Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия - Страница 42

- Заезжайте, деточки. И ровной дороги! – Тётка Фроу словно и не заметила нашего спора.

Вот уж не думала, что так легко выйдет на своём настоять! Прямо чудо какое-то.

Волки направились к выходу, а я не удержалась, чуть отстала и когда Малинка вышла из кухни, тихо сказала:

- Вы не думайте, тётя Фроу, что я… что я такая же, каких Гордей прежде возил. Нет! Я…

- Жгучка! – Раздался голос сестры. – Ты где потерялась?

- Возил? – Тётка Фроу удивилась, белое полотенце застыло в её натруженых руках. – Бог с тобой, девочка! Никого он сюда не возил, ни он, ни остальные. Ты о чём таком подумала?

Тут влетела Малинка, схватила за руку.

- Ты чего застряла? Пойдём, а то опоздаем совсем. Пойдём же!

Пришлось идти.

Тётка Фроу качала мне вслед головой, а я быстрей отвернулась, потому что не могла смотреть ей в глаза.

На дворе оказалось, нам с сестрой вторую лошадь подготовили, мол, по лесу больше не поедем, а по дороге быстрей выйдет, если каждый на своей.

Часа не прошло, как мы были так далеко, что ни следа от дома дивов не осталось. Дом дивов - дивный дом…

Сколько на Звериной земле таких диковин оставлено? Почему он принадлежит Гордею, вернее, его семье?

Кто же он такой?

В такой богатой семье разве дети не иначе себя ведут? Тот же Огний… ходит как король по Вишнянкам, свои владения денно и нощно охраняет, чаще девиц одежду меняет, а уж кудри свои хранит пуще девичей чести! И отчим мой… никем был, мелким писарем, мясо только по праздникам едал, а как на матушке женился, вкус денег почувствовал, то и не узнать его стало! Одежду всё у дорогих портных заказывал, еду перебирать начал, лошадей породистых из самих конюшен Великого князя брал.

А Гордей… Как ни посмотри, не скажешь по нему, что во владениях его семьи целый дивный дом, да не один.

Как будто и без богатства мало между нами вопросов да недомолвок!

Сегодня волки были серьезными. Утреннее веселье выветрилось из них с первыми порывами дорожного ветра, они смотрели вперёд, будто раздумывали, что там, вдалеке, их ждёт и боялись, что ничего хорошего.

А нас с Малинкой? Сестра ехала чуть впереди, подставив лицо ветру и улыбалась. Радуется.

Вот бы и мне так – просто закрыть глаза и радоваться. Ведь если прислушаться… ветерок, птичий щебет, где-то жужжит шмель… и на душе светло становится.

Всё же хорошо жить!

За всю дорогу только раз мы остановились – нашли у деревьев плясучий круг. Это когда лесовик с кикиморой соберётся пить, после их тянет плясать, вот и остаётся на земле вытоптанный в траве круг, а вокруг поганки вырастают.

Говорят, не к добру знак. Если духи пить начинают, значит, плохо им отчего-то становится. Значит, местным жителям нужно исправить, наладить то, что мешает духам существовать в привычном им мире, иначе плохо будет всем. Духи – они ведь зла человеку не желают, но если спиваются, плохого от них много случается. Могут и потопить, если близко к воде подошёл, в глушь лесную завести. Даже детей могут из колыбели выкрасть… но это если совсем долго духи без присмотра остались.

- Чего это они? - Ярый первый соскочил с коня и обошёл плясучий круг. – А следов-то сколько! Раз, два… Три кикиморы в одном месте топтались! Они же на дух друг друга не переносят!

- Этого только и не хватало, - сказал Всеволод.

Гордей молчал.

Ярый ходил-ходил, чесал затылок, чесал, остановился и пожал плечами.

- Ладно, пусть ведуны местные разбираются. Может, мор в деревне или в реку чего ядовитого спустили… Местечковые разборки.

- Хорошо бы так.

Мы поехали дальше, но я долго оглядывалась. Вокруг плясучего круга было тихо, даже слишком и от этого становилось не по себе. Я духов побаиваюсь, они хоть разума, как у людей, не имеют, а всё равно живые. И бед могут натворить.

Дело уже шло к обеду, когда наш путь преградила река. Остатки разрушенного моста, как кривые зубы, торчали по обоим берегам, сломанные брёвна и камни опор выглядывали из пены бурной воды.

Волки молча спешились, вид у них был хмурый.

