Сказания о волках (СИ) - Прохорчук Анна - Страница 1

Сказания о волках

Анна Прохорчук

Глава 1

Ты не шей, мама, мне подвенечное платье,

Не вплетай в мои косы цветов полевых,

Не устраивай мне ни застолья, ни свадьбы,

А парным молоком ты меня напои.

Остуди мою голову словом приветным,

Мои светлые сны своей лаской укрой,

Я уйду в синий лес по тропинке заветной,

Стану птицей лей летать над родимым окном.

Я взлечу выше гор, породнюсь с облаками,

Буду плыть и теряться в лазурной дали,

Буду петь тебе песни косыми дождями,

Что б цветы под окошком твоим расцвели...

Ты не шей, мама, мне подвенечное платье...

Меж корней высоких деревьев, что вились по земле, как змеи, лежала истомлённая роженица. Она раскинула белые ноги и кряхтела. Ребёнок, как мог, старался появиться на божий свет, а она из последних сил пыталась ему помочь. С первым криком младенца отошла душа матери, никогда его не увидевшей.

Спустились к ней две женщины в, растрёпанных ветром, одеяниях, похожих, как близнецы, только одна была в белом, а вторая - в чёрном.

- Твоя работа, - сказала та, что в чёрном.

Женщина в белом одеянии подошла к младенцу, осторожно провела ладонью, перерезая пуповину, завернула его в разорванную юбку матери и принялась укачивать, ласково улыбаясь.

-Моя работа окончена - твой черёд.

К роженице подошла та, что в чёрном, провела над ней ладонью и сокрыла земля тело молодой женщины, запутав это место корнями. Никто боле не узнает место, где сгибла несчастная мать.

- Что ты с ним собираешься делать? - женщина в чёрном брезгливо поморщилась, глядя на малыша.

- Отнесу в деревню и отдам кому-нибудь на воспитание.

В ближайшей деревеньке жил бобылём старый сапожник. Жил не богато, но и не бедно. К его двору и принесла она младенца, положила у ворот да постучала в окошко. Вышел Куша и услышал, что свёрток перед калиткой запищал. Забрал он его в дом, развернул - там лежал крепкий мальчик, по-взрослому глядя на него серыми глазами...

Глава 1

Легенды волков гласили:

« Появились однажды, многие века назад, удивительные волки. Их шерсть, белее зимнего снега. Их вой протяжней и проникновенней. Они уникальны, потому что редки. Поселялись белоснежные волки среди других волков. Однажды они пришли в огромный бор, стоящий среди горных отрогов, вдалеке от дорог и от людей. Посреди бора имелся силовой контур, позволявший совершать путешествия во времени. Позже там поставили два граничных столба с вырезанными волчьими мордами, но никто не знает, что произнеся особые слова, откроется портал в неведомое... И назван этот бор Святым...»

Много годов прошло с тех пор, как молодой и чернявый мужчина, по всему видно, чужеземец, подавляя своей статью, ступил на землю Бухары.

Шли они до дивного города долго с большим караваном, гружёным соболями сибирскими, рысьими, лисьими да куньими шкурками, огромными покрывалами медвежьих. Шли медленно с большой охраной в две дюжины воинов, вооруженных до зубов. Постоянные разговоры путешественников-купцов о неспокойных путях за Дальние Пески, это ещё мягко сказано.

Мезеня в нынешнем караване был старшим. Странные животные, которых они купили в приграничном городе перед отправлением в Бухарское княжество, шли степенно, неторопясь, обдумывая собственное достоинство и каждое движение. Солнце палило нещадно, но одногорбые звери, покрытые светлой шубой, упрямо не замечали его, неторопливо ставя на горячий песок мозолистое копыто. Чернявому Мезене тяжело было ехать со своим ростом в неудобном седле, приделанном на самом верху верблюжьего горба. Он почти полностью закутался в клетчатый платок, оставив открытыми только глаза. Горячий ветер трепал концы платка, обдавая своим дыханием.

