Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 45

Добрался до крыши, вырастил лапу подлинней, ухватился за поручни чугунные, подтянулся, вылез на крышу и принял облик собаки. Не обошлось без приколов — я как бы мысленно себе команду дал вернуться в нормальный облик и на миг стал голым Лениным. — Этот эффект я уже давно заметил — стоит один раз превратиться, тело запоминает форму и второй раз уже без труда получается. Но Лениным стоять на крыше холодно и неуютно, да и вообще… Поэтому я быстренько в собаку, в собаку. И теплее, и незаметнее — мало ли чего собака на крыше делает? Побегал я по крыше — нашел вентиляционный короб. Ну и полез туда. Там пыль, противно, но кое-как вписался, спускаюсь. Помогло зрение инфракрасное — я же сам теплый, свечусь, вот так и получилось, что сам освещаю себе дорогу. Тускло, правда.

Я когда— то представлял себе по западным фильмам, будто вентиляционные ходы -это такие здоровенные этажи, где хоть рота террористов проползти может. На практике оказалось — ничего подобного. Только я и могу по ним лазить, и то сильно модифицировавшись. В общем, дошел я до развилки, свернул и вдруг вижу — свет вдали. Ну, я туда, ползком, а там маленькая решетка в коридор выходит. У самого потолка. Ячейки у нее с копеечную монету. Ну что делать? Попробовал, просунул для начала палец и стал руку утончать. И лезу, лезу, тянусь, уже голову сплющил в иголку почти, плечи пролезли, конца мне и края не видно. А нижним пальцем уже в линолеум коридора уперся, держусь, чтобы не упасть. Затем на линолеуме стал в кольца сворачиваться. Уже голова у меня на полу, то есть не голова даже, а так, шланг метра два. Я на нем один глаз открыл, осматриваюсь.

Осталось мне немного, а тут пятно по коридору движется. Перевел я взгляд на обычное зрение, чтобы черты лица рассмотреть, а это тот самый оперативник. Что ему не сидится в кабинете? То вот на лестницу вышел, когда меня из здания выписывали, то теперь по коридору мотается. Идет, значит, папочка под мышкой. Увидел меня — остолбенел. Ну и я его понимаю — свисает из вентиляции такой провод длинный, мохнатый, на полу целая бухта. Что за дела? Подошел он, схватил меня за грудь — у меня как раз грудь висела на весь коридор — посмотрел вверх озабоченно и подергал. Ну скажи, не дурак?

А у меня за вентиляционной решеткой еще оставались ноги и все такое, ну и решетка не выдержала, она там на двух шурупах крепилась. И вылетела. И остаток туловища ему на голову брякнулся. Он заорал, отскочил в сторону, а я тоже от неожиданности в собаку превратился. Вот только посреди туловища у меня решетка зависла, получилась такая осиная талия. И я шарахнулся по коридору что было сил, только когти по линолеуму цокают. Неприятно, неудобно — никому не советую такое испытать. Кажется, еще рывок — и порвусь пополам. Убежал за угол, быстро выполз задней частью туловища из решетки и озираюсь. Тут дверь распахивается, и выглядывает Люда та самая. Лицо озабоченное. Увидела меня — совсем испугалась. Ну, я гавкнул на нее для острастки и кинулся, типа укусить хочу. Она в кабинет спряталась, а я по коридору пролетел и на лестницу вылетел, А сзади уже крики, шум. Ну понятно, ЧП. И я понимаю, что так просто мне не уйти. Куда бежать?

И я растекаюсь по полу тонким слоем — по ступенькам сплошной волной и на лестничном пролете. Как ковер. И тут же по мне пробегают вниз три пары сапог. Или ботинок — какая, на фиг, разница.

По тебе, надеюсь, никогда сапогами не бегали? Очень неприятное ощущение, хотя боль я, конечно, заранее отключил. Пробежали три пары ботинок вниз, ну, я лежу, не шевелюсь. Слышу — поднимаются вверх два человека, но, не доходя до меня, останавливаются, и я слышу разговор.

— Семеныч, — говорит незнакомый голос, — доложи полковнику и вызови группу. Пусть что хотят, то и делают. Я не понимаю, что сегодня творится. То ли я с ума сошел, то ли… Не понимаю. Что ты видел?