Ярый остался возле нас, посматривая по сторонам, Всеволод подошёл к мосту, а Гордей спустился по берегу вниз.

Мы с Малинкой молчали, словно воды в рот набрали. Всё это настораживало. Кажется, наш путь вёл по мосту и никто не ждал, что моста-то больше нет.

Потом волки так же дружно и молча собрались, сели верхом.

- Ниже брод, там перейдём, - сказал Гордей, не отрывая глаз от дороги, что на противоположном берегу. Я тоже туда смотрела – камыш колышется и больше ничего.

Первым по еле притоптанной тропинке вдоль берега пошёл Всеволод, потом мы с сестрой, последними Гордей и Ярый.

Было тихо. Не то чтобы птицы замолчали и ветер стих, но как будто их стало не слышно. Так бывает, когда уши закладывает – вроде звуки никуда не делись, а к тебе словно через вату доносятся.

Мы шли, шли… и становилось всё больше не по себе. Никто не смеялся и не шептался, и я уже жалела, что мы с сестрой не на одной лошади, было бы не так тревожно.

- Брод!

Всеволод остановился в зарослях густого рогоза и повёл коня в воду. Мы спешились на берегу и следили за ним, за тем, как он без промедления входит в воду по колени, а после по пояс, хотя вода кажется холодной, такая синяя-синяя. Как бурлящий поток пытается сбить его с ног, но не может. За тем, как медленно движется волк, спокойно поглаживая коня по морде.

Потом они выбрались на другую сторону реки. Всеволод отпустил своего коня щипать траву и повернул обратно.

- Садитесь, - Гордей подошёл ко мне и придержал мою лошадь. – Садись верхом. Я тебя проведу. Вы слишком лёгкие, чтобы самим переходить, течением может сбить.

Спорить я не стала, им, верно, лучше знать здешнюю реку.

Но вперёд попросила Малинку отправить, мне казалось, так будет вернее.

Всеволод уже добрался до нас, по грудь мокрый, задумчивый.

- Вода холодная и сильная, но вы не пугайтесь, - сказал он. – Мы вас удержим.

- Хорошо, - тихо ответила сестра, которая уже сидела верхом. Всеволод взял её лошадь и повёл к воде. Та не то чтобы противилась, но шла без охоты. А когда стали в реку заходить, волку пришлось крепко сжать лошадиную морду и успокаивать животное. Малинкины ноги намокли, погрузились в воду, но она сидела смирно, не дёргалась. Мало-помалу они переходили реку.

- Теперь мы.

Я и не знала, что дыхание задержала, пока за сестрой следила. Но можно выдохнуть – всё хорошо.

Гордей тем временем повёл мою лошадь к воде, и река приближалась – сизая, мутная, как щетиной окружённая камышом. Обычно я вовсе не боюсь воды – да и кто её боится? Но эта выглядела живой, словно суровая кровь земли, которой мы мешали, перегораживали её норовистый ход. Ноги быстро промокли до самых бёдер, вода захлёстывала меня, стало холодно, зубы застучали.

Я вцепилась в гриву так, что пальцы побелели.

- Не бойся, Жгучка. – Сказал Годрей, покосившись на меня и тут же отведя глаза. – Зато это самый ближний путь до Осин. Ты же хотела в Осины?

На миг показалось, он говорит с обидой.

Хотеть – хотела, но провожатых с собой не звала!

Я так зло сверлила спину Гордея, что не сразу поняла, отчего ногу со стороны течения прижимает к лошадиному боку чем-то тяжёлым. Почему в бедро раз за разом бьётся какой-то куль. А когда посмотрела – и чуть не соскользнула в воду. И визжала знатно, только недолго. Потом горло просто сомкнулось, как капкан, ни вздоха, ни звука.

Гордей быстро вернулся и хлестнул лошадь по крупу, пропуская вперёд. Та видимо испугалась воплей и выскочила на берег, словно ошпаренная. А Гордей позади схватил и вытащил из воды тело.

Я сползла вниз, но не стала просить помощи, только смотрела на находку и не могла отвернуться.

Гордей выволок и осторожно положил утопленника в траву, выпрямил ноги и руки, отвёл в сторону волосы, сбившиеся на щеках, провёл рукой по лицу, закрывая глаза.

Там, в реке, злая вода вынесла на нас мертвеца.

Чтобы не пугать сестру, не пуская ближе, я сама подошла к ней, обняла за плечи.