Непредвиденное путешествие - Стрелков Петр Георгиевич - Страница 5

За кииками

Причуды экспедиционного снабжения ограничили наше меню продуктами трех наименований: макаронами, капустой и сгущенным молоком. Обеды проходили тоскливо, а разговоры о мясе становились все навязчивей.

Живой шашлык являлся нашим голодным взорам в виде сибирских козерогов, по местному кииков. О присутствии зверей мы узнавали по стуку катившихся сверху камней, и только в бинокль порой удавалось заметить их крохотные за дальностью фигурки. Чтобы встретиться с козерогами ближе, надо было подниматься вверх по склону хребта. Начальство долго крепилось, но тоска по мясу пересилила инструкцию по технике безопасности. Я был отпущен в одиночку разведать ближние места охоты на кииков.

Наш экспедиционный отряд работал в труднодоступной части Памира, на берегах Сарезского озера. Сурова природа этих мест. Днем в безветрии изнурительный зной, под лучами яростного солнца дышат жаром и каменноугольным блеском слепят глаза бурые от горного загара камни. Стоит скрыться солнцу, начинает тянуть пронзительным холодом, впору натягивать фуфайку. Прямо в воды Сареза уходят крутые безжизненные осыпи. В устьях ручьев и речек, что впадают в озеро, местами растут корявые низкорослые тополя, но деревья радуют глаз лишь издали. Все пространство под их кронами покрыто скатившимися сверху камнями и кажется, будто они растут прямо из камня. А выше лишь голые склоны уходят к фарфорово-синему небу. На берегах Сареза скудна растительность, мало птиц, редко увидишь следы зверя. Лишь тучи слепней облепляют всякого, кто подходит днем к воде. До сих пор не пойму, за чей счет живут эти орды кровососов.

Я впервые попал в горы, все кругом было ново, но меня не оставляло чувство тоски. Возможно, что в этом настроении присутствовала клаустрофобия – боязнь замкнутого пространства. Давили нависавшие со всех сторон склоны, вершины сжимали небо. Солнце поздно заглядывало в ущелья и рано уходило, пряталось за хребтами. Глаза тосковали по простору, по невидимой здесь линии горизонта, а громадность гор вызывала не восхищение, а унизительное чувство собственной ничтожности. Угнетало меня и то, что в маршруты мы ходили всегда группой, строго придерживаясь инструкции по технике безопасности в горах. Словом, обычной радости от полевой работы я не испытывал и даже прикидывал возможность уехать из экспедиции раньше срока. Разрешение искать кииков пришлось очень кстати, напоследок хотелось погулять в горах свободно и в одиночестве.

Вышел я налегке, захватив с собою только карабин. Остаться совсем без общества не удалось. За мной увязался фокстерьер по кличке Наль – уговоры, угрозы и даже метание камней не смогли убедить его отказаться от прогулки. Наль был общим любимцем и развлекал нас своей жизнерадостностью, бесстрашием и непомерной охотничьей страстью: все бегающее и летающее привлекало его внимание, но неизменно уходило от его зубов. Брать Наля на серьезную охоту явно не следовало, но я шел только разведать обстановку и на встречу со зверем не рассчитывал.

Моей целью было исследовать высокую террасу, тянувшуюся вдоль берега озера. Пройти по ней оказалось невозможно из-за глубоких расщелин. Возвращаться обратно не хотелось, и я двинулся по единственному свободному пути – прямо вверх по склону хребта.

В горах непривычному человеку трудно оценить расстояние. Час, второй и третий поднимался я вверх, но вершина хребта почти не приближалась. Давно следовало повернуть назад, но мною овладело упрямое желание осилить «в лоб» этот выматывающий силы склон. Технически подъем был не сложен, но утомителен и однообразен. В разреженном воздухе не хватало кислорода, через каждые несколько шагов приходилось останавливаться и переводить дыхание. Вокруг царило безмолвие, казалось, что мы с Налем единственные здесь живые существа. Плитки бурого сланца, устилавшие склон, легко расслаивались на тонкие, как картон, пластины. Подошвы скользили по их гладким поверхностям, а руки и колени больно резались об острые грани. Было досадно смотреть на легко убегавшую вперед собаку, но когда мы выбрались, наконец, на гребень, то оба в изнеможении опустились на камни отдохнуть. Сарезского озера давно не было видно, оно осталось глубоко внизу. По моим расчетам, мы достигли высоты близко к пяти тысячам метров. Так высоко я еще никогда не забирался.

