Самопознание. Учение Бердяева с комментариями - Бердяев Николай Александрович - Страница 16

Не могу примириться со смертью близкого, любимого существа. Не могу примириться с безвозвратностью, с образовавшейся пустотой. Не могу примириться с конечностью человеческого существования. Не может не быть требования встречи и вечной жизни вместе.

Очень тронуло меня выражение всеобщей любви к Лидии после ее смерти. Я говорю об одной стороне смерти, но есть другая сторона. Смерть есть не только предельное зло, в смерти есть и свет. Есть откровение любви в смерти. Только в смерти есть предельное обострение любви. Любовь делается особенно жгучей и обращенной к вечности. Духовное общение не только продолжается, но оно делается особенно сильным и напряженным, оно даже сильнее, чем при жизни. Я сказал Лидии перед смертью, что она была огромной духовной поддержкой моей жизни. Она мне написала, что будет продолжать быть такой поддержкой. И это верно.

Вот еще что я подумал о значении смерти. Об умерших близких людях обыкновенно с трудом припоминают плохое, которое, может быть, и было в жизни, припоминают лишь хорошее. Общая мудрость утверждает, что об умерших не нужно говорить дурно, нужно или говорить хорошее, или молчать. Что это значит? Смысл этого более глубокий, чем думают. В смерти есть просветление, лица покойников иногда делаются прекрасными, потому что начинается преображение человека для вечности, отпадает все дурное. И если мы творчески активно вспоминаем о покойнике лишь хорошее, то потому, что этим участвуем в преображении человека, активно помогаем этому преображению. Когда в исторической перспективе начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают долгом так говорить во имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со злом, свет с тьмой. Тогда человек рассматривается не в перспективе его преображения и просветления.

Смерть остается для нас парадоксом. Она есть предельное зло, расставание, с которым нельзя примириться, и она есть потусторонний свет, откровение любви, начало преображения. Любовь и смерть связаны, но любовь сильнее смерти. Смерть есть ужас расставания и вместе с тем продолжение духовного общения. Когда после близости смерти мы возвращаемся к жизни, то чувствуется, что все ничтожно по сравнению со смертью.

Смерть есть событие во времени и говорит о власти времени. Но она также есть событие, обращенное к вечности, по ту сторону времени.

Я пережил смерть Лидии, приобщаясь к ее смерти, я почувствовал, что смерть стала менее страшной, в ней обнаружилось что-то родное. Мы остались вдвоем с Женей, близким другом и особенным человеком, которая трогательно обо мне заботится. Не знаю, как бы я мог жить, если бы и она ушла из этой жизни. Каждый день мы ведем с ней умственные и духовные беседы, иногда спорим. Она многое хорошо понимает в моих мыслях и близка к ним. Мое отношение к ней всегда было исключительным. Я думаю о глубоком драматизме моей жизни, который, вероятно, сделается не более понятным от чтения этой моей автобиографии.

Есть конфликты не преодолимые в пределах земной жизни. Преодолимы ли они в вечной жизни?

Иногда я задаю себе вопрос, оставлю ли я после себя что-нибудь вполне понятное для будущих поколений? Я человек известной эпохи, отражавший ее противоречия и борьбу, и вместе с тем восставший против эпохи и обращенный к грядущему. Человек несет в себе особый мир, с трудом понятный другим людям. И все же общение этих разных человеческих миров возможно, и нужно к нему стремиться. Вопрос этот не решается ясностью мысли, которая у меня довольно большая.

Иногда кажется, что мой человеческий мир не похож на другие человеческие миры и что мой Бог не похож на Бога других людей. Общим же, скажем, наиболее понятным, является наиболее банальное, лишенное индивидуальности, отвлеченно-общее. Великая задача, к которой нужно стремиться, это достигнуть общности, общения, понимания в наиболее индивидуальном, оригинальном, единственном. Это и есть трудная задача так называемой экзистенциальной философии, которая выходит за пределы общеобязательного, объективированного, социализированного познания.

