История Лизи - Кинг Стивен - Страница 72

10

Пол сидит на кухне за столом, когда его младший брат, десяти лет от роду и давно не стриженный, спускается по чёрной лестнице, не завязав шнурки кроссовок. Скотт думает, что сейчас спросит Пола, не хочет ли тот пойти покататься на санках с холма за амбаром после того, как они уложат дрова в ящик, если, конечно, отец не найдёт им других дел.

Пол Лэндон, стройный, высокий и уже симпатичный в свои тринадцать лет, сидит над раскрытой книгой. Книга эта – «Введение в алгебру», и Скотт нисколько не сомневается в том, что Пол разбирается с иксами и игреками, пока тот не поворачивается к нему. Когда это происходит, Скотт ещё в трёх ступеньках от пола. А в следующее мгновение Пол бросается к младшему брату, на которого за всю жизнь не поднял и руки. Но этого мгновения хватает для того, чтобы понять, что Пол не просто сидел за кухонным столом. Нет, Пол не читал учебник. Нет, Пол не занимался.

Пол поджидал добычу.

И не пустоту видит Скотт в глазах брата, когда тот так резко вскакивает со стула, что стул этот летит к дальней стене, а чистую дурную кровь. Эти глаза уже не синие. Что-то взорвалось за ними в мозгу и наполнило их кровью. Капельки крови выступили и в уголках глаз.

Другой бы ребёнок окаменел от страха и погиб от рук монстра, который часом раньше был обыкновенным братом, думал лишь об уроках и, возможно, о том, что он и Скотт могут купить отцу на Рождество, если объединят свои финансовые ресурсы. В Скотте, однако, обыкновенности не больше, чем в Поле. Обыкновенные дети никогда бы не выжили в компании Спарки Лэндона, и, безусловно, именно опыт жизни с безумием отца теперь спасает Скотта. Он без труда узнаёт дурную кровь, когда видит её, и не тратит времени на то, чтобы не верить своим глазам. Мгновенно поворачивается и пытается взлететь по ступенькам. Успевает сделать три шага, прежде чем Пол хватает его за ноги.

Рыча как пёс, во дворе которого объявился незваный гость, Пол хватается за голени младшего брата и дёргает его за ноги. Скотт успевает схватиться за перила и удержаться от падения. Выкрикивает только два слова: «Папа, помоги!» – и замолкает. На крики расходуется энергия. А она нужна ему вся, без остатка, чтобы держаться за перила.

Конечно же, сил у него для этого недостаточно. Пол тремя годами старше, на пятьдесят фунтов тяжелее и гораздо сильнее. Помимо всего этого, он обезумел. Если бы Пол оторвал Скотта от перил, тот бы сильно расшибся или даже погиб, несмотря на быструю реакцию. Но вместо Скотта Полу достаются лишь вельветовые штаны брата и обе его кроссовки, на которых он забыл завязать шнурки, когда спрыгнул с кровати.

(«Если бы я завязал шнурки, – скажет он своей будущей жене много лет спустя, когда они будут лежать в постели на втором этаже отеля «Оленьи рога» в Ныо-Хэмпшире», – нас бы тут, вероятнее всего, не было. Иногда я думаю, Лизи, что всю мою жизнь определили развязанные шнурки кроссовок седьмого размера».)

Существо, которое было Полом, ревёт, отступает на шаг с вельветовыми штанами в руках, падает, споткнувшись о стул, на котором симпатичный подросток сидел час назад, разбираясь с прямоугольными координатами. Одна кроссовка падает на бугристый линолеум. Скотт тем временем пытается подняться выше, на площадку второго этажа, но носок соскальзывает на гладкой ступеньке, и он прикладывается к другой ступеньке коленом. Застиранные трусы наполовину спущены, и он чувствует, как холодным ветерком обдувает расщелину между ягодиц, и у него есть время подумать: «Пожалуйста, Господи, я не хочу так умирать, подставив попку ветру». Потом существо, бывшее братом, издаёт новый дикий вопль и отбрасывает вельветовые штаны. Они летят через стол, учебник алгебры не трогают, но сшибают на пол сахарницу. Существо в теле Пола бросается на Скотта, и Скотт уже обречён оказаться в его руках, почувствовать, как ногти брата вонзаются в кожу, но тут раздаётся жуткий деревянный грохот (охапка дров падает на пол), за которым следует хриплый яростный крик: «Отстань от него, долбаный подонок! Ты, переполнившийся дурной кровью хер!»

