367 дней (ЛП) - Гэдзиэла Джессика - Страница 5

Я громко шмыгнула носом, слегка ударяя себя по щекам. Я не была полностью уверена, что всё будет хорошо. Но как было сказано, я не была полностью сломлена перед незнакомцем.

Я была реалистом. Всё это ненормально. И скорее всего, не будет нормально ещё долгое время. Я должна быть более твёрдой.

— Ладно, хватит об этом, — сказала я самой себе, слезая со стола и потянувшись к куче своей одежды. — Извините за это.

— Милая, думаю, я забилась бы в угол, если бы потеряла год своей жизни. Ты держишься очень хорошо. Всё в порядке, — сказала она, убирая все пробы в сумку, затем выбросив половину использованного оборудования. — Мне нужно идти и провести все анализы, чтобы я могла отчитаться перед Сойером и получить для тебя некоторые ответы.

— Спасибо, — сказала я, действительно благодарная. Если она сможет сказать мне хоть что-то, то я буду ей очень обязана.

— Удачи, Рия, — проговорила она, выходя в коридор и оставив меня одну, чтобы я переоделась.

Я тоже вышла в зал, немного растерянно глядя по сторонам. Я не знала, что делать или куда идти.

— Мистер Андерсон сейчас на встрече, но он свяжется с вами.

Это было отсрочкой, если можно так сказать.

И всё было бы великолепно, но у него даже не было способа связаться со мной. Однако я кивнула Мардж, благодарно улыбнулась и направилась на улицу. Я не могу оставаться в приёмной, как маленький потерявшийся щенок.

Вот как я себя чувствовала, тем не менее, я села на гигантские ступени, ведущие в здание. Поскольку, на самом деле, потеряв год своей жизни — ты теряешь многие вещи. Например, как я понимаю, свою квартиру со всеми вещами в ней, свою машину, за неуплату двух платежей по кредиту, мой кошелёк и все мои документы, удостоверяющие личность. Что значит, у меня нет доступа к таким вещам как: мой банковский счёт или кредитные карты, чтобы снять временное жильё.

Мне некуда было идти.

Это была поистине ужасающая мысль.

Моей семьи, какой бы маленькой она ни была, больше нет. За последние годы у меня было пару друзей, но ни с одним из них я не ощущала настолько близкой связи, что появиться на их пороге и попросить место, чтобы остаться, пока я во всём не разберусь. У меня даже не было телефона, чтобы позвонить кому-то или выяснить, что можно сделать.

Для того, кто держал всю свою жизнь под контролем, было полностью и крайне тревожно не знать, где я буду спать этой ночью. Или чем я собираюсь питаться. И как повернуть свою жизнь в нужное русло. 

— Брок, клянусь, бл*дь, только ты можешь оказаться с голой задницей у женщины на заднем… — голос Сойера затих, когда он спустился по ступенькам. Когда я повернула голову, чтобы посмотреть на него, он нахмурился. — Мне нужно идти, мужик. Я не знаю, сделай юбку из кленовых листьев и вызови такси. Это не моя проблема, что ты разозлил свою тёлку. Вот дерьмо, — сказал он, немного ехидно улыбаясь и, даже с некоторого расстояния между нами, я могла услышать женские крики из телефона. — Удачи тебе, чувак, — сказал он, вешая трубку и убирая телефон в карман. Когда я ничего не сказала, потому что, ну, что тут можно сказать, он тяжело вздохнул. — Пойдём, детка.

Мои брови сошлись, когда он повернулся и продолжил спускаться по ступеням, как будто ожидая, что я последую за ним.

— Ээ… простите, что?

— Я сказал, пойдём, — повторил он, пожимая плечами, снова поворачиваясь ко мне. Солнце заставило его прищуриться этими великолепными зелёными глазами. — Мне нужно поесть. Ты выглядишь так, что, похоже, тебе тоже это нужно. Так что пойдем, поедим.

И тогда я смогла произнести несколько слов, которые в своей прошлой жизни я вряд ли бы когда сказала, что ощутила себя такой униженной от необходимости произнести их.

— У меня совсем нет денег.

— Как будто я позволил бы тебе заплатить, если бы они были. Пойдём, у меня не так много времени, — сказал он, повернувшись, и начал перебегать улицу.

