Одноглазый Сильвер, страшный разбойник с острова Фельсланда
(Повесть) - Вяли Хейно - Страница 9

Сама жаба Порру считала себя красавицей и была ею на самом деле. У нее была нежная бархатистая узорчатая шкурка, спину украшали оливково-зеленые разных оттенков пятна и полосы; у нее был красивый большой рот и светлая, горделиво выгнутая грудка. У нее была очень милая линия носа, а под высокими бугорками мягко сияли глаза. Особенно грациозны были передние лапки, и очаровательно изогнутые коготки смело могли состязаться с превознесенными до небес пальцами всемирно известной Елизаветы Английской. А как величава была ее поступь! Любой королевский двор мог бы позавидовать ее походке, а, как известно, все придворные только и думают о тонкостях обращения и о величавости. Вот каким был верховный садовник Прибрежной усадьбы жаба Порру. Возвращаясь к ее привычкам, надо признать, что с заселением усадьбы режим Порру здорово пострадал. Дело в том, что страшный пират почему-то стал держать под крыльцом банку с червями. В общем это была даже не банка, а так, какая-то старая жестяная посудина, в которую Одноглазый Сильвер время от времени собирал свежих, толстых червей. Ведь под крыльцом хватало места и для Порру и для банки, только вот червяки в банке ужасно раздражали жабу По вечерам, когда наступало время охоты, просыпались и черви, те, что порасторопнее, выбирались из тесноты под ступеньки, где было куда просторнее, чем в банке. Кровь Порру закипала. Бывало, она ночь напролет просиживала у банки.

И вдобавок ко всему, появилась Мику-Пака. Порру не была отшельницей, но покой и возможность побыть одной до сих пор ценила больше всего в жизни. А лошадка Мику-Пака начала с того, что, едва прибыв, всю ночь рыла копытом землю. Для Порру такое поведение было совершенно непривычно, и за всю ночь она ни разу не решилась высунуть нос из-под камня.

— Невероятно! — сказала утром Марианна. — Противная жаба под крыльцом совсем с ума сошла — она вырыла у крыльца яму.

Это была самая несправедливая клевета. Затаив дыхание, Порру ждала, что лошадь восстановит истину. Но Мику-Пака даже не заржала. А это было еще несправедливее клеветы.

— Ничего не остается — надо искать новую квартиру! — вздохнула Порру. — Несмотря на то, что свою подкрылечную прохладу я не променяла бы ни на один уголок сада.

Но, к величайшей радости Порру, ее решение было преждевременно. Новая соседка оказалась в высшей степени милой и любезной.

— Она просто не поняла бы меня! — при первой же возможности объяснила лошадка свое вынужденное молчание. — От всего сердца прошу вас извинить меня.

— Это вполне правдоподобное объяснение, и я с удовольствием извиняю вас, — охотно согласилась Порру.

— Вообще я заметила, что они очень многого не понимают, даже о такой очевидной вещи, как красота, они имеют довольно смутное представление.

С тех пор соседи нередко коротали вдвоем вечерние часы, наслаждаясь приятной и полезной для расширения кругозора беседой о житье-бытье Прибрежной усадьбы.

— Очень они все-таки странные, эти люди, — рассуждала жаба Порру.

— Например, самый длинный из них, тот, в соломенной шляпе, часто собирает дождевых червей. Признаю, он делает это мастерски, но я ни разу не видела, чтобы он съел хоть одного из них. Он нанизывает их — вы представляете! — на проволочные крючки и, как рассказывают, носит в море мокнуть.

— Это называется рыбачить, — заметила Мику-Пака.

— Интересно, конечно, — в свою очередь заметила Порру. — Но я, простите пожалуйста, никак не в состоянии понять, зачем червей, прежде чем съесть, надо размачивать или рыбачить?! Наоборот — чем они свежее, тем вкуснее!

— Знаете, — сказала Мику-Пака, таинственно понизив голос. — У меня лично о еде очень неопределенное представление. Я наблюдаю окружающее и вижу: будь то человек, или жаба, как вы, почтенная соседка, или, скажем, улитка, или муравей — все только и делают, что едят. А я сама — представьте себе — еще ни разу ничего не съела и не испытываю в этом никакой потребности. Вы понимаете?

— Понимаю, — кивнула Порру. — Прекрасно понимаю!

