Холодное блюдо - Щепетнов Евгений - Страница 3

Свиток поймал левой рукой, развернул, держа меч в правой. Прочитал. Потом еще раз перечитал, осмотрел печать. Понял, хотя это и так было ясно, – ему конец! А ведь хорошо все шло! Столько труда, столько времени потрачено! Впустую…

Бросил свиток на пол, злобно ощерился:

– Попробуй меня взять! Ну?! Кто первый?!

Рассек воздух двумя ударами крест-накрест. Грозно и… глупо. Дуэльный меч против тяжелой брони?!

– Взять его… – Сухой шелест голоса. – Живым.

Успел ранить еще троих. Как ни уберегай глаза, колени, шею, узкий, гибкий меч все равно найдет себе поживу! Сочленения доспехов, прорези шлемов – если рука точна, если выверен удар! Зачем? Какой смысл в сопротивлении? Об этом пусть думают жалкие трусы! А он, Ангус, никогда не сдавался и не сдастся!

Волна закованных в сталь бойцов нахлынула, затопила комнату, подмяв под себя отчаянно орудующего мечом первого лекаря, тяжелые удары выбили из него разум.

И сознание погасло. Не было последних мыслей о том, что все потеряно, не проносилась перед глазами жизнь – ничего такого романтического и героического. Только ярость, только злоба и желание как можно дороже продать свою жизнь. Даже досады не было. Даже разочарования. Злоба и жажда мести.

Жгучий холод прочистил мозги, и в нос ударил запах раскаленного железа. А еще запах угля – приятный запах. Запах очага, дома.

Попытался открыть глаза, правый глаз подчинился, левый нет. Но и от правого толку было мало – все тусклое, все расплывчатое, ничего как следует не рассмотреть. Кто перед ним? Где он?

– Протри ему глаза! – Тихий, шелестящий голос, проникающий в душу. Знакомый голос.

Лица коснулось что-то вонючее, пахнущее кислым потом и гарью, шипучая боль снова вонзилась в мозг. Застонал, едва не потеряв сознание.

Что-то острое вонзилось в надбровье, и по щеке потекла горячая жидкость. Снова тряпка, снова боль… но глаза на самом деле очистились, и теперь можно было смотреть. Впрочем, лучше бы этого не видеть. Никогда.

Мерзкая морда. Круглая, как кочан капусты. Лысина, толстые губы, растянутые в ухмылке. Палач! Пыточный мастер. Ангус видел его, и не раз, но брезговал с ним общаться. Делал вид, что не замечает.

А теперь…

– Мастер лекарь… – Шелестящий голос инквизитора вырвал из раздумий. – Покайся, мастер лекарь! Расскажи про заговор, расскажи, как злоумышлял против трона, – и умри с миром. Выдай сообщников и тогда, возможно, останешься жить!

– И сдохну через год, прикованный к веслу? Покрытый язвами и дерьмом? – усмехнулся Ангус, едва шевеля распухшими губами. – Идиот! Не было никакого заговора! Не участвовал я ни в каком заговоре!

– Мы давно за тобой следим, мастер лекарь. Мы все про тебя знаем, даже то, что ты про себя не знаешь. Твой путь усыпан трупами! Ты адепт тайной, запретной магии! Ты злоумышлял против трона, против императорской семьи! И чем быстрее сознаешься в этом, тем лучше. Так что, ты готов признаться? Готов выдать сообщников? Молчишь? Ничего… это даже хорошо. Не верю я преступникам, которые тут же начинают каяться в грехах, только лишь увидят инструменты мастера Ниума. Раскаяние должно быть выстраданным, идти из глубины души. Не правда ли, господин бывший первый лекарь? Мастер Ниум, начинай! Только учти, он должен говорить и должен жить – пока мы не решим, что ему пора умереть. Не дай бог он скончается у тебя на кресте! Я с тебя самого кожу сдеру!

– Господин инквизитор… – Палач подобострастно склонился перед человеком, блеснув бритой головой в свете очага. – Всегда присутствует возможность того, что преступник не выдержит пыток и умрет! Я же не могу знать, сильное у него сердце или нет! Бывает такое, что не выдерживают и самой маленькой боли, что умирают, как маленькие дети, во сне! Разве я могу дать гарантию, что этот человек не умрет?! Единственное, что могу обещать – я причиню ему такую боль, которой он не испытывал никогда в своей жизни, такую боль, что она обязательно развяжет ему язык! И сделаю все, чтобы он прожил как можно дольше, чтобы шел к месту казни на своих ногах, обещаю!

