Серый мужик
(Народная жизнь в рассказах забытых русских писателей XIX века) - Вдовин Алексей "Редактор" - Страница 78

— Вестимо — здешние. А сам-от ты откуда?

— Приезжий. Я из Питера.

— Ой! Так далеко… Как же ты к нам зашел?

— А я тут близехонько от вас живу, рядом, в деревне Дубках поселился… Знаете вы тамошнего учителя?

— Видали.

— Так я у него живу. Сейчас — видите — на охоту иду. Где тут у вас перевозчик?

— А ты на пойму, что ли, хочешь?

— На пойму.

— Так пойдем к лодке. Я перевезу.

— Да разве самого перевозчика нет?

— Ай ты не разглядел? Я самый и есть перевозчик.

Охотник смеется.

— Ну, перевозчик! Э, да лодка-то какая: ты, пожалуй, потопишь еще меня? Гляди, сколько воды в нее налилось. Худая она у тебя?

— Не сумлевайся! Благополучно доставлю. А воду-то я, пожалуй, ковшичком вычерпаю.

Перевез Ванюшка охотника.

— Сколько за труды тебе следует?

— Две копейки.

— Кому же эти деньги пойдут? Миру?

— Знамо, хозяину.

— Получай хозяйские две копейки! А вот это тебе от меня в награду за то, что не потопил, перевез благополучно.

— Ой! Да что больно много жалуешь?

— Бери.

Пятиалтынный дал! Ушел, в кустах скрылся, и собака за ним побежала, тоже скрылась.

— Кто бы это такой? — переговариваются на лугу.

— Слышал? Из Питера сам, остановился в Дубках, стал к учителю на фатеру. — Надо полагать — барин.

— Знамо, барин. Видишь, чай, по обличию и по одежде кто… Выходит, он теперь учителев барин.

Помолчали ребятки.

— А что, не выкупаться ли нам, братцы?

— Давайте! Бежим на знакомое местечко.

Вечер. По небу пышет заря. У шалаша, на теплине, ребятенки пекут картошку. Воздух недвижим и тепел; вверху, кой-где, мелькают серебряные звездочки. Слышно, как струится река, всплескивается рыба. В кустах запевают соловьи; сперва один защелкал, за ним другой, а там уж по всему берегу и залились, и закатились… Всю ночь поют. Ванюшка засыпает и просыпается под их несмолкаемые песни, а с лугов во всю-то ночь разливается аромат трав и цветов… Господи, как хорошо, весною сиротам на свете жить!..

А лето?.. И новые, одна за другой, встают перед Ванюшкой картины. Везде — река, лес, цветы, солнце и тепло… Время от времени появляется у перевоза охотник, учителев барин, говорить с Ванюшкою, расспрашивает его о житье-бытье… Добрый он барин! Жалеет Ванюшку, говорит, что надо как-нибудь получше устроиться, — промысел его ненадежен, а бабушка стара. Барин к ним и в избушку заходил, разговаривал с бабушкой… «Хорошо, если бы барин в училище меня отдал, в люди произвел…» Но это кто? Прошатка Кузьмин… Какое у него лицо злое… А, вон и дядя Андрей идет, сердитый, глазами так страшно поводит…

— А! Тут ты?

Ванюшка трепещет и весь замирает…

— Дядюшка!.. Я не виноват, я ничего не сделал…

Дядя Андрей обжог только глазами и ухватил Ванюшку за шиворот.

— А про картинки-то, видно, ты и позабыл? — загремел мужик.

— Волоки его, волоки, дядюшка Андрей! — кричит Кузьмин сынишка…

Громкий, мучительный стон вырвался из груди Ванюшки, и в глазах его помутилось… Вдруг он как будто услышал голос барина, кто-то поднял его, погодя опустил, и он почувствовал, что под ним быстро-быстро так побежала земля.

Уже скоро полдень. Ради великого праздника светит солнце, любовно заглядывая в маленькие оконца бобылкиной избенки. На лавке, прикрытой шубенкой, спал Ванюшка. Старуха беззвучно двигалась по избе, тревожно взглядывая на спящего внучка… Луч солнца упал на лицо мальчугана, веки его дрогнули, и глаза открылись; он посмотрел вокруг и увидел знакомое старушечье лицо.

— Бабушка! Да где я?

— Дома, касатик! — обрадовалась старуха и подошла к лавке. — Выспался ли, дитятко?

Внук недоумевал.

— Бабушка! Да ведь я в лесу был, я помню, оттуда не приходил. Как же я дома-то?