— Иногда это беспокоит меня, — призналась Мику-Пака. — Ужасно беспокоит.

— Совершенно напрасно! — успокоила Порру соседку. — Это все потому, что — извините меня за откровенность — вы деревянная лошадь.

— Деревянная?! — фыркнула Мику-Пака. — Как это понимать?

— А так и понимать, любезная соседка. Вы просто произошли от дерева. И если уж высказаться до конца, то от сосны. От соснового дерева.

— А разве не все лошади происходят от деревьев? — удивилась лошадка.

— О нет! — с легким превосходством разъяснила умудренная жизненным опытом Порру. — Большинство их происходит от лошадей. — И добавила не без гордости: — Вот как я, например, произошла от жабы.

— Поразительно, — воскликнула лошадка Мику-Пака, — просто поразительно! Я, пожалуй, до этого никогда не додумалась бы! — Она никак не могла оправиться от удивления. — Если вы позволите, я сразу же это обдумаю.

Понемногу губа Мику-Паки все более и более отвисала. И ее гордая шея опускалась.

— Скажите мне, — лошадка взглянула жабе прямо в глаза, но в ее собственных глазах был какой-то болезненный блеск, — скажите мне откровенно, любезная соседка, почему вы извинились, когда сказали, что я деревянная лошадь? — Может быть, это как-то… неполноценно… быть деревянной лошадью?

— Как раз наоборот! — успокоила ее соседка. — Совсем наоборот, поверьте!

— Нет, любезная соседка! — уныло вздохнула Мику-Пака, и ее голова опустилась еще ниже. — Я не верю вам! Вы говорите мне не всю правду: от великой доброты, от своего высокого жабьего происхождения вы просто стараетесь меня утешить.

— Любезная соседка, будьте же благоразумны! — взмолилась жаба Порру в полном замешательстве. — Каждый встречный может вам подтвердить честным словом: деревянные лошади вызывают гораздо больше почтения, чем лошади лошадиного происхождения! К тому же мне самой однажды представилась счастливая возможность познакомиться с резиновой лягушкой, и я сразу заметила, что к ней относятся с гораздо большим интересом и участием, чем к лягушкам лягушачьего происхождения. Во всяком случае, ее-то уж никто не называл противной. О, нет. Ею даже восхищались, хотя во имя истины следует сказать, что, по сравнению с лягушками лягушачьего происхождения, она была просто жалкой подделкой, и, по-моему, отличалась удивительно примитивной конструкцией.

Жаба Порру была права во всех отношениях, но все-таки она могла бы иногда и прикусить язык. Потому что последняя фраза Порру очень расстроила Мику-Паку. Она всю ночь обиженно рыла копытом землю и даже к утру плохое настроение не покинуло ее. Но раз она днем принципиально никогда не рыла копытом землю, то ей и пришлось до обеда понуро простоять у крыльца, где она была привязана к дверной ручке. Пожалуй, она так и простояла бы до вечера, если б не появилась Катрианна.

— Вот она, моя Мику-Пака! — воскликнула Катрианна и крепко обняла свою лошадку — Она замечательная копалыцица, потому что у нее целых пять ног. Посмотри только, Мальвина, какое у нее приспособление против автомобилей.

Мальвина от восторга залилась смехом, звонким, как колокольчик.

— Лика и Вика еще никогда не ездили верхом, — сказала она. — Я думаю, это им здорово понравится!

Все четверо взобрались на Мику-Паку.

— Н-но, поехали! — крикнула Катрианна.

Но Мику-Паку не надо было упрашивать. Она пустилась в галоп всеми пятью ногами, так что земля дрожала, и в ушах у всадников свистел ветер. Потому что скакать галопом Мику-Пака любила даже больше, чем рыть копытом землю. Настоящий галоп ужасно ей нравился.

— Тпруу, Мику-Пака! — крикнула Катрианна. — На этот раз хватит! — И пообещала: — Мы теперь каждый день будем кататься, всю траву вокруг вытопчем!

Это же подтвердила и Мальвина, а Мику-Пака прямо сияла, предвкушая будущие галопы, и сердце ее преисполнилось благодарности.

— А ты знаешь, Малышка, что здесь, под крыльцом, живет жаба? — спросила Катрианна.

Конечно, Малышка этого не знала и конечно же захотела непременно увидеть жабу.