– Вот и хорошо… – Благосклонно кивнул инквизитор. – Приступай к работе. Я рассчитываю на твое мастерство.

Он кричал. Он терял сознание. Его приводили в чувство, лечили, и он снова кричал.

Его спрашивали, и слова впивались в мозг, как раскаленные иглы. Он просил, угрожал, подкупал, умолял, плакал и снова кричал.

Не было в мире ничего – кроме боли, кроме запаха паленого мяса, кроме ядовитых вопросов, прожигающих мозг, вытаскивающих из него все, что было укрыто даже в самых дальних его уголках.

Ему давали пить – горькое снадобье, которое размягчало, делало податливым к вопросам. И он отвечал. Что именно отвечал – не помнил. Что-то, да, отвечал. И мечтал о том, чтобы умереть. Как можно быстрее и безболезненнее – умереть.

И умер.

Мастер Ниум был очень расстроен. Да и как не расстроиться, если прекрасно помнишь обещание главного инквизитора? Но кроме страха наказания было еще и другое – профессиональная ошибка! Арестант умер во время пыток, не дожив до казни! Пятно на репутации! Позор!

Скандала не было. По большому счету, арестант сказал все, что хотелось знать инквизитору, и немного больше того. Потому к палачу не были применены никакие меры наказания. Так… лишили недельного жалованья, и все. Разве это наказание?

Ерунда.

Мертвого лекаря сунули в железную клетку и вывесили ее на площади Правосудия, прикрепив к клетке широкую деревянную доску, на которой указаны преступления покойника: заговор с целью свержения трона, убийства, занятия черной магией!

Прежде чем сунуть покойника в клетку, палач хорошенько прижег его раскаленным железом, сунув раскаленный докрасна прут в самое чувствительное для мужчин место… Покойник не закричал, не задергался – лежал себе, как и положено покойникам, и таращился мертвыми глазами в закопченный дочерна сводчатый потолок пыточной.

Конечно, это была обыкновенная формальность – положено проверить, не притворяется ли покойником хитрый арестант, вот и проверили. Только что там было проверять, когда сердце не бьется, дыхания нет и кожа по цвету, как у нормального покойника! И холоден, как труп, коим, собственно, и является. Но только вот по инструкции положено зафиксировать смерть арестанта – значит, это нужно сделать. При двух свидетелях из инквизиции – это само собой разумеется! При двух угрюмых, кислых рожах, при виде которых скиснет и молоко.

Освидетельствовали, составили заключение о смерти арестанта – все. Дело закрыто. Уносите труп!

Одинокий, почти погасший факел яростно трепетал на полночном ветру, отчаянно сопротивляясь наступавшей тьме. Морской ветер, пахнущий заморскими странами, гниющими водорослями и пряностями, играл обрывками окровавленной ткани, болтающейся на покрытом ранами трупе несчастного, приговоренного к ужасной участи: лишиться перерождения, обреченного вечно скитаться между мирами в Сером Мире, где нет ни времени, ни жизни – ничего, кроме отчаяния и вечности. Все, кто не упокоен, не погребен в земле, не сожжен в погребальном костре, обречены на вечное скитание. И нет для покойного более страшной участи, чем болтаться над землей в тесной маленькой клетке, постепенно превращаясь в объеденные насекомыми и птицами белые кости.

Вон их сколько, этих несчастных, «удостоенных» страшного наказания, – ряды и ряды клеток, в которых лежат останки самых важных, самых страшных государственных преступников. Тех, кто на самом деле злоумышлял против Трона, тех, кто «прославился» своими преступными планами и ужасными деяниями.

Под висящими клетками на камне площади чернели темные пятна – туда из последнего пристанища авантюристов и преступников стекали их бренные останки, превратившиеся в смердящую, мерзкую жижу.

Стражи, которые сейчас сидели в будке, допив бутыль вина и подремывая на своем посту, должны были следить за тем, чтобы никто не подходил близко к клеткам и не рвал траву, которая пробивалась сквозь камни, политая сочными человеческими останками. Говорили, что, если эту траву сорвет чернокнижник, занимающийся запретной магией, он сможет из нее создать снадобье для особо изощренных заклинаний, насылающих порчу и лишающих людей всего, что им дорого – здоровья и самой жизни.