Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 13

Я взглянул ей в глаза. Красивые глаза, карие, блестящие, влажные. С такими озорными искорками, ну ты знаешь. Девчушка отвела взгляд.

— А как по отчеству? — спросил я.

— Что? Это вы мне? — Она удивленно повернулась.

— Спрашивать имя у незнакомой красавицы — пошло и скучно. — объяснил я. — Поэтому всегда спрашиваю отчество. Кто вы по отчеству будете?

— Михайловна, — сказала девушка и хлопнула длинными ресницами.

— Михална… — Я покатал слово по языку, звучало красиво. — А из какого города, Михална?

— Из Москвы.

— Тоже из Москвы?

— И вы тоже из Москвы?

Подружка дернула ее за рукав и шагнула к наезжающему сиденью. Михайловна замешкалась, а когда опомнилась, подружка уже плюхнулось на сиденье. Михайловна попыталась обойти и сесть с другой стороны, но каретка уже тянулась к краю, и дежурный по Площадке, загорелый парень с обветренным лицом, остановил Михайловну:

— Куда? Стой! На следующей.

И усадил ее на сиденье, идущее следом. Они уехали — каждая на своей каретке, с пустующими соседними местами.

— Эх! — сказал сзади Баранов. — Быть может, это место для меня!

Я сел на следующую каретку, а рядом со мной плюхнулся Шуршик. Каретка на миг застыла, неуверенно покачнулась и двинулась вперед. Отсюда хорошо смотрелся черный затылок Михайловны. Она повернулась, улыбнулась, помахала рукой, да так и осталась сидеть вполоборота.

Мои сандалии еще раз чиркнули по листве, и склон резко пошел вниз. Я поднял голову и посмотрел на железную лапу, которая пристегивала наши с Шуршиком сиденья к канату. Лапа смотрелась солидно и уверенно.

— Перелезем? — спросил я Шуршика.

— Куда? — не понял Шуршик.

— Вон, к Михайловне.

— Ну, на пересадке… Ты же не сейчас хочешь?

— Сейчас хочу.

— Алекс, ты чего?!! — Шуршик округлил глаза.

— А чего? Между каретками метров десять каната. Встал на спинку кресла в полный рост, держишься за лапу, подтянулся — и ты уже на канате болтаешься. Знай только руками перебирай.

— Как перебирай?!

— Как. Как в мультфильме. Молча. Представь, что это турник. Ты что, не пролезешь вдоль перекладины десять метров?

— Не уверен… А дальше?

— А дальше ногами обвил следующую лапу и спустился на пустующее кресло.

— На фиг такое надо… — протянул Шуршик и стал демонстративно смотреть вниз.

— Я покажу, — кивнул я. — Вот только следующую опору проедем.

— Нет!

— Это уж я сам решу.

Я помахал рукой Михайловне и начал смотреть на приближающуюся опорную вышку. Стальной канат тускло блестел на солнце. Вышка приближалась. Я отбросил цепочку.

— Алекс! — крикнул Шуршик.

— Ша, — отмахнулся я. — Со мной все будет нормально. Со мной всегда все нормально, понял?

Вышка приближалась, канат резко пошел вверх. Я приготовился. Наверху громыхали пары железных колес, похожие на колеса вагона. Трос прокатывался между ними. Сиденья тряхнуло, и трос пошел вниз. Вышка осталась позади.

Я решительно схватил рукой железную лапу и встал на кресле в полный рост.

— Алекс!!! — крикнул Шуршик.

Кажется, Михайловна тоже что-то крикнула. Тем лучше. Эффектнее. Трос был рядом, я поднял руку и дотянулся до него. Он был теплый и шероховатый — сплетенные стальные жилы. Я сжал кулак крепче, схватился за трос другой рукой и повис. Затем передвинул переднюю руку, качнулся взад-вперед, перекинул вторую руку. И пополз, все дальше от Шуршика.