И ему отвечает тот самый оперативник, который меня дергал:

— Сам ничего не понимаю. Ленин исчез. Замок не поврежден, дежурный ничего не знает, на вахте божатся, что никто из здания не выходил. А сейчас иду по коридору — висит кабель из вентиляции. Я к нему подошел, а кто-то на меня сзади прыгнул и повалил. Я вскакиваю — кабеля нет, никого вокруг тоже нет.

— Уфологов надо вызывать, — говорит незнакомый.

— Кого?

— Уфологов. Или спецназ.

— А не боишься, что опозоримся? Что будут на нас пальцем показывать и ржать?

— Не знаю.

— Что твои говорят?

— Негр с попом? Говорят, что изгоняли духов из парня.

— Что за парень?

— Они не знают. Негр его первый раз видел, а поп вообще по вызову явился.

— Дави их. Откуда парень взялся? Кто его привел? Или он сам пришел к негру, позвонил в дверь и попросил изгнать духов?

— Выходит, так.

— Что ребята говорят?

— Ну, я их отпустил до завтра. Говорили, что был парень молодой, прибитый гвоздями к полу, на животе утюг стоял.

— Ну и где он?

— Исчез. Вместо него в квартире появился вот этот клоун, Ильич.

— Уфологов надо. Негр с попом в разных камерах?

— В одной.

— Разведи по разным до утра.

— Знаешь, сам разведи!

— Не понял?

— Я не хочу к ним подходить.

— Боишься?

— И да! И боюсь!

— А погоны потерять не боишься?

Оба помолчали.

— Ладно, — говорит незнакомый. — Пойдем вместе. Позови своих, и пойдем.

— Подожди! А какой смысл разводить по разным камерам?

— Выполняй.

И оба отправились вниз. Я еще немного полежал и подумал. Значит, я не успел, Габриэлыча с Амвросием уже допросили. А собственно, чего я ожидал? Главное — Габриэлыч и Амвросий не выдали Аришу. А раз не выдали Аришу — значит, и меня не найдут. А хоть бы и нашли — какие ко мне претензии? В общем, полежал я еще, подумал, ничего толком не придумал — и потек вниз по ступенькам. Внимательно посмотрел инфракрасным глазом сквозь этажи — шастают несколько человек где-то под первым этажом. Подвальное помещение. Ну, я потек в подвал.

А там вообще удобно — трубы тянутся под потолком, я щупальце выпустил, за трубу уцепился и весь туда переполз.

Пылища там, конечно, клубами, но что делать? Ползу по трубе, как червяк, на носу глаз один. Вижу — в дальнем конце коридора одну дверь открыли, вывели человека. Причем осторожно так вывели — сами отошли метров на пять, автоматы, все такое. И завели в камеру напротив. И пошли обратно. По дороге только один вверх посмотрел, но ничего не увидел. Заперли решетку — там посреди коридора еще чугунная решетка была. И ушли.

Ну, я сползаю с трубы — и прямиком к камерам. Нашел щель, просунул нос и затем всю голову. Обернулся собой. Смотрю — нары двухэтажные, сидит отец Амвросий на верхней наре, или как ее назвать, глядит на меня, причитает и крестится. Посмотрел я в его глаза — совсем безумные. Ну, протиснулся я полностью, обернулся собакой. Сел, за ухом почесал неторопливо. Амвросий совсем от ужаса онемел. Хотя, казалось бы, профи в этих делах должен быть. И чего я ему скажу, если он в таком невменяемом состоянии? Сделал я себе мысленно хриплый голос, открыл пасть и произнес:

— Велик твой грех, Амвросий. Ушел ты в смуту и ересь от истинной церкви. Возомнил себя в святом сане, якшаешься с сектантами. Молись, Амвросий, и будет тебе даровано прощение. Выйдешь — иди в церковь и покайся во всем. А спросят тебя менты, как дело было, — не таись. Только про ангела Арину не говори. То ангел был в видение твое и во благо…

Не силен я в древнецерковном, честно говоря. Знаю, что коряво сказал, но на Амвросия подействовало. Сидит он, дрожит, на меня смотрит. В общем, собеседник из него никакой. Развернулся я и обратно в щель под дверью просочился. Пошел к другой камере, где Габриэлыч.

Пролез к нему — а Габриэлыч спит. Прямо в одежде, кулак под голову положил — и спит на нарах, на матрасе. Вот что значит гуру! Нормальные крепкие нервы. Взял я одеяло, стал самим собой и завернулся в него. И потряс его за плечо.

— Вставай, Габриэлыч, — говорю. — Разговор есть.

Он тут же вскочил, от света щурится и на меня смотрит.