И, потому что больше ничего нельзя было сделать, и не было другого способа достать еды, я встала, подошла к тротуару и, подождав, пока проедут машины, последовала за ним. Из-за боли в ногах я смогла догнать его только через полквартала, хотя он придерживался неторопливого шага.

Мы остановились у знакомого мне здания, которое было знаковым в этом районе столько, сколько я помнила. Это была отвратительная хромовая штука с огромными окнами возле каждого столика и маленькими музыкальными шкатулками, которые больше не работали. Оно располагалось в нескольких дверях от бара «Чейз» и отличалось от всех тем, что это было единственной забегаловкой, работающей 24 часа в этом месте. Поэтому, когда бар закрывался, место заполнялось, и люди, слишком пьяные, чтобы куда-то ехать, оставались там протрезветь, прежде чем ехать домой.

Я ела там, по крайней мере, две дюжины раз за последние годы.

Но это больше не было закусочной, которую я знала и любила.

— Что? — спросила я, мотнув головой в сторону вывески, на которой значилось, что это было чем-то вроде места для завтраков.

Сойер обернулся, глядя на вывеску, на которую я уставилась, будто она вдруг стала написана на санскрите.

— Владелец умер. Закусочная перешла в руки семьи, она владела сетью подобных заведений и решила переделать её, — пояснил он.

— Это просто… это кощунство, — настаивала я, качая головой. — Это было знаменательным местом.

— А, люди — отстой, — сказал он, приглашая меня, открыв дверь, и я неохотно вошла внутрь. — Но нам всё равно нужно поесть, а это место ближайшее, поэтому закажем Французские тосты нам тут.

Нас отвели к столику с видом на улицу, заполненную небольшими магазинчиками. Три из них были мне незнакомы. Но это было не так уж странно. Эта часть города всегда была известна частой сменой магазинов. Там было только несколько магазинов, которые не менялись годами: секонд-хенд, антикварная лавка, музыкальный магазин, магазин нового поколения и пара кафе, которые были здесь с тех пор, как я узнала об этом месте.

Это меня не беспокоило.

А вот изменения в закусочной — да, это сделало все эти вещи с «потерянным годом» ещё труднее для восприятия.

— Это ощущается таким неправильным, — сказала я, взяв в руки меню и посмотрев на содержание. Больше никаких сырных сэндвичей на гриле с гарниром из картошки фри и отличным салатом из капусты с огурцом. Это то, что я всегда заказывала. И они всегда были идеальными.

Но чем дольше я сидела, тем больше мой живот урчал, поэтому я прогнала все эти чувства совершенной растерянности и выбрала комбо-завтрак из французского тоста, яиц, драников с беконом, заказала кофе и воду, после чего вручила меню официантке.

— Итак, пока мы здесь, — сказал Сойер, как только она ушла, — почему бы мне не узнать побольше информации о тебе.

— Хм, хорошо, — сказала я, слегка скованно кивнув.

— Расскажи мне о своей жизни, прежде чем она стала адом.

В нём действительно не было деликатной или доброжелательной жилки. Полагаю, когда становишься частным детективом, ты, в общем-то, хочешь больше Питбуля, чем Золотистого ретривера. Так что, может, это всё-таки хорошо, что он не обращался со мной как с ребёнком.

— Тут особо не о чем рассказывать. Я жила в квартире на Мейпл. Мои родители умерли шесть лет назад, или, э-э, семь, я думаю.

— Как?

Я вздрогнула, внутренне съёжившись от грубости вопроса.

— Отец умер от обширного инфаркта. Мама… не знаю. Полагаю, это случилось из-за безмерного горя. Они были всё ещё влюблены, даже после стольких лет, проведённых вместе.

— Ладно. Влюблённые родители, оба мертвы. Что ещё? Парень?

— Нет. Парня нет.

— Работа?

— Я работала в Центре создания семьи, — сказала я. — Я уже говорила об этом.

— Тебе нравилась твоя работа?

— Э-э, — произнесла я, улыбаясь официантке, которая принесла кофе и воду.

— Это не «нет», — сказал он, отпив свой чёрный кофе, пока я потянулась за сливками и кусочком сахара.