Очень долгий путь
(Из истории хирургии) - Яновская Минионна Исламовна - Страница 6

Это было не просто важным или важнейшим открытием — это было выходом из тупика, в который зашла к тому времени хирургия, как раз в вопросе об остановке кровотечений. То, что хирургия знала и умела, не спасало от страданий, причиняло дополнительные муки и, при всем при том, не гарантировало сохранение жизни. Если при ранении или во время ампутации повреждался крупный артериальный сосуд, — а при ампутациях неизбежно перерезалась главная артерия конечности, — остановить кровотечение можно было только… огнем. Да, да, в буквальном смысле этого слова — огненно-раскаленным железом.

Издавна ампутации производили раскаленными ножами, которые тут же, под рукой оператора, лежали на горящей жаровне. Но нож не был надежным предохранителем от смертельного кровотечения, и изобрели специальные «прижигала» — кусок опять-таки раскаленного металла крепко прижимался к ране, чтобы обуглить то место, где была перерезана артерия. Но и это не всегда останавливало сильное кровотечение, и тогда придумали кипящую смолу — в котел с кипящей смолой окунали, тотчас же после быстро произведенной ампутации, культю руки или ноги. Кровотечение сразу же прекращалось — живые ткани мгновенно сваривались, но человек, вынесший такую пытку, отнюдь не был спасаем от смерти: сожженные ткани и кости начинали заживо гнить, могло наступить и общее заражение крови. Изобрели бескровный способ — медленно, очень медленно, часами и днями, перетягивали конечности проволокой, а когда проволока доходила до самой кости, кость перепиливали. Крови действительно не проливалось ни капли; но и тут человек, если он не успевал умереть от боли, легко мог погибнуть от заражения крови.

То, что предложил Паре, было так же просто и гуманно, как и его мазевые повязки, заменившие раскаленное масло: он предложил перевязывать кровеносные сосуды обыкновенной крепкой ниткой. Вытаскивать из раны перерезанную артерию небольшими щипчиками и перевязывать ее. А при ампутациях предупреждать сильное кровотечение: сперва обнажить артерию выше места ампутации, перевязать ее, а потом уже ампутировать конечность; что касается мелких сосудов, то с ними можно справиться уже в самой ране.

Вот таким простым способом — до того простым, что только гений и мог до него додуматься! — Паре вывел хирургию из тупика. И до сих пор, вот уже четыреста лет, перевязка сосудов — главный метод борьбы с кровотечением при любой операции. Уже хирурги давно оперируют на мозге; делают ювелирные операции на плоде внутри чрева матери; уже нож хирурга лечит болезни сердца — хирургия достигла небывалого расцвета, а нитка Паре все еще находится у нее на вооружении.

Как колесо, пришедшее к нам невесть с каких времен, катило по поверхности Луны автоматический советский луноход…

Кажется, не было такой области в тогдашней медицине, которая не интересовала бы Паре и которую он не изучил бы. И не было такой отрасли хирургии, в которую он не внес бы своего вклада. Он беспрерывно совершенствовал операции и создавал новые. Он придумал массу ортопедических аппаратов для рук, ног и искалеченных позвоночников. Даже в примитивную в то время область брюшной хирургии он внес свои нововведения, не говоря уже о трепанации черепа, технику которой он непрерывно улучшал. Он был врачом-универсалом и поразительно плодовитым автором книг. Он написал их так много, будто только этим и занимался всю жизнь: учение об огнестрельных ранах, анатомические и акушерские работы, общая анатомия, книга о повреждениях головы, десять книг по хирургии, трактаты о чуме и ветряной оспе, еще пять книг по хирургии и, наконец, полное собрание сочинений в 25 томах…

Вот по этому поводу медицинский факультет и дал ему генеральное сражение, которое не принесло факультету ни славы, ни победы.

