Очень долгий путь
(Из истории хирургии) - Яновская Минионна Исламовна - Страница 17

Независимость на поверку оказалась чисто номинальной. Что касается тысячи коек в палатах — гнев и ужас охватили Пирогова, когда он обошел хирургическое отделение. Палаты, на 60—100 мест каждая, не имели вентиляции, и оттого в коридорах стояла неимоверная вонь. Тут же, в палатах, на глазах у больных, производились операции — специальной комнаты для операций не было. В гангренозном отделении у молодых, косая сажень в плечах, гвардейцев до самых кишок прогнили от гангрены животы. Полным-полно было больных рожистым воспалением и острым гнойным отеком, а тряпки для припарок и компрессов фельдшера использовали по многу раз, даже не стирая их. Кормили несчастных пациентов бог знает какими помоями; лечили тоже неведомо чем — лекарства из госпитальной аптеки были похожи на что угодно, только не на лекарства: вместо хинина давалась бычья желчь, вместо рыбьего жира — какое-то неведомое масло.

«Я нисколько не приукрасил эту страшную картину», — так пишет сам Пирогов в своих воспоминаниях.

Разумеется, он ринулся в бой с расхитителями и ворами, начиная от аптекаря и кончая госпитальным начальством. Он обнаружил, что мясо, предназначенное для больных, подрядчик развозит по домам чиновникам госпитальной конторы; что аптекарь продает на сторону лекарственные травы, настои, уксус; что раненым и больным достается ничтожная толика положенных им продуктов и многие потому болеют цингой. Он обнаружил массу безобразий и незамедлительно начал наводить порядок. Это было как раз по его характеру — настойчивому, честному, целеустремленному. О последствиях для себя он не думал; он никого не боялся, ни перед кем не заискивал — он всегда и во всем шел напролом, если того требовало дело.

Больные были заброшены, многие нуждались в безотлагательных операциях; это были застарелые, запущенные случаи; это были больные, залежавшиеся без лечения и ухода, некоторые из них заражены гноекровием. И тут Пирогов совершил, по собственному признанию, промах: он приступил к энергичным хирургическим вмешательствам, не проанализировав их с научных позиций, не учитывая ни общего состояния больных, ни обстановки в госпитале. Результат был таким, каким должен был быть: многие из оперированных погибли.

Вероятно, они погибли бы несколько позже и без вмешательства хирурга, но тогда никто не мог бы обвинить в этом строптивого профессора…

Позже ему это припомнили. Позже, когда он успел нажить себе массу врагов, его безжалостно травили, на него клеветали, о нем говорили невесть что…

Не хочется подробнее рассказывать здесь об этом, как не хочется касаться причин, по которым профессор Пирогов ушел из Медико-хирургической академии и из самой хирургии в расцвете своей славы, полный нерастраченных сил, в разгар своей научной деятельности.

Я буду говорить только о самой этой деятельности.

Пирогов — первоклассный анатом добивался для хирургии точных данных о топографии человеческого тела. И в Дерпте, и в Германии, и в Париже, и в Петербурге он убедился, какое колоссальное значение для расцвета хирургии имеет знание анатомии. Но он убедился и в другом: хирургия нуждается в своей собственной, хирургической анатомии; в такой анатомии, где описывались бы не отдельные системы — системы хирург не оперирует, он имеет дело с органами и частями тела, — а взаимное пространственное расположение органов и их отношение к кровеносным сосудам и нервам. Хирургу нужно знать не только форму и строение органов, но даже послойное строение частей тела.

Вот это и будет топографическая анатомия; Пирогов назвал ее хирургической.

Это было его детище, скрупулезно и неутомимо им вынашиваемое. Путь, которым он шел, закладывая основы новой отрасли анатомии и хирургии, был нехоженым путем. Совершенно новым, как все, что делал Пирогов, им самим придуманным и осуществленным.