— А тебя, родимый, ангелы принесли. Ты в лесу-то заснул, может, и замерз бы там, а Бог-то не попустил, велел ангелам взять тебя и к бабушке доставить. Головка у тебя не болит? Ты здоров? — и она приложила ко лбу внука свою морщинистую руку.

— Да я здоров, бабушка! Со мной ничего не сделалось, — и мальчик вскочил, сел на лавке и весело глядел на лицо старухи, на прибранную избенку и ясный, солнечный день, манящий все живое на улицу. — А ты мне скажи, как я домой-то попал?

— Все расскажу, сперва только встань, умойся, да наперед Богу помолись.

Внук спрыгнул с лавки, босиком подбежал к глиняному рукомойнику, умылся и помолился Богу.

— С праздником, бабушка, тебя поздравляю!

— И тебя с праздником, касатик!.. Ну, а теперь-то оденься и поешь!

Старуха подала внуку новую ситцевую рубашечку и нанковые штаники; поставила черные валеные сапожки и положила на стол хорошую шапку. Мальчик обрадовался, увидав обновки.

— А где ты это взяла? — спросил он.

— Бог тебе прислал.

Нарядив мальчика во все новое, расчесав гребешком мягкие шелковистые волосы и посадив его на лавку, старуха рассказала, как учителев барин, возвращаясь от обедни домой, услыхал близ дороги в лесу ребячий стон, выскочил из саней и побежал на этот стон. Глядит, спит на пне, прислонившись головушкой к березке, мальчик, — испугался, подумал, не помер ли уж мальчик; но видит, теплый весь, а по личику румянчик разливается. Взял мальчика на руки, положил в сани и привез к бабушке.

— Ты и в избе, как несли тебя, не просыпался; так сонного тебя мы с барином и положили, — заключила свой рассказ старуха.

— Так это барин обо мне порадел! — воскликнул благодарно Ванюшка. — Он, наш кормилец. Вскоре, как ты с товарищами к заутрене ушел, приехал и он, гостинцы, обновки тебе привез. Дорогой-то, сказывал, он обогнал вас.

Мальчик вспомнил, что произошло с ним накануне, и все радужные краски сбежали с его лица. Старуха приметила перемену во внуке.

— Долго ты спал, — промолвила она. — Ребятенки уж два раза по тебя прибегали. Кузьмин Прошатка с гармонией приходил.

— А он ничего тебе не говорил?

— Да говорил, чтобы ты, как встанешь, гулять к ним поскорее выбегал.

Ванюшка просиял.

— Так давай мне чего поесть, да я и побегу к ним.

С. Т. Семенов

Шпитонок[16]

С. Т. Семенов (1868–1922) происходил из бедной крестьянской семьи, из 14 детей выжил только он. Самоучка, с детства скитался по России в поисках заработка. Писать стал под влиянием народных рассказов Л. Н. Толстого. В конце 1880-х гг. вернулся в родные места Московской губ. и занялся крестьянским хозяйством. Писал в основном зимой, практически все сочинения посылал Толстому на отзыв. В 1900-е гг. путешествует по Европе, общается с революционерами-эмигрантами, принимает участие в крестьянских волнениях 1905 г. С толстовским движением разошелся во взглядах на крестьянский вопрос, активно поддерживал аграрную реформу П. А. Столыпина. После революции занимался общественной деятельностью в деревне. Был убит соседом. Рассказ «Шпитонок» был опубликован отдельной брошюрой в серии издательства «Посредник» (№ 156, 1894, затем многократно переиздан).

Было очень раннее утро. Ночная темнота чуть-чуть поредела, как одна из заботливых хозяек деревни Пуриковой, Маланья Гарина, уже вскочила с постели, накинула на вскосмаченную голову платок, пошатываясь подошла к окну и выглянула на улицу.

На улице было темно и тихо. Хотя на востоке загоралась заря и звезды начинали тускнеть, но в Пуриковой все еще спали.

Время было — вторая половина августа. Везде шло яровое жнитво, во время которого в поле рано не ходят, а дожидаются, когда сойдет роса, поэтому вставать и не заботились.

Видит Маланья, что светает уже, решила больше не ложиться и отошла от окна, подошла к рукомойнику и стала умываться.

Пока умывалась и молилась Маланья, делалось все светлее и светлее. В избе уже можно было все разглядеть: и постланную на полу широкую соломенную постель, на которой спали большой косматый мужик, муж Маланьи, и двое ребятишек — девочка лет десяти и мальчик лет пяти; и стол, и лавку, и коник, где лежала куча разного тряпья. Помолившись, Маланья подошла к постели и стала толкать мужа ногой.