Дань кровью
(Роман) - Юнак Виктор - Страница 5

Урош покорно склонил голову в знак благодарности, все еще не понимая, однако, к чему клонит мать.

Вечерний свет февральского неба едва пробивался сквозь слюдяные окна дворца, и в это время прислуга всегда зажигала светильники. И сейчас, когда лицо Елены начинало тонуть в сумерках, Урош позвонил в колокольчик и тотчас же явился слуга Голубан с зажженной свечой в подсвечнике.

— Почему вовремя не зажег свечи? — прикрикнул на него Урош.

— Не решался тебя беспокоить, государь.

— Поменьше говори. Делай свое дело и уходи, — раздраженно проворчал Урош, сердясь на себя за то, что не может разгадать смысла матушкиных речей.

Едва за слугой закрылась дверь, царица-мать встала, готовая продолжить прерванный разговор.

— Я думаю, сын мой Урош, трудно, очень трудно тебе будет управлять такой огромной страной, да еще попутно бороться с замыслами твоего дядюшки Симеона. А народ здесь непокорный, все норовит бунт поднять, все на Царь-град взоры свои обращает.

Наконец Урош не выдержал и, воспользовавшись очередной паузой, спросил напрямую:

— Не мучайте меня, матушка, словесами мудрыми. Не силен я в них разбираться. Скажите, к чему вы клоните?

— Помочь я хочу тебе в твоем царствии. — Елена тоже изменила своему спокойному тону, отмечая, к своему сожалению, сыновью слабость, которую он и сам не умел скрывать.

— Вечно вам буду за это благодарен, матушка.

Елена снова села, беря себя в руки.

— Помнишь ли ты царствие королевы-прародительницы нашей Елены Французской, сын мой?

— Да, матушка.

— Стало быть, ты знаешь, сын мой, как поступила королева после смерти своего супруга?

— Да, матушка.

— Ну, так вот… — Наступил самый важный момент всего разговора, и Елена Сербская, дабы придать этому моменту большую торжественность и официальность, встала со стула из орехового дерева о трех ножках с ажурной спинкой и первым делом подошла к окну, открыла и тут же закрыла его и повернулась лицом к сыну. — Я хочу остаться в Серрах.

— А как же Скопле и я? — Урош все еще не мог поймать главную мысль своей матери.

— Ты меня не понял, сын мой. Я хочу не просто остаться в Серрах, но быть здесь полноправной госпожой, царицей. И пусть мне присягнут великаши кесарь Воихна и великий воевода Углеша, как они до того присягнули супругу моему, царю Душану, и станут моими вассалами. А ты же, сын мой, будешь, как и прежде, править из Скопле всей Сербской империей, кроме моей Серрской области, хотя она по-прежнему будет принадлежать твоей короне.

— И кроме Эпира и Фессалии. — Урош, наконец-то все понявший, имел в виду владения своего дяди Симеона.

— Что касается Симеона, то вопрос о его правах будет решать Державный собор, — как искушенный в политике человек, Елена понимала, что без борьбы Симеон не отречется от своих прав и что первым шагом в этой борьбе должен стать Державный собор.

— Но как же я буду без вас, матушка?

— Возьмите себя в руки, государь, и скажите мне, согласны ли вы с моим предложением?

При последних словах Урош вздрогнул и непроизвольно выпрямился, приняв подобающую монарху осанку. Елена не без удовольствия отметила, что в этот момент он очень походил на отца — такой же круглолицый и стройный, такие же длинные узкие дуги бровей, такие же золотисто-рыжие локоны, касающиеся узких, покатых плеч. И голос Уроша на сей раз неожиданно для Елены напомнил ей интонацию и голос самого Душана.

— Вы спрашиваете у меня, императора сербского, согласен ли я с отторжением от моей державы самого лакомого кусочка? Конечно, я с этим не согласен… Однако, сообразуясь с тем, что вы являетесь матерью нынешнего императора и вдовою императора почившего, чья память навеки будет священна в народе нашем, я не могу не пойти вам на уступки. Я разрешаю вам править суверенно в области, принадлежавшей доныне государству моему. Я передаю вам эту область навеки и безвозмездно.

Елена была ошеломлена вдруг проснувшимся в Уроше царственным разумом и тоном. Возможно, не последнюю роль здесь сыграло и ее решение оставить его: ведь надеяться ему отныне придется только на самого себя.

— Не хотите ли вы, императрица-мать моя, дабы не дошло в дальнейшем до каких-либо недоразумений, означить передо мною границы владений ваших. Я же со своей стороны обещаю вам всемерную помощь и поддержку.

— За это горячо благодарю, император. Границы владений моих я означу сегодня же на пергаменте, и уже завтра к завтраку они вам будут представлены, — покорно, но достойно ответила Елена.

Все это означало конец разговора, и царствующие особы, сделав прощальные поклоны, расстались, дабы наедине с самими собой переварить и разложить по полочкам всю беседу.

В свое время, присоединив к Сербии Эпир, Стефан Душан изгнал оттуда наместника византийского императора Иоанна I Орсини. Вместе с отцом покинул свою родовую вотчину и юный Никифор. Иоанн Кантакузин, дабы скрасить горе Иоанну Орсини, отдал ему в наместничество Энос, расположившийся на северном побережье Эгейского моря. Когда же подрос Никифор, император-узурпатор женил его на своей дочери и одарил титулом деспота. И вот теперь деспот Никифор II Орсини прекрасно разобрался в ситуации, возникшей на юге Сербской империи, то есть в его родовых имениях. План его был рассчитан до мелочей. В начале апреля он почти без сопротивления занял Фессалию, изгнав оттуда недавно овдовевшую кесарису Ерину, чей муж, кесарь Прелюб, поставлен был Душаном наместником этой области. В этом же месяце ратники Никифора заняли Акарнанию, представлявшую собой южную часть Эпира. И вот уже весь Эпир распростерся у ног самодержавного деспота, ибо он, хоть и действовал с благословения Иоанна Палеолога, не намерен был подчиняться императору и желал в отвоеванных землях править самостоятельно. Победа пришла к Никифору столь легко еще и потому, что Синиши в тот момент в Эпире не было, так как он отправился в Скопле на созванный Урошем Державный собор, где должен был решиться вопрос о престолонаследнике.

Понимая, что он недостаточно силен, чтобы доказать правомерность своего восседания на сербском престоле, Урош, по наговору ближайших своих великашей, созвал Всесербский Державный собор. Урош без колебаний пошел на этот шаг, так как был уверен в успехе — ведь за ним стояли крупнейшие и влиятельнейшие фигуры, и в первую очередь — мать-императрица Елена Душановица, затем первый советник Душана деспот Йован Оливер, севастократор Деян, Душанов шурин, набирающий силу и вес при дворе князь Воислав Воинович, младший сын прославленного великого воеводы Воина, а также патриарх сербский Савва.

На кого же мог опереться Синиша? Из великашей только на еще одного Душанова шурина, брата Елены Душановицы деспота Йована Комнина Асеня. Синиша понимал, