вопросы огромной важности для судьбы нашей нации. В отличие от гипотетических ситуаций к ним нельзя относиться с легкостью»[274]. В данном случае принц Коноэ имел в виду одновременное ведение военных действий против СССР и на юге.

2 июля на императорском совещании при обсуждении «Программы национальной политики Японии в соответствии с изменением обстановки» Коноэ заявил: «Для создания сферы совместного процветания Великой Восточной Азии необходимо ускорить разрешение китайского инцидента… С одной стороны, мы должны продвинуться на юг, а с другой – избавиться от наших трудностей на севере. Для этого мы должны в соответствующий момент разрешить северную проблему, воспользовавшись преимуществами ситуации в мире, особенно в связи с развитием германо-советской войны. Эта проблема является самой важной не только с точки зрения обороны нашей империи, но также и для обеспечения стабильности во всей Азии».

Иного мнения о степени сравнительной важности «проблемы севера» (СССР) и «проблемы юга» (захвата стран ЮВА и южных морей с перспективой войны против Великобритании, США и голландской Индии) высказывало руководство генерального штаба японской армии, роль которого в этот период резко возросла. Так, в ответ на вопрос Мацуоки, смысл которого сводился к тому, «что важнее: юг или север», начальник генерального штаба армии Сугияма 26 июня на заседании упомянутого комитета сказал: «Здесь нет различий по важности. Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация»[275]. А на императорском совещании 2 июля он, как и руководство военно-морского флота Японии, отдал предпочтение тому, чтобы начать с реализации южного варианта японской экспансии, определив его более важную роль, чем северного варианта, в военном отношении, Сугияма заявил: «Двигаясь в южном направлении, мы сможем нарушить связи чунцинского режима с Британией и США, которые, оказывая поддержку с тыла, поощряют этот режим. Продвижение наших войск в южную часть французского Индокитая преследует именно эти цели.

По поводу решения северной проблемы. Нет необходимости говорить, что мы должны действовать в соответствии с духом тройственного пакта. При этом наиболее подходящим для нас будет в течение некоторого времени не участвовать в этой войне, так как мы в настоящее время предпринимаем меры для урегулирования китайского инцидента, а наши отношения с Великобританией и США находятся в деликатном состоянии». Далее Сугияма добавил, что «для обеспечения безопасности северных границ» Япония использует вооруженные силы только в случае, «если события германо-советской войны будут благоприятны» для Токио[276].

Начальник генерального штаба флота Нагано на этом заседании призвал к «незамедлительным шагам по неуклонному продвижению в южном направлении», вообще не затронув вопрос о вступлении в войну с СССР как не заслуживающий серьезного внимания[277].

В конечном счете в отношении войны с Советским Союзом на совещании было принято решение, повторяющее заявление Сугиямы. Оно гласило: «Наше отношение к германо-советской войне будет определяться в соответствии с духом тройственного пакта. Пока мы не будем вмешиваться в этот конфликт. Мы будем скрытно усиливать нашу военную подготовку против Советского Союза, придерживаясь независимой позиции. В это время мы будем вести дипломатические переговоры с большими предосторожностями». Далее в резолюции повторялась точка зрения начальника генштаба армии об обеспечении безопасности северных границ с немощью вооруженной силы лишь в случае благоприятного для Токио развития событий на германо-советском фронте, т. е. разгрома СССР и ликвидации его как самостоятельного государства[278].

Несмотря на это, в советской историографии именно СССР, а не США и Великобритания рассматривался как основной противник Японии во Второй мировой войне, и даже тот факт, что Япония так и не начала войну против СССР, развязав против стран Запада войну на Тихом океане, не изменил подход советских историков к данному вопросу. Это «объяснялось» тем, что классовые противоречия оказались более сильными, чей межимпериалистические[279].

Солидаризируясь с этим принципиальным выводом, А.А. Кошкин дополняет его следующим образом: «…вооруженное выступление на юге тесно увязывалось с планами последующей агрессии против СССР… Выбор „южного варианта“ войны был продиктован в первую очередь стремлением японского военно-политического руководства обеспечить экономическую базу для продолжения Второй мировой войны, основной целью которой оставался разгром Советского Союза»[280], причем он, вероятно, забыл, что до этого в той же книге писал, что «императорским решением вооруженное нападение на СССР было утверждено в качестве одной (курсив наш. – К. Ч.) из основных военных и политических целей империи»[281], хотя и такой вывод нельзя принять без существенных оговорок.

вернуться

271

Japan's Decision for War. P.86—87.

вернуться

272

Советская внешняя политика. 1917—1945. С. 215.

вернуться

273

Кошкин А.А. Указ. соч. С. 96. Приводится по: ГАРФ. Ф.7867. Оп.1. Д.482. Л.968. Текст указанной фразы на обложке книги отличается от цитаты на с. 96: «Нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет пасть на землю».

вернуться

274

Кошкин А.А. Указ. соч. С. 223. Там же. С. 226.

вернуться

275

Там же. С. 219.

вернуться

276

Там же. С. 228.

вернуться

277

Там же. С. 225.

вернуться

278

Там же. С. 226.

вернуться

279

Японский милитаризм. М., 1972. С. 194.

вернуться

280

Кошкин А.А. Указ. соч. С. 135, 138.

вернуться

281

Там же. С. 97.