Небольшие восхождения, в которых мне приходилось до тех пор участвовать, всегда кончались разочарованием. Во время подъёмов мечталось, что наверху найдешь что-нибудь иное, не похожее на опостылевший склон, по которому так долго и трудно карабкался. И каждый раз я обманывался. За гребнем, закрывая горизонт, громоздились лишь новые склоны и вершины, еще выше тех, на которые поднялся.

В этот раз я попал на неровную площадку, покрытую пятнами ребристого снега. Тут меня ждал первый сюрприз: в неглубокой впадине у края снежника цвела куртинка розовых памирских примул. Было удивительно, как эти прекрасные растения укрепились здесь наперекор морозам и ветрам, иссушающим днем и леденящим ночью. Второй сюрприз ожидал меня за приземистой вершинкой, закрывавшей вид на другую сторону хребта. Я поднялся на нее и замер в восхищении.

Мне открылось наконец то, о чем я давно мечтал. Ничто не закрывало обзор. Глубоко внизу, под гребнем, расстилалась уютная зеленая долина, совсем не похожая на безжизненные берега Сареза. Небольшой ручей протекал по ней, собирая воду от тающих снежников. А за долиной, как волны застывшего моря, простирались далекие цепи гор. Они казались маленькими, почти игрушечными. До самого горизонта, из конца в конец, все было заполнено синеющими вдали хребтами и самые дальние из них сливались с синевой неба. Тени близких облаков оживляли своим движением застывший подо мною мир. Я видел на десятки километров, казалось, я был выше всех, и весь Памир лежал подо мною. Пьянящее чувство необычайного простора, почти полета, овладело мною и наполнило душу не испытанным еще восторгом.

Я долго любовался этим удивительным видом, но холодный ветер заставил меня подняться и вспомнить о цели прихода сюда. Набитые тропы и свежий помет указывали, что козероги бывают на гребне постоянно. Я разглядывал сверху пятна снега на дне зеленой долины и вдруг заметил, что шевелится одна из черных точек, принятых мною за камни. В бинокль стали видны три крупных киика-самца, лежавшие на снегу: их мощные рога четко рисовались на белом фоне. Вскоре один из козлов встал, по собачьи потянулся и, сойдя со снега, принялся пастись. Два других как по команде поднялись и двинулись вслед за первым. Животные часто поднимали головы и осматривались по сторонам.

Киики находились близ основания голого склона, скрытно двигаться по которому было невозможно. Я решил сделать обход по гребню и спуститься в долину под прикрытием отрога горы. Как только ближний склон закрыл меня от козлов, я начал спуск по высокой и крутой осыпи. Большими прыжками, оступаясь и падая на спину, я быстро скатывался вниз, теряя с такими усилиями набранную высоту. Потревоженные камни прыгали вокруг, с грохотом катились вниз. Меня это не волновало, горные животные не боятся привычного им шума камнепадов. Вот, наконец, дно долины, сочная трава и ручей. Под прикрытием крупных камней я крался вдоль подножия склона и вдруг неожиданно близко от себя увидел всех трех козлов, спокойно лежавших на бугорке. Звери располагались на одной линии боком ко мне и являлись завидной мишенью. Нас разделял сырой луг, изрытый сурчиными норами.

«Стрелять? Нет, подобраться для верности еще ближе!» Низко пригибаясь за камнями, я двигался дальше, высматривая удобную позицию для выстрела. «Не спешить, дать успокоиться дыханию, унять дрожь в руках.» Впереди оказалась подходящая груда валунов, за которой можно было укрыться и спокойно прицелиться. «Только не зашуметь, не брякнуть карабином, осторожнее ставить ноги!»