Остается последний, самый важный опыт, в котором многое должно открыться и который не может быть описан ни в какой автобиографии, это опыт смерти. На этих размышлениях кончаю свою книгу», – так заканчивается предпоследняя глаза его книги «Самопознание. Опыт философской автобиографии» в последней главе он ужасается тому, во что стала превращаться послевоенная Россия: «Мое критическое отношение ко многому, происходящему в советской России (я хорошо знаю все безобразное в ней), особенно трудно потому, что я чувствую потребность защищать мою родину перед миром, враждебным ей. Остается мучиться, не находя гармонического разрешения. В последнее время я опять остро чувствую два начала в себе: с одной стороны, аристократическое начало, аристократическое понимание личности и творческой свободы; с другой стороны, сильное чувство исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из религиозного источника. Я не могу не соединять в себе эти два начала.

Я продолжаю думать, что изменения и улучшения в России могут произойти лишь от внутренних процессов в русском народе».

Прожив 74 года, из них 25 лет вдали от родины в ссылке на чужбине, Николай Александрович Бердяев скончался в 1948 г. в своём доме в Кламаре от разрыва сердца. Душа его и сердце всегда болели за Россию и свободу. За две недели до смерти он завершил книгу «Царство Духа и Царство Кесаря», и у него уже созрел план новой книги, написать которую он не успел…

Эволюционировал ли человек?

Комментарий

Со дня смерти Николая Александровича прошло 70 лет. В его любимой России завершилась эпоха социализма и началась… Ну что-то у нас сейчас есть, что это было определят потом историки (те, кто сейчас подумал: «Перестройка», – подумайте еще раз: социально-экономическая формация Перестройка? Вы серьезно? Еще страннее звучит: Постсоветский строй…). Но я здесь хочу отметить другой аспект – правоту Бердяева в его своеобразном эсхатологизме: непрерывность умираний и рождений.

Старый мир умер. Очередной раз. Потому что началась совершенно иная эпоха – человек вышел в космос. Неуместно в книге о Бердяеве уделять много места тому, чему он не мог быть свидетелем[17]. Но он это явно предчувствовал: «В пятницу, 4 октября 1957 года, в СССР с космодрома Байконур, в 22:28:34 по московскому времени (19:28:34 по Гринвичу) был совершён успешный запуск ПЕРВОГО искусственного спутника Земли. Простейший Спутник-1 (ПС-1) представлял собой сферический контейнер диаметром 580 мм и массой 83,6 кг с четырьмя антеннами. Через 314,5 секунд после старта произошло отделение Спутника, и он подал свой голос. „Бип! Бип!“», – так звучали его позывные. На полигоне их слышали всего две минуты, потом спутник ушёл за горизонт. Люди на космодроме выбежали на улицу, кричали «Ура!», качали конструкторов и военных. И ещё на первом витке прозвучало сообщение ТАСС: «…В результате большой напряжённой работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро создан первый в мире искусственный спутник Земли…» А затем именно из России – тогда СССР – первый человек вышел в космос. И первая орбитальная станция и первый фактический личный выход человека в космос – тоже заслуги России!

Обратите внимание: многие истории и свежие трактовки более ранних прогностических источников, вычисляющие конкретную дату конца света стартуют именно после 1957 года. Парадокс? Отнюдь. О чем это нам говорит? Помимо очевидного факта, что маленький металлический шарик с рожками, изготовленный руками человека, стал первым НОВЫМ планетарным телом? ОН пробил изнутри кокон планеты, и в это отверстие хлынули потоки энергии и информации, которые, несомненно, повлияли на людей. Но в целом, если задуматься, что находится там, где кончается что-то одно? Конечно! Начало чего-то другого! Так что же мы можем найти в конце света? Начало света – как отмечал и Николай Александрович.