Надо признаться, в реальности это оказалось куда сложнее, чем казалось, пока я сидел на удобном пластиковом сиденье каретки. Трос, матовый и блестящий, на самом деле оказался масляным на ощупь. Тягучая маслянистая грязь пропитала все его поры. Руки сразу же стали черными, потеряли чувствительность, и приходилось сжимать кулаки изо всех сил, чтобы не соскользнуть. Вниз я специально не смотрел. Мне что-то кричали люди, проезжающие мимо на встречных каретках, но я не слушал. Я упрямо полз вперед, и расстояние до Михайловны стремительно сокращалось. Примерно на середине я решил, что проще и безопаснее будет не висеть на руках, а ползти, обхватив канат ногами. Черт с ними, с джинсами, отстираю. Я попробовал закинуть ноти наверх, но это не удалось. Зато я увидел землю. Земля была далеко. Это было не самое высокое место, но тем не менее…

Я снова заработал руками и пополз вперед. Оставалось совсем немного, но тут впереди показалась вышка. Я перебирал руками все быстрее, но мне казалось, что я почти не двигаюсь — устали мышцы, и перехваты выходили все короче и короче. Я оглянулся назад. Шуршик кричал и размахивал руками. До Шуршика было очень далеко. Внизу плыла роща. Кажется, тополя. Или платаны. А может, березы? Кто их разберет, эти южные деревья. Я стиснул зубы и снова рывками полез вперед. Глупо! — думал я. Очень глупо. Так нельзя. Я так не хочу. Я не хочу так. Так нельзя.

Вышка была уже. близко, вдали громыхнули колеса — это проехала опорную вышку каретка подружки. Михайловна тоже кричала, она залезла с коленками на сиденье и совсем развернулась в мою сторону. Надо прыгать, подумал я. Иначе никак. Я сделал еще три перехвата, но руки вцепились в канат. Вышка была все ближе, канат дернулся под руками и резко пополз вверх, унося меня с собой. В воздухе мелькнули коленки Михайловны. Ну все, подумал я. Нет! — крикнул кто-то внутри. Все, повторил я. Нет! — крикнул голос внутри головы. Все, сказал я и закрыл глаза. Нет!!! — крикнул голос. Хорошо, сказал я и перекинул левую руку на другую сторону. Перед самыми колесами я спрыгну.

Но я не спрыгнул. Не знаю почему. Руки держали канат все крепче. Громыхнула на колесах каретка Михайловны и миновала вышку. Колеса вышки приближались — железные, лоснящиеся. Канат прокатывался между ними и, кажется, даже слегка плющился с обеих сторон. По-моему, я что-то крикнул. Помню только, что боли не почувствовал. Это даже была не боль. Будто опустил пальцы в кипяток. Или ударили по рукам с размаху чем-то тяжелым. Ощущение есть, а боли пока нет.

Помню, как сверху на лицо брызнула кровь и я полетел вниз. И последнее, что увидел, — оторванный указательный палец, который кружился в воздухе перед моим лицом.

Очнулся я на земле. Боли не было. Лежать было уютно. Далеко наверху сквозь ветки деревьев плыла черная нитка канатной дороги с каретками. Сколько времени прошло?

Если я мыслю, подумал я, значит, существую. Если существую, следовательно, со мной все в порядке. Не вполне логично, но что поделать — очень хочется жить. Вот только как жить без пальцев?

Я долго лежал и боялся посмотреть на свои руки. Затем мне пришло в голову, что руки могут истекать кровью и их надо перевязать. Поэтому я зажмурил глаза и поднес руки к лицу. И резко открыл глаза. Все пальцы были на месте! Я машинально пересчитал их — ровно десять. Более того — ни крови, никаких следов не было на пальцах! Пальцы как пальцы. С такими я родился, такими ковырял в носу в детстве и топтал клавиатуру компа.

Я сел на землю, посидел немного, затем встал на ноги и прислушался к своим ощущениям. Все в организме казалось исправным. Наверно, я все-таки спрыгнул в последний момент, подумалось мне. И очень удачно упал с такой высоты — сквозь ветки. Слишком удачно. Куда теперь идти?

Я огляделся и прикинул направление. Вверху ползла канатка, сзади торчала злополучная гора, на которую мы поднимались. Значит, надо идти вперед. И я пошел вперед, раздвигая ногами большие южные лопухи. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел на лопухах красные брызги. Несомненно, это была кровь. Я пригляделся — один лопух посередине был пробит насквозь. Я приподнял его. На черной земле лежал палец. Бледный, обескровленный. Указательный. Я брезгливо поднял его и осмотрел. Он был точь-в-точь как тот, что рос у меня на руке. Это было непонятно. Это было дико. Я еще раз пошевелил рукой — все пальцы были на месте, все работали, послушно сгибались и разгибались. Хорошие, чистые, белые пальцы. Я посмотрел на ладонь — ладони были черные, в пыли и смазке от стального каната. А пальцы — белые, розовые. Словно никогда не ползали по канату. А отрубленный палец — черный. Я не смог найти этому никакого объяснения. Просто положил палец в карман и пошел дальше,