С промежутком в несколько лет вышло в свет два труда Пирогова, и не было в мировой литературе равных им. Один назывался «Полный курс прикладной анатомии человеческого тела с рисунками (анатомия описательно-физиологическая и хирургическая)»; второй — «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов, проведенных в трех направлениях через замороженное человеческое тело» с приложением 260-ти таблиц.

«Ледяная» анатомия… «Скульптурная» анатомия… Плоды адского и рискованного труда — Пирогов был человеком слабого здоровья, а работать ему приходилось в сырости и холоде. Потому что трупы, которые он на сей раз препарировал, были замороженными, твердыми, как дерево, как камень, и нельзя было допустить, чтобы они подтаивали. Он создавал ледяные скульптуры из отдельных органов, целиком высеченных из замороженного тела; рельефность форм сохранялась полностью. По-новому можно было увидеть положение и связь органов, познать новые закономерности.

Он распиливал трупы на тонкие пластинки-диски, в трех направлениях — поперечном, продольном, передне-заднем. Эти распилы, сопоставляемые друг с другом, полностью показывали расположение отдельных частей и органов.

Пирогов перерисовывал диски распилов с фотографической точностью в натуральную величину. Он сделал десятки тысяч распилов и тысячи рисунков. Он мучился с «ледяной» анатомией несколько лет. Но цель оправдывала средства, дело стоило затраченных усилий — таких атласов не знала история медицины. Они, эти атласы, завоевали мировую славу и самому Пирогову, и созданной им русской анатомической школе.

Никто никогда не увязывал так теорию с врачебной практикой, как это делал Пирогов. Раз навсегда поняв и оценив значение патологической анатомии для хирургии, он и этой отрасли науки посвятил массу времени и сил: собственноручно проделал двенадцать тысяч вскрытий, чтобы установить те изменения, которые происходят в теле человека в результате болезни. Это было так важно, что остается только удивляться, почему до Пирогова хирурги не понимали, насколько знание патанатомии облегчило бы их труд, сделало бы его более ценным и результативным. Знание патанатомии давало возможность лучше понять сущность болезни, а главное — уловить ее признаки у больных, чтобы прижизненно поставить правильный диагноз.

Пирогов никогда не отрывался от земли — все его труды преследовали прежде всего практические цели. Анатомические и патологоанатомические, экспериментальные и клинические работы были направлены на проникновение в сущность болезненных процессов и на улучшение способов лечения.

Одновременно труды Пирогова были огромным вкладом в преодоление эмпиризма, многие века господствовавшего в хирургии, в создание ее естественнонаучных основ. Хирургическая анатомия — для рационального производства операций; экспериментальный метод — для разрешения хирургических проблем; строго научное изучение клинических фактов с позиций физиологии и патологии — это было то новое, необычное и своеобразное, что внес Пирогов в хирургию, все более превращая ее из ремесла и искусства — в науку. Вся русская хирургия развивалась в дальнейшем на созданной Пироговым основе — в анатомо-физиологическом направлении.

Пирогов умудрялся сказать новое слово в областях, казалось бы, полностью исчерпанных. Ну хотя бы в ампутации конечностей — очень древней операции. При этом частная операция вырастает в нечто новое для хирургии вообще — в идею костной пластики. Он предложил новый вид ампутации голени — она так и называется «пироговская ампутация», — разрешив вековую задачу «опорной» культи, без которой любой протез причинял бесконечные страдания инвалиду. При удалении стопы Пирогов оставлял часть пяточной кости, с помощью кожного лоскута, в котором проходят сосуды и нервы, присоединял ее к костям голени и пришивал. Получалась опорная площадка, покрытая плотной мозолистой кожей. Кости голени удлинялись на несколько сантиметров, и пяточный бугор отлично выдерживал тяжесть тела при ходьбе.

Кожная пластика известна медицине еще со времен «индийского способа»; костная пластика не применялась, и пироговская ампутация показала, что кости могут так же хорошо приживаться, как и кожа. Хирурги не замедлили воспользоваться новой идеей — разработали подобную ампутацию нижней части бедра; только вместо пяточной кости воспользовались коленной чашечкой, которая прирастала к опилу бедренной кости.