Факультет потребовал, чтобы правительство изъяло из продажи труды Паре. Юридически факультет имел на это право: все медицинские сочинения, выходящие в стране, должны были проходить через его цензуру. Пропустить многотомный труд по хирургии, да еще написанный на французском языке (Паре до конца жизни только и писал на своем родном языке, чтобы прочесть его книги мог каждый грамотный француз, а не только медицинская аристократия) этим выскочкой, подрывающим все авторитеты, — нет, это уж слишком! Факультет решил раз и навсегда опорочить его, подорвать его популярность, лишить уважения общества. И так как никто из медиков не имел ни малейшей возможности предъявить Паре научных претензий, настолько безупречно с точки зрения и науки, и практики было все, что выходило из под его пера, обвинения факультета к науке никакого отношения не имели.

Обвинения сводились к следующему. Книги Амбруаза Паре угрожают нравственным устоям французского государства и всех французов: в его сочинениях употребляются неприличные слова для обозначения некоторых частей тела человека. Вопреки веками установленной традиции он пренебрег благозвучным латинским языком, на коем писали все ученые, как древние, так и нынешние. Он пренебрегает вообще всеми издревле освященными способами, как-то: прижигание кровоточащих сосудов заменил перевязкой, заливание огнестрельных отравленных ран кипящим маслом заменил какими-то мазями. Он применяет и другим советует применять в качестве лекарств заведомо ядовитые вещества, как ртуть, сурьма, сера. Метод лечения им переломов вообще не выдерживает никакой критики.

Паре легко отбил атаку. Труд его предназначен не для воспитания молодежи, ответил он, а для медиков и хирургов, которым, надо думать, названия естественных вещей давно известны. Ядовитые вещества, которые он рекомендует в качестве лекарства, при умелом, грамотном применении не более опасны, чем ревень; что касается серы, то она назначалась еще Клавдием Галеном, тем самым непререкаемым древним авторитетом, на который вот уже более тринадцати веков ссылаются все образованные медики. Его способы лечения огнестрельных ран выдержали проверку временем, и еще ни один раненый, леченный этими способами, не умер от отравления. Перевязку сосудов, предложенную им, употребляют в своей практике все более или менее известные хирурги; а что касается лечения переломов, то, помимо всего прочего, он на самом себе испытал его плодотворность — когда у него был двойной перелом голени, он сам руководил своим лечением и вылечился так успешно, что продолжал неоднократно участвовать в походах по всей Франции и за ее пределами, вместе с ее доблестной армией.

Ну, а на главное обвинение — что, в отличие от древних авторов, он пишет на родном языке, — он может ответить только одно: ведь и Гиппократ писал на своем родном языке! Только через несколько столетий труды великого греческого врача были переведены на латынь…

Запретить и изъять из продажи труды Паре факультету не удалось — это было просто невозможно: книги раскупались мгновенно, издатели тут же переиздавали их еще большим тиражом. Ни уважение общества, ни славу, ни практику Паре факультет подорвать не сумел: с присущим им юмором французы только посмеялись в ответ на попытки ученых докторов защитить их нравственность от влияния Амбруаза Паре. Любить его стали еще больше; еще обширней стала его практика; еще значительней авторитет. Пожалуй, не было уже такой силы, которая могла бы причинить ощутимый вред этому благодетелю человечества.

Он умер в глубокой старости, окруженный благодарной любовью и поклонением всех, кому так или иначе посчастливилось соприкоснуться с ним самим или с его учением. Умер, оплакиваемый французской армией и французским народом. Великий хирург и гуманист.

Глава 2 Идеи, которые не умирают

Мне придется сделать оговорку, к которой вынуждены прибегать многие мои коллеги: нельзя объять необъятное.

Думая о том, как же лучше использовать отведенное мне в печати малое место, чтобы читатель получил хотя бы общее представление об истории хирургической науки, я решила построить свою книгу по следующему принципу: детство хирургии, которое началось одновременно с детством человечества и длилось тысячелетия; отрочество, наступившее в эпоху Возрождения; юность, бурная и стремительная, расцветшая в XIX веке; зрелость, начавшаяся в последние десятилетия на наших глазах.