Караванщик все больше молчал, то ли русского говору не ведал, то ли просто разговаривать не желал. Мезеня тоже молчал, молчали и все остальные дружинники. Может, кто да желал бы чего узнать, да раз старшой не молвит, так и они только переглядываются да терпят до привала. Когда-то он будет? В лесу каждый куст волку знаком да отмечен, а здесь, куда ни кинь взор, барханы; ящерицы со змеями греются на песке или на редких камнях.

Не привыкшие к таким погодным условиям, сибиряки маялись от жары, но переносили ее стойко. Без нытья. Качаясь в такт шагу дромадера, некоторые кемарили, опустив голову на грудь, но стоило верблюду сменить шаг, тут же просыпались. Вторая седьмица подходила к концу, как выехали они из родного становища. Не часто отправлялись караваном в дальние страны - раз в год везли сибиряки «лесное золото» в разные концы света.

Яркое небо над пустыней сменилось черной тучей, которой не видно краев. Погонщики и караванщик Али встревоженно замахали руками, как крыльями.

- Что случилось? - тревога передалась и Мезене.

- Черная буря! Слезай с верблюда! - требовал Али.

Погонщики подбегали к каждому зверю, усаживали его на землю, снимали вьюки, складывая у животов дромадеров. Накрывались своими же халатами возле тюков с подветренной стороны и замирали, стараясь не дышать. Перед поездкой в пустыню из граничного города, им объясняли, как надо вести себя при «черной буре». Волки так же накрылись ватными халатами, спрятавшись под животами животных.

Никто не знает, сколько продлится пыльная буря в пустыне. Ветер может слать стену из песка и пыли несколько десятков минут, но может и часами. Главное в таком случае - вода. Дышать приходилось через платки, чтобы не пробрались внутрь мелкие песчинки и не вызвали раздражение. Мезеня потерял счет минутам или часам, пока лежал под теплым брюхом у дромадера. Если ему и суждено сгинуть в этом жарком краю, то останется только пожалеть старуху мать, один он у нее. Его быстро обглодают вараны да хищные птицы, а кости укроют пески. За своими невеселыми размышлениями, он не заметил, что его трясут за плечо, что-то говоря, стряхивают с его тела и с тела верблюда песок. Наконец, он увидел довольное лицо Зуба, улыбающееся ему.

- Ну, так чё? Решил сгинуть тута?

Мезеня потряс головой - вроде живой, а то мысли нехорошие уж полезли в голову. Зуб стоял рядом с ним, помогая подняться. Погонщик поднял дромадера, с которого посыпались пески. Старшой немного отряхнулся, разлепил глаза. Потер их кулаками да песчинки больно растирали кожу век.

- Мезеня, не боись! - Зуб все скалился. - Поднимайся, а то так под этим скаженным зверем и останешься! - протянул старшому руку.

Мезеня схватился за его ладонь, а Зуб резко дернул, быстро поставив его на ноги да так, что чуть эту самую руку не оторвал.

- Осторожней, черт! - рассмеялся Мезеня, принимаясь отряхиваться.

Погонщик помог снова сеть в седло и поднял верблюда. Животное поднимаясь, так сильно накренилось вперед, что Мезеня побоялся слететь с него, но все обошлось, караван продолжил путь в знакомый край.

Плелись еще почти седьмицу, когда перед ними предстали во всей красе Бухарский град. Через разноцветные резные ворота прошел караван, оказавшись на узеньких улочках, которые и улочками-то назвать сложно - немощеные переходы, коих было множество. В бухарских глинобитных домах окон не было, зато на плоских крышах резвились ребятишки, сидели молоденькие девушки удивительной красы.

Как назло пошел дождь, долгий, крупный, вымочивший землю на пол-аршина. Удивлялся мокрый Мезеня такому свойству здешней земли, дома бы такой дождь размесил черную грязь, и она быстро бы впиталась, а здесь - глина с песком только мешала ходу верблюдам. Юрко местные аборигены сновали между всадниками на конях, ишаках или верблюдах, задирая разноцветные халаты, скакали через потоки воды, несущиеся ручьями ближе к середине улицы.

Погонщики привели уставших и вымокших путников в караван-сарай. К ним грузно выбежал, по всей видимости, хозяин заведения и что-то залопотал по-своему.

- Ну и птичий язык, - тихо усмехнулся Зуб, наклоняясь к Мезене.