Голос Лема - Дукай Яцек - Страница 69

Стоя под душем, К. убедился, что его мочеиспускательный канал зарос, как и анальное отверстие, — его указательный палец сумел нащупать между ягодицами лишь неглубокий кармашек. Обследуя проходимость остальных отверстий в собственном теле, он набрал в рот воды, но проглотить ее не смог — по известной уже причине. Пришлось выплюнуть. Даже горло, сколь бы невероятным это ни было, отказывалось что-либо принимать.

«Может… — думал К., чувствуя, как вода льется по его волосам, шее и лбу, — в церкви со мной случилось нечто похуже, чем паралич? Может, я все еще там — и это лишь мои предсмертные галлюцинации?»

Он ущипнул себя за ухо — стало больно. Машинально сунув в теплую ушную раковину палец, он обнаружил там то, что ожидал, — очередной слепой закоулок.

«А может, — продолжал думать он, — мое тело от чего-то закрывается?»

От чего именно, К. еще не знал.

Говорит Фельдман, семейный врач. Прилагаются собственноручные записи.

«Подобная бухгалтерия не запрещена, но и не слишком распространена. По закону я могу собирать документацию в любой форме, электронной или письменной, если к ней не имеют доступа посторонние. Свои блокноты я держу под замком, они служат мне исключительно для терапевтических и диагностических целей; разложены по районам. Сейчас я тоже их не покажу, самое большее могу позволить себе прочесть некоторые фрагменты. Лично. Это конфиденциальные данные. Описанные словами хождения по мукам.

Значит, так. К, тридцать четыре года. Периодические обследования ни разу не выявляли существенных отклонений. Сахар в норме. Нарушения обмена веществ соответствуют частым переработкам и еще более частым ужинам в бистро, что, в свою очередь, соответствует нарушениям в нашей экономике. Кровь. Моча. Один мазок, два посева — результат отрицательный. Серьезных жалоб на здоровье нет.

У меня он, однако, бывал часто — впрочем, я особо не возражал. Он не навязывался, всегда удивлял своим отношением к чужому времени. Обычно заходил ненадолго во время перерыва, и у него всегда находилась какая-нибудь интересная тема для разговора — собственно, поэтому я его не прогонял.

Например, он любил всевозможные теории, любил их анализировать. Не теории заговора — научные. Впрочем, разве наука не достигла в наше время уровня, позволяющего ей строить заговоры против нас? Это было в его стиле — анализировать научные теории, отыскивая их слабые места. Биология, медицина, квантовая физика. Область для него не имела значения, скорее интересовали наиболее последовательные и неопровержимые факты. К. говорил, что шел с ними на таран. Сумел ли он обезоружить хоть один из них? Об этом мне ничего не известно. Он считал жизнь примером, подтверждающим парадокс стрелы. Каких-то измеримых результатов не ожидал, лишь коллекционировал состояния. Именно так он обычно выражался: состояния. Узловые пункты. Он отвергал любую непрерывность событий, хотя бы с точки зрения фазы быстрого сна — опять-таки, его собственные слова».

«Сколько места в ваших блокнотах занимает случай К.?»

«О, для К. у меня есть свой отдельный блокнот».

Итак, речь идет о достаточно умном человеке с разными интересами. Данные в его случае отчасти противоречивы. С одной стороны, казус К. берет свое начало в церкви и принимает форму чего-то, подходящего под описание личного таинства. С другой — К. не богобоязненный придурок, которому культ удобно заменяет поиски объяснения реальности. Он действительно ищет. Библиотечный чип подтверждает слова доктора Фельдмана. К. целиком изучил весь научный раздел, некоторые книги брал не по одному разу, страницы беспорядочно испещрены микроскопическими заметками (наклонный почерк, подчеркивания, восклицательные знаки, потоки мыслей, неприкрытая страсть). В нескольких томах трудов по современной истории до сих пор торчат самоклеящиеся закладки. Но в основном — точные науки. Похоже, мистические рассуждения К. не слишком интересуют. Он несколько раз предпринимает и тут же отбрасывает попытки кустарной интерпретации Священного Писания на основе достаточно скромного выбора общедоступной теологии (в основном, святого Фомы).

