Чайф - Александрович Матвеев Андрей - Страница 1

Андрей Матвеев

Чайф

Волна простоты — I

Слово Чайф хорошо рифмуется.

Например, «Чайф — кайф!».

А еще лучше вот так: «Чайф — в кайф!».

Да ведь он и на самом деле в кайф!

Впервые про Шахрина я услышал от Лени Баксанова. Это такой фанат рок-музыки, у которого я периодически брал на запись всякие панк-диковинки, а работал он на жутко закрытом заводе, что был, да есть и сейчас, в самом центре тогдашнего Свердловска, ныне Екатеринбурга.

Это была осень 1984 года, года Крысы и Оруэлла.

Леня знал, что я якшаюсь со всей нашей городской рок-тусовкой, и как-то, когда я приехал к нему на проходную то ли за очередными The Stranglers, то ли за Dead Kennedys, сказал мне:

— Слушай, тут один классный парень появился, песни поет…

— Многие поют! — вежливо ответил я.

— Он хорошо поет, и песни клевые! Послушаешь?

Я кивнул, Леня сказал, что возьмет катушку с записью и передаст мне в следующий раз.

Так и произошло, я сунул катушку в сумку и забыл про нее на несколько дней. Слушать было чего, как раз тогда я торчал на Майке и раннем БГ. Да и наши, свердловские рокеры порою меня радовали, что «Трек», что «Урфин Джюс». Время прочих еще не настало, да, исходя из странной аберрации времени, казалось, что так и не настанет — знаменитая пора черненковского похода на рок-музыку с пресловутыми списками запрещенных групп и какой-то паранойей, которая делала воздух той осени немыслимо спертым и волглым.

В общем, про катушку с записью неведомого мне Шахрина я просто забыл чуть ли не на месяц, пока все тот же Леня не позвонил мне и не поинтересовался, что я могу сказать: мол, автор тире исполнитель его уже несколько раз спрашивал. Я пообещал, что скажу вот буквально в конце недели, а потом начал искать катушку. И нашел.

Не помню уже, что было на той неумелой, безыскусной записи, но две песни меня зацепили, легли прямо на сердце: «Волна Простоты» и «Завяжи Мне Глаза». Какая-то запредельная искренность и потрясающий лиризм с явно прорывающимися нотками трагизма, до чего я всегда был (да и сейчас) падок. Песни просто под гитару и губную гармонику, может, это и заставило меня тогда взять трубку, набрать Баксанова и сказать буквально следующее:

— Леня, это круто, это просто какой-то наш Боб Дилан! Познакомь меня с ним!

Вслед за мохеровым бумом

Придет волна простоты.

Эта волна мне по душе,

Я люблю быть со всеми на ТЫ.

Волна простоты.

Волна простоты.

Вслед за грохотом пушек

Придет волна тишины.

Мы наконец-то услышим друг друга,

Узнаем, что есть я и ты.

Волна тишины.

Волна тишины.

Вслед за синтезаторным гулом

Придет волна неискаженных чистых звуков.

У ней свои популярные песни

Со смыслом в каждой из букв.

Волна неискаженных чистых звуков,

Волна неискаженных чистых звуков.

Вслед за грязью талого снега

Придет волна дождевой чистоты.

Вслед за колкостью зимнего льда,

Будет нежность летней воды.

Нежность воды.

Нежность воды.

Волна простоты.

Волна тишины.

Волна неискаженных чистых звуков.

Нежность воды.

Песня заканчивается. Из динамиков слышится лишь змеиное шуршание ленты. Потом опять начинает звучать гитара, опять раздается голос, который нравится все больше и больше. Что это за странный чувак такой обнаружился — Володя Шахрин?

Замечательный портрет Шахрина можно найти в книге Леонида Порохни «Чайфstory»:

«Невысокий, худой, носатый и застенчивый, Шахрин производил стойкое впечатление „правильного парня“. Что было немодно и не в порядке вещей, не зря Решетников сразу связал его внешний вид с идейно-комсомольской принадлежностью…

Далее: был он улыбчив, открыт, очень общителен и явно одинок. Шахрин пребывал в том возрасте и положении, когда, согласно каким-то неписаным, но могущественным законам бытия, работа и семья вытесняют из жизни каждого трудового мужчины и друзей, и увлечения, и много чего еще…

Шахрин работал на стройке монтажником, „нулевые циклы“ закладывал, то есть вел тяжелую мужскую жизнь на свежем воздухе. Дома тоже была мужская жизнь не из легких: годовалая дочь, любимая жена Лена — девушка замечательная, но строгая; и все это в одной квартире с Вовиными родителями, квартире далеко не полнометражной, располагавшейся „на Пехоте“ — в одном из самых угрюмых свердловских спальных районов. И пока своего жилья нет, жизни не будет, так что вел Шахрин жизнь не юноши, но мужа, ни на какие рок-н-роллы в ней места не оставалось. Но музыку слушал.

Не усмехайся, читатель, слушать музыку в те времена — тоже немало. Таскаться с кипой пластинок на Шувакиш, торчать под липкими взглядами оперов, чувствуя себя почти уголовником, бегать по лесу во время облав — немало. К тому же слушал Вова музыку, для Свердловска тех времен не совсем типичную. Слушал T. Rex. А в окружающей среде, даже интеллектуальной, любителя T. Rex отыскать было почти невозможно. Не зная английского, Шахрин слушал The Rolling Stones, что тоже диковато. Слушал The Stranglers — репертуар в образ „правильного мальчика“ не вписывался никак.

Но что при ближайшем знакомстве Кукушкина с Решетниковым просто потрясло — оказалось, Шахрин когда-то играл в группе. Играл натурально, а не виртуально, как они! В конце семидесятых в школьной группе, где был даже знаменит, потом в техникумовской, а потом в ансамбле песни и пляски Краснознаменного Дальневосточного пограничного округа!.. Последний, конечно, не совсем чтобы „группа“, но все же… Но и это еще не все.

Шахрин писал песни.

И давно этим делом занимался, еще с армии, потом продолжал понемногу, зачем — непонятно. Работал на стройке, друзей почти не было, жизнь с песнями не стыковалась. „С музыкой я тогда совсем скис, но песни писались, — вспоминает Шахрин, — и было непонятно, кому их играть. Поначалу я их показывал на строительных праздниках, ребята подходили, спрашивали: „Чьи песни?“ — „Мои“. — „Ну, здорово… “.

Да и верно, стройка все-таки, а не филармония. Тут пришли Олег и Вадик. Пришли в нужное место и в подходящее время…»

Олег Решетников и Вадик Кукушкин — те двое парней, что вместе с Шахриным и организовали когда-то группу «Чайф». Скоро я с ними познакомлюсь. Но с самим Шахриным раньше.

Опять звучит гитара, как-то агрессивно, с проскальзывающими нотками тоски и трагизма. С годами в песнях Шахрина подобной личной откровенности будет все меньше и меньше, но это ведь право художника: писать так, как он чувствует мир и себя в этом мире. Вообще всегда интересно, почему была написана та или иная песня, что послужило поводом, толчком, но вот про эту я Володю никогда не спрашивал, понимая, что это что-то очень интимное:

Я вижу всё, завяжи мне глаза,

Закрой не ладонью, а черной повязкой.