Со стыда провалиться - Робертсон Робин - Страница 24

— Кажется, он укатился вон туда!

Кто-то другой выкрикнул:

— Вот он! Не наступи, он у тебя под ногой!

— Верните мне зуб, — сипло прокаркал я, глядя, как две девчушки брезгливо отшатнулись от него, предоставив дело толстяку. Тот поднял зуб и, мотая головой, отдал мне.

На этот раз у меня вообще не получилось его закрепить. Учитель поднялся из-за стола и сообщил публике, что в связи с моими зубными проблемами чтение отменяется. Слушатели потянулись к выходу, оглядываясь на меня, а я все пытался вставить зуб…

Чак Паланик

Оскорбления приносят пользу

Из всех историй о раздаче автографов мне больше всего нравится случай со Стивеном Кингом: однажды в Сиэтле он подписывал книги до тех пор, пока у него на пальцах не вздулись кровавые мозоли. Агент по рекламе, которая присутствовала при этом, рассказывала, как ей пришлось прикладывать к плечу Кинга пузырь со льдом, а когда тот попросил забинтовать ему пальцы, один из поклонников в длинной очереди крикнул, что хочет получить немного крови любимого автора. Вслед за ним остальные тоже стали наперебой требовать, чтобы Стивен Кинг оставил в их экземплярах отпечаток окровавленного пальца. Бинт так и не принесли, и через несколько часов Кинг, бледный, с кровоточащими пальцами, удалился, поддерживаемый с обеих сторон телохранителями.

К чему я это говорю — раньше я всегда думал: «Ну и размазня».

В сентябре 2002 года во время презентационного тура с романом «Колыбельная» я вынужден был пересмотреть свою точку зрения.

Когда в Чикаго я пять часов подряд подписывал книги в окружении плотной толпы, молодой чернокожий парень встал прямо передо мной и выкрикнул: «У каждого поколения должен быть свой Дольф Лундгрен!..»

В Остине, штат Техас, где писатель пыхтит над горой книг, тогда как публику угощают бесплатным пивом, я молча делал свое дело, а какая-то дамочка в двух шагах от меня приставала к сотрудникам книжного магазина: «С какой стати я должна торчать в очереди и ждать, пока мои книги подпишет этот идиот?»

В Финиксе невероятного вида транссексуалка раздавала всем собравшимся викодин[48]. Ее имя было Марго, но дружки звали ее «Марго-чудище». Она изводила меня вопросами, что в общем-то было очень даже неплохо, пока стоявшие рядом с ней студенты не заорали, чтобы «чертова стерва, мать ее, заткнула чертову пасть».

В Энн-Арборе, штат Мичиган, люди ночевали перед дверями книжного магазина, чтобы утром занять места получше. Я потратил полдня, подписывая книги, а тем временем кто-то напакостил в моем номере в «Шератоне», разбросав по всей кровати еду.

В Вашингтоне одна разгневанная тетка молотила кулаками в витрину книжного магазина. Из-за большого скопления народа она и ее сыновья не могли попасть внутрь. В разгар моего общения с читателями управляющий наклонился ко мне и сообщил, что в отместку она вызвала пожарных. Полиция немедленно закрыла магазин.

В Бостоне мою машину преследовала кучка фанатов, а женщина, возившая меня по городу, пыталась оторваться от них, выезжая задним ходом. Все время, пока толпа стучала руками по крыше автомобиля, моя «сопровождающая» не переставала повторять: «А вот с Джоном Гришемом ничего подобного не случается».