С кем же мы имеем дело? Не является ли загадкой сам К.? Во-первых, почему он представляется только буквой, а не полным именем? Есть ли ему что скрывать? Собственно, о нем ничего не известно. Его, правда, характеризует определенная доля проявляющегося в образе метафор воображения — те самые плоские любопытные рыбы. Может, он смотрит «Нео Нэшнл Джиографик»? Не он один. Тупик.

А церковь? Может, и это шитая грубыми нитками метафора? Почему все начинается именно в такой момент — когда К. внезапно лишается чувств перед алтарем, то есть пребывает в состоянии, которое обычно приписывается (причем заочно) всякого рода мистикам, а среди простых смертных обычно считается предвестником безумия, не святой славы?

Вызывает любопытство заметка, написанная от руки, на последней странице лекций Фейнмана: «Является ли молитва логарифмом веры? В таком случае умножение добрых поступков, отнимающее немало времени, можно заменить их простым сложением — со значительно лучшим результатом. Но что тогда служит логарифмической таблицей?»

(Зачеркнуто, короткая неразборчивая дописка, зачеркнуто, зачеркнуто, зачеркнуто.)

Что это вообще может значить?

После «закупорки» (К. все еще считал, что эту неприятность кто-то ему «подстроил») К. обнаружил, что со времени озарения в церкви на него дурно влияет пребывание в темноте, вызывая слабость; зато при ярком свете жизненная сила била в нем ключом, чуть ли не изливаясь наружу. Из-за этого он постоянно держал включенным свет в квартире и во всех помещениях, в некоторых даже по несколько ламп сразу. Счета за электричество его особо не волновали, поскольку он, как правило, отрицал влияние будущих событий на настоящее. С этой точки зрения отношение К. к жизни не изменилось — он оставался несгибаемым оптимистом, а его беззаботность выглядела чрезмерной даже для сорокалетнего мужчины без обязательств и с буйной фантазией. К бренности всего сущего он относился, и прежде — во многом так же, как и поборники некоторых философских течений, ставящие удовольствия во главу угла, хотя не руководствовался их замысловатыми принципами. Потребность в свете и связанную с ней чрезмерную активность он воспринимал как новоприобретенный талант, а не обузу. О постепенном исчезновении естественных отверстий он пока предпочитал не думать.

До самого дня «метаморфозы» (К. часто использовал этот термин — «метаморфоза») его радовала мысль, что вопросы физиологии природа умышленно оставила на подсознательном уровне. Он был ей за это благодарен; впрочем, он никогда не осознавал повторяющиеся циклы сердцебиения и дыхания. Случившееся в его организме расстройство проникло за магический барьер познания, в немалой степени отразившись на его восприятии мира. Однако К. отнесся к этому с полным спокойствием и, заняв позицию наблюдателя, ждал развития событий. Перемены несли с собой и определенные преимущества — например, ему больше не требовалось есть, что было приятно. Процессы еды и испражнения уже давно напоминали ему о недолговечности всего сущего.

«Внешне приятный, при более близком общении — удивительный, после четверти часа беседы — внушающий беспокойство. — Пастор вспоминает К., словно церковное вино, постепенно смакуя его букет. — Неофит, из агностиков. Из него не получился бы хороший прихожанин: он подходил к вере слишком рассудительно, постоянно задавал вопросы. Ему хотелось убедить в Боге самого себя, вместо того чтобы убеждать Бога, что достоин его милости. И все же я сказал бы, что он вел себя ненавязчиво. Да, именно ненавязчиво. У него имелись какие-то небольшие заслуги — организовал пару духовных оазисов, дважды совершил паломничество. Мы его любили».

«Любили, так любили», — с воодушевлением повторяет пастор, лишь подчеркивая, сколь плоско и равнодушно он использовал данный глагол в первый раз. Разложенные на столе бланки повергают его в изумление, чуть ли не подавляют — будто вместо рядов вопросов и мест для ответов на них разместили порнографические картинки. В глазах невысокого господина раз за разом появляется беспокойство — стекающая из-под век серая дрожащая пелена, от которой его глаза наполняются фальшивыми слезами. Он все еще не дотронулся до карандаша, не отметил ни одного «да» или «нет». Знает, что именно этого от него ждут и именно таким образом проводятся следственные процедуры: сперва нужно собрать все необходимые данные.