Он совершенно забыл про отца. А холодный ветерок подул по его заднице, когда отец открыл дверь, входя с охапкой дров. Потом руки Пола схватывают его, ногти Пола впиваются в его кожу, его самого с лёгкостью, как младенца, отрывают от перил. Через мгновение он почувствует зубы Пола, он это знает, это настоящий прилив дурной крови, сильный прилив дурной крови, не такой, как случается у отца, когда отец видит людей, которых нет, или устраивает кровь-бул себе или кому-то из них (Скотту, по мере того как тот взрослеет, он устраивает кровь-бул всё реже и реже), это настоящий прилив, вот что имел в виду отец, когда только смеялся и качал головой, если они начинали приставать к нему с вопросом, а почему Ландро покинули Францию, пусть даже им пришлось оставить там все деньги и земли, а они были богаты, Ландро были богаты, и он собирается укусить меня, он собирается укусить меня прямо сейчас, ПРЯ-Я-ЯМО…

Но зубы Пола его не касаются. Он чувствует горячее дыхание на незащищённой левой ягодице, повыше бедра, и тут же слышится тяжёлый деревянный удар: отец бьёт Пола поленом по голове, держа обеими руками, со всей силы. За ударом слышатся новые звуки: тело Пола соскальзывает с лестницы на кухонный линолеум.

Скотт поворачивает голову. Он лежит, на нижних ступенях лестницы, одетый в старую фланелевую рубашку, трусы и белые высокие носки с дырками на пятках. Одна нога практически касается пола. Он слишком потрясён, чтобы плакать. Во рту у него вкус свиного навоза. Последний удар показался ему очень уж сильным, и его богатое воображение рисует кухню, залитую кровью Пола. Он пытается вскрикнуть, но его зажатые, шокированные лёгкие могут сподобиться только на жалкий писк. Он моргает и видит, что никакой крови нет, только Пол лежит, уткнувшись лицом в сахарный песок, высыпавшийся из закончившей своё существование сахарницы, которая развалилась на четыре больших и множество маленьких осколков. «Ей (или ему) танго уже не танцевать», – иногда говорит отец, когда что-то разбивается, тарелка или стакан, но сейчас он ничего не говорит, просто стоит в жёлтой рабочей куртке над лежащим без сознания подростком. Снег тает на плечах и спутанных волосах, которые уже начали седеть. В одной руке (обе в перчатках) он всё ещё держит полено. Остальные валяются за его спиной у порога, как рассыпавшиеся зубочистки. Дверь всё ещё открыта, и из неё тянет холодом. И только теперь Скотт видит кровь, самую малость, струйку, текущую из левого уха Пола по щеке.

– Папа, он умер?

Отец бросает полено в дровяной ящик и проводит рукой по длинным волосам. Тающий снег блестит в щетине на щеках.

– Нет. Это было бы слишком легко.

Отец идёт к двери чёрного хода и захлопывает её, отсекая холодный ветерок. Каждое его движение выражает отвращение, но Скотт это видел и раньше (когда отец получал официальные письма об уплате налогов, обучении детей и тому подобном) и уверен почти на все сто процентов, что отец испуган.

А старший Лэндон возвращается и вновь встаёт над распростёртым на полу подростком. Переминается с одной обутой в сапог ноги на другую. Потом поворачивается ко второму своему сыну.

– Помоги мне стащить его в подвал, Скотт.

Не принято задавать вопросы отцу, когда тот говорит, что нужно что-либо сделать, но Скотт испуган. Опять же, он чуть ли не голый. Спускается на кухню и начинает натягивать штаны.

– Зачем, папа? Что ты собираешься с ним делать? И, вот чудо, отец его не бьёт. Даже не кричит на него.

– Будь я проклят, если знаю. Для начала давай оттащим его вниз, а я об этом подумаю. И быстро. В отключке он будет недолго.

– Это действительно дурная кровь? Как у Ландро? Как у твоего дяди Тео?

– А как ты думаешь, Скут? Поддерживай его голову, если не хочешь, чтобы он пересчитал ею все ступеньки. В отключке он долго не пробудет, говорю тебе, а если он начнёт снова, тебе может уже не повезти. Мне тоже. Дурная кровь сильная.