Но в Сан-Франциско…

Я залил в себя две банки «Ред Булл» и принял пару таблеток адвила[49], но все равно едва держал в пальцах ручку. В помещение набилось уйма народу, от жары и духоты все истекали потом. Уже после начала мероприятия в зал протиснулись еще какие-то люди в униформе официантов и с перекинутыми через руку полотенцами. У каждого из них под глазом красовался фингал, губы и скулы были в кровоподтеках. Как только я приступил к чтению, они стали швырять друг в друга булочками. Администрация магазина сочла, что я нанял их для пущего эффекта. Я же заподозрил, что идея принадлежит магазину. Первые десять минут я как-то не воспринимал происходящее, поскольку решил, что от смеси пива с таблетками у меня галлюцинации. Затем один из официантов вывалил на пол перед моей кафедрой целый чан густой похлебки из моллюсков с овощами. Оказалось, это люди из местного отделения Какофонического общества[50], да хранит их Господь.

В Провиденсе, штат Род-Айленд, сотрудник книжного магазина приложил к моему плечу пакет с замороженным горошком, и я почувствовал себя на седьмом небе.

Приношу вам свои извинения, мистер Кинг.

Джон Хартли Уильямс

Состязания — для лошадей

Литературные премии сто́ит воспринимать исключительно как бесполезные довески, которые просто приятно получать. Эквивалентом заслуг на литературном поприще они отнюдь не являются, но все равно спасибо, вот номер моего банковского счета.

По этой причине я, Виктор Блобчинский, отнесся к факту внесения моего имени в шорт-лист претендентов на премию О. Тельзита с большой долей скептицизма. Я решил, что неплохо провести уик-энд в Москве и уехать на время из Омска, где тогда стоял тридцатипятиградусный мороз. Возможно, туда приедет Пита Читанье — поэтесса и орнитолог. Ее имя тоже было в списке. Позже выяснилось, что она благоразумно предпочла улететь в Туркменистан.

Следуя подробным инструкциям, я сел в самолет, направлявшийся в нашу загазованную столицу, и получил право на десять минут представления своих стихов в театре Ады Эмиль в Гонлинцыне, пригороде Москвы, не указанном на карте. На первый день были назначены чтения, на второй — вручение премии в большом зале Новой Кремлевской библиотеки.

Обычно я с нетерпением жду встречи с собратьями по перу, чтобы, как обычно, обменяться новостями, номерами телефонов и вволю посплетничать, однако на этот раз все было по-другому. Над нами висел дамоклов меч в виде хорошо освещенного синего полотна с надписью желтым курсивом «Премия О. Тельзита» и размытым фотопортретом самого великого Оскара, чей носатый лик взирал сверху на потомков. Несомненно, он не одобрял всего этого предприятия. Но мы уже крутились друг перед другом, как собаки в парке, выказывая классические признаки сердечности и паранойи: мы — поэты. Мне вспомнилось изречение моей матери-крестьянки: «Всегда будь любезен с тем, кто на тебя нападает, сынок». На самом деле в мозгу у меня стучало лишь одно слово: «Беги!»

Либра Черноу, организатор слета, строго-настрого предупредила меня о соблюдении регламента. «У тебя только десять минут, Блоббо», — сказала она. Ничего не имею против, когда водитель двадцать девятого трамвая обращается ко мне «Блоббо», но в устах сотрудницы Литературного Совета это ласкательное прозвище неприятно режет ухо. Плотный график, однако, не оставил мне времени на протесты.

Всего нас было десять. Сто минут поэтических завываний. В театральном буфете я глотнул порцию «Красного дракона» (обжигающего грузинского вина) и мельком подумал, не подсыпано ли туда какое-нибудь средство, вызывающее жажду убийства. У меня просто чесались руки купить за ближайшим углом топор. Желанием выступать я не горел.

Придя в зал, мы обнаружили, что поэтические чтения будут проходить в декорациях пьесы Гоголя «Мертвые души», которая в то время ставилась в театре Ады Эмиль. Сценические декорации представляли собой импровизированный русский сруб, с просевшими половицами и покосившимися столами, а вокруг было натыкано что-то вроде черных и неровных акульих зубов, как будто чья-то гигантская пасть собирается проглотить всю конструкцию.