Вся эта красивая ложь (ЛП) - Лейтон Мишель - Страница 46

— А ты когда-то жил с Дунканом на улице Тамблин? У тебя были какие-либо стычки с людьми, которые могли заниматься чем-то подобным? У тебя были враги, которые могли бы притвориться, и быть похожим на полицейского?

Стивен покачал головой.

— Нет. Большую часть времени, мы старались не высовываться. Черт, у нас даже не было каких-либо друзей.

— А Дункан? У него были сомнительные друзья?

Стивен снова покачал головой.

— Не. Он тоже не высовывался. Сначала, я думал, что у него появилась девушка. Иногда я слышал, как он уезжал ночью на машине. И он был, чертовски счастливым, все это время.

Я почувствовала складку на своем лбу. Моя первая мысль была в том, что Дункан в этом замешан. Не знаю почему, но в моем животе сразу что-то зашевелилось, когда Стивен сказал это. Проблема в том, что Дункан — напарник Стивена. Это какая-то странная шутка с полицейским. Ты не сомневаешься в своем напарнике. Ты его не подозреваешь. Ты ему доверяешь. Ты отдаешь ему свою верность. Свою непоколебимую верность. Это человек, которому ты доверяешь свою жизнь каждый день. Эта слепая вера, очень сильная связь между напарниками, и я знаю, что Стивен не обрадуется, если я начну подозревать Дункана.

— Но, может быть, что-нибудь проясниться. Мы просто должны смотреть в оба глаза и держать ухо востро, — сказала я, но я чуть позже поговорю об этом с отцом.

Стивен улыбнулся.

— О, правда? И с помощью, каких связей, скажи на милость, о которых ты думаешь, станут нашими глазами или ушами, которые помогут в преступном мире?

Я сразу подумала о Хейми. Я надеялась, что больше не буду с ним разговаривать, но Стивен мало что знает или знал, что я общалась с теми людьми, у которых есть свои тайные связи с разными людьми, но не все они безопасные.

Я задумалась о реакции Стивена на Хейми, и переосмыслила свою первую мысль. Может Стивен знал. Может, мне стоило бы доверять брату все это время.

Может, у меня нет уже никакого смысла идти и расправлять свои крылья. Может, мне лучше жить в клетке.

*****

Мой телефон зажужжал. Я больше не включала звонок. Это угнетает, когда он не звонит и также раздражает, когда он звонит.

Я посмотрела на яркий экран. Я увидела имя Хейми и его номер телефона. Снова. Он звонил, по крайней мере, по шесть раз каждый день, с того дня, когда я вышла из его машины. И каждый день я игнорировала его. Первые несколько дней, он оставлял голосовые сообщения. Короткие сообщения вроде таких: «Мне жаль, Слоун» и «Пожалуйста, прости меня, Слоун». Ничего, что имело бы значение. Это просто слова. Пустые слова.

В этот раз он ничего не сказал. Он просто дожидался сигнала голосовой почты и отключился, а я услышала тишину.

Я убрала телефон, чтобы не видеть его, но слышать. Я посмотрела на часы на тумбочке, они показывали уже одиннадцать часов. И я все еще в постели.

Я сегодня не пошла в школу. Я не могла. Прошла уже целая неделя, а толком не спала. Я не могла думать. Я не могла смотреть на этот весь мир. Поэтому я здесь. Жду. Чего, я не знаю.

Я дрейфовала в этом пространстве между сном и бодрствованием еще час до звонка. Сонно, я открыла глаза и снова посмотрела на часы. Я перевернулась и прижалась к подушке.

И зазвонил дверной звонок.

С рычанием, я отбросила одеяло в сторону и потопала вниз по лестнице, чтобы открыть дверь. Я задумалась на несколько секунд, что мой отец убил бы меня, если он увидел бы, что я забыла посмотреть в дверной глазок. В отличие от него и моих братьев, я едва привыкла к опасности для своей жизни и подозрительности в каждом человеке, которого я видела.

Но за дверью нечего бояться. Это была женщина. Она была одета в синюю рубашку поло с цветами от WANDA вышитыми на левой груди.

— У меня доставка для Слоун Локк, — сказала она голосом грубой курильщицы.

— Я возьму их, — сказала я, разглядывая огромные вазы с лилиями. Я уже чувствовала их запах.

Женщина отдала их мне и протянула мне блокнот.

— Они прекрасны, — сказала она, пока я клала их на изгиб руки и писала свое имя на листе бумаги.

— Спасибо, — сказала я ей, разворачиваясь, чтобы закрыть дверь.

— Удачного дня, — бросила она через плечо, и развернулась, чтобы идти дальше вниз по тротуару.

— Будет хреново, — бормотала я, закрывая дверь. — Как вчера.

Я поставила вазу с цветами на некогда-не-использованный обеденный стол и вынула открытку, чтобы посмотреть от кого цветы. «Надеюсь, что ты найдешь способ, чтобы простить меня. Х».

Я оставила открытку рядом с вазой и вернулась в свою спальню, желая, чтобы этот день уже закончился.

Следующие три дня были точно такими же. Каждый день я спала, и каждый день звонил дверной звонок. Это была всегда одна и та же дама с красивой вазой, наполненной взрывом цвета и аромата.

Каждый день она говорила мне, что цветы прекрасны, и каждый день я писала свое имя, и благодарила ее. И каждый день, после этого, я оставляла их на обеденном столе, вместе с остальными цветами. И все открытки.

Сегодня пятница. Почему-то сегодня отец был дома, а не на работе. Я знала это, когда он постучался в семь тридцать в мою дверь.

— Я сплю, — пробормотала я из-под подушки. Я ничего не слышала несколько секунд, пока не поняла, что он развернулся и ушел.

Я проснулась несколькими часами позже, моя первая мысль, которая пришла, что уже почти вторая половина дня и в дверной звонок не звонили. Где-то глубоко в груди, мое сердце, возможно, разрывалось. Сегодня запоминающийся день, когда Хейми сдался. Вчера был день, когда он заботился обо мне, как жаль, что он действительно был. Но только не сегодня. Сегодня конец. Сегодня запоминающийся день, когда он сдался.

Я все еще плакала в подушку, когда услышала дверной звонок. Мое сердце поднялось значительно быстрее, чем я этого ожидала, пока слушала приглушенные голоса отца и женщины. Я подождала несколько минут, прежде чем спуститься вниз. Мой отец стоял перед обеденным столом, уставленными вазами великолепными цветами различных оттенков. Я заметила новую вазу, прямо перед ним. Он держал, по крайней мере, два десятка чистых белых роз, а в центре была одна кроваво-красная роза. Я не знала, что это означает. Это могло означать, что угодно. Но почему-то этот единственный бутон говорил о многом более отчетливо, чем-либо еще. Как будто Хейми знал, что его просьбы и цветы, были белым шумом на фоне моей боли и разочарования. Но это он кричал мне сквозь пелену, говорил мне что-то, во что я не верила.

— Что это, Слоун? Ты пытаешься открыть цветочный магазин? — спросил отец, когда я подошла к нему, чтобы взять открытку, из маленького трезубца, который держал ее на месте.

— Ты только заметил это? — спросила я с удивлением, посмотрев на него, пока я разрывала маленький конвертик.

— Я никогда сюда не заходил, — защищался он.

— Вау, каким же ты оказался детективом, — пробормотала я, дразня его.

В первый раз за несколько дней, мне захотелось с кем-то поговорить, и тем более передразнить.

— Смотри, умница, — сказал он, выхватывая открытку из моих пальцев. Я бросилась к нему, но он поднял ее высоко над головой. Слишком высоко для меня.

— Хорошо, извини. Я просто играла, папа. А теперь отдай мне открытку.

— Нет. Я хочу знать, что происходит. Ты как чертов вампир, весь день спишь. Ты не ешь, ты ни с кем не разговариваешь, и ты получаешь цветы.

— Совсем нет, пап. Нет ничего, с чем бы, я не справилась, — я до сих пор сопротивлялась, будучи маленькой защищенной девочкой, хотя иногда хотелось, чтобы отец взял меня на руки и сказал, что все будет хорошо.

— Я не глупый, Слоун. Я знаю, что между вами было нечто большее, чем просто дружба. И я знаю, что такое предательство, и его почти невозможно преодолеть. Но ты попробуй поставить себя на его место. Подумай, на что ты пойдешь, чтобы защитить одного из своих братьев. И не дай Бог, если что-то случится с одним из них. Ты ведешь себя так, как будто ты не Локк, как будто ты не понимаешь, почему мы к тебе так относимся, но если кто-то причинит вред одному из нас, тебе придется выдержать все это, — я ничего не сказала, когда слушала его. Он достаточно хорошо знал всю ситуацию, знал, что Хейми ищет грязного копа. Кроме того, я дала очень мало деталей, кроме тех, которые указывали на Стивена. — Хорошо, — сказал он, когда я ничего не ответила. — Я знаю, я всегда был строг с тобой, но я надеюсь, что ты знаешь, что всегда можешь поговорить со мной. Я все еще твой отец, и я люблю тебя больше всего на свете.