Моя любовь когда-нибудь очнется - Мартин Чарльз - Страница 5

На седьмой день, вскоре после полудня, врач вызвал меня в коридор, чтобы ознакомить со своим прогнозом. На его лице была написана такая глубокая озабоченность, что мне сразу стало ясно: ему очень непросто говорить мне то, что он собирался сказать, хотя за годы он уже должен был набить руку, сообщая скверные новости родственникам пациентов.

– Я буду с вами откровенен, Дилан… – начал врач.

Мгновения, в течение которых я ждал продолжения, тянулись как дни.

– К настоящему моменту ваша жена вышла за пределы того временно́го промежутка, который считается наиболее перспективным в смысле возвращения пациента в сознание. Чем дольше мисс Мэгги будет оставаться в своем нынешнем полурастительном состоянии, тем сильнее будут проявляться у нее так называемые непроизвольные мускульные реакции. К несчастью, эти реакции связаны не с пробуждением сознания, а с продолжающейся активностью спинного мозга. В течение следующих трех-четырех недель вероятность того, что ваша жена придет в себя, будет составлять около пятидесяти процентов. Месяца через полтора-два эта вероятность уменьшится еще вдвое, а по истечении и этого срока… – Врач покачал головой. – Разумеется, все это чистая статистика. Чудеса случаются, но, к сожалению, это бывает нечасто.

Ближе к вечеру в палате Мэгги появился больничный бухгалтер, отвечавший за своевременную оплату счетов пациентами.

– Мистер Стайлз? Я – Тентуистл, Джейсон Тентуистл, – представился он, протягивая руку для пожатия.

Должен сказать, что мистер Тентуистл мне сразу не понравился, но руку я ему все-таки пожал.

– Мне хотелось бы обсудить с вами, гм-м… некоторые финансовые вопросы.

Слегка прищурившись, я посмотрел на него.

– ???

– Видите ли, коматозные пациенты требуют долговременного пребывания в условиях стационара, а ваш текущий счет…

Дальше я слушать не стал – я просто ударил его так сильно, как только мог. Наверное, я еще никогда и никого не бил так сильно. Чуть погодя застилавшая мне глаза багровая пелена немного рассеялась, и я увидел, что мистер Тентуистл скорчился на полу. Его очки были разломаны на три части, нос расплющен и свернут набок. Из его ноздрей фонтаном хлестала кровь, и я, схватив мистера Тентуистла за ноги, вытащил его в коридор. Мне не хотелось, чтобы он закапал кровью пол в комнате Мэгги.

– Эй, Дилан! Ты что, валяешься здесь с тех самых пор, как уехал из больницы?

Я открыл глаза. Склонившееся надо мной лицо казалось смутно знакомым.

– Дилан?.. Ну-ка, очнись! – Мясистая чернокожая ручища довольно чувствительно хлестнула меня сначала по одной, потом по другой щеке.

Это было мне определенно знакомо.

– Эймос?..

Он отвесил мне еще одну пощечину.

– Ты с нами, парень, или думаешь симулировать дальше?

Должно быть, я застонал, потому что Эймос схватил меня за плечи и, оторвав от земли, как следует встряхнул.

– С тобой, с тобой, – пробормотал я, болтаясь в его руках. Голова у меня разламывалась от боли, а мир вокруг вращался чересчур быстро. Руки Эймоса затормозили мир, но в висках продолжали палить пушки.

– Ты провалялся здесь с тех пор, как уехал из больницы? – повторил Эймос, приближая свое лицо вплотную к моему, отчего его черты еще больше расплылись.

– Наверное. А когда я уехал из больницы? – тупо спросил я.

– Во вторник, – ответил он.

Мне на лицо легла тень его широкополой шляпы, и я уставился на нее во все глаза – мне вдруг почудилось, что шляпа похожа на ястреба с распростертыми крыльями.

– А сегодня какой день? – снова спросил я, продолжая таращиться на шляпу.

– Четверг. – Эймос сморщил нос и помахал ладонью у себя перед лицом. – Ну и воняет от тебя, дружище!.. Хорошо хоть, еще дождь прошел, – добавил он. – Что же ты тут делал все это время?

Я потянулся к трактору, ухватился за поперечную тягу колеса, которую мой дед погнул двадцать один год назад, когда корчевал пни, и попытался встать, но не смог. Некоторое время я думал, но так и не смог припомнить ничего конкретного.

– Четверг?.. – тупо повторил я.

Я подтянул колени к груди, почесал шею, потер лодыжки. Под джинсами обнаружились четыре припухлости, похожие на синяки.

Эймос подозрительно прищурился.

– Четверг?! – Прилив крови к голове заставил меня покачнуться. Вокруг все снова закружилось, и я повалился на землю, уткнувшись лбом в кукурузный стебель, проросший из муравьиной кучи.

Эймос поддержал меня за плечи и помог снова сесть.

– Лучше не трепыхайся, Дил. Ты слишком долго проторчал на солнышке, вот тебе башку-то и напекло. Так сколько ты тут паришься?

Вообще-то Эймос разговаривает по-английски достаточно правильно. Только со мной он позволяет себе прибегать к жаргону, который в ходу у фермеров из южнокаролинского захолустья. За двадцать пять лет дружбы мы даже создали своего рода собственный язык. Говорят, на таком же особом языке разговаривают друг с другом супруги, прожившие вместе достаточно долго.

– Я… Мне нужно вернуться в больницу, – пробормотал я.

– Не спешите, мистер Кукурузное Поле, ваша Мэгги никуда не денется. – Он постучал согнутым пальцем по пластиковому стеклу тракторного топливомера. – Как и этот старый трактор… Сначала тебя нужно как следует вымыть – ты так грязен, что полностью сливаешься с землей. Если бы не Блу, я бы до сих пор искал тебя по всей округе.

Блу – это голубой австралийский хилер, самая умная собака из всех, которых я только знаю. Сейчас ему семь лет. Вообще-то, это чисто пастушья порода, но Блу всегда спит в ногах нашей с Мэгги кровати.

Я с силой потер глаза и еще раз попытался сосредоточиться. Ничего не вышло. Эймос поднял руку, словно собираясь отряхнуть мою рубашку от мусора, но посмотрел на меня внимательнее и передумал.

– В моем грузовике мало бензина. Где твоя машина? – спросил я. – Можешь довезти меня до больницы?

Видя, что я возвращаюсь к жизни, Блу соскочил с трактора, облизал мне обе щеки и, усевшись у меня между ногами, положил голову мне на колено.

– Да, могу, – ответил Эймос, тщательно выделяя голосом каждое слово. – Но не повезу. Тебя ждет работа, так что возьми себя в руки и…

Его слова показались мне полностью лишенными смысла.

– Работа? Какая работа? – Я в растерянности огляделся по сторонам. – Но ведь я работал… работал до тех пор, пока не появился ты. – Я столкнул голову Блу с колена. Он – отличный пес, но слишком слюнявый, особенно когда он чем-то очень доволен или просто рад. – Хватит, Блу, перестань!

Но Блу меня проигнорировал – только перекатился на спину, так что все четыре его лапы оказались в воздухе, и, вывернув голову под невероятным углом, вывалил из пасти розовый язык.

– Вот что я тебе скажу, Дилан… – Эймос приосанился, взявшись обеими руками за свой форменный ремень. (Если кто не знает – Эймос работает помощником шерифа, поэтому носит и ремень, и шляпу, и значок, и все, что полагается.) – Мне сейчас не до шуток, так что… – С этими словами он сдвинул шляпу на затылок и поправил кобуру. – Я искал тебя все утро, объездил все поля и пастбища… все твои тридцать пять сотен акров! – Он слегка повысил голос и экспрессивно взмахнул руками, ни дать, ни взять – рыбак, рассказывающий о последней рыбалке. Когда Эймос хочет, он может быть чертовски выразительным.

– Десять минут назад, когда я в сотый раз за утро проезжал мимо этого поля, я заметил, что ржавое ведро с болтами, которое твой дед называл трактором, по-прежнему торчит аккурат посреди кукурузы, но… но с утра картина немного изменилась. Если точнее, в картине, которую я уже видел, появилась новая деталь, которая привлекла мое внимание. – Наклонившись, Эймос почесал Блу за ушами. – Да-да, это был он… Твой пес сидел на капоте этой старой развалины, словно хотел, чтобы я его увидел. Я сразу подумал: «Эге, вон оно что! Один идиот, промучившись неделю в аду, в конце концов сбежал из больницы и решил сделать вид, что работает». – Подобрав горсть земли, Эймос швырнул ее в кукурузу. – Вот что я тебе скажу, Дилан Стайлз… – Он выразительно посмотрел на кукурузные ряды, которые шли не по прямой, как полагается, а напоминали, скорее, след пьяной змеи на песке. – …Ты хоть и образованный, но все равно дурак. Мне без разницы, что ты – профессор… Я – твой друг и скажу тебе прямо: ты – хреновый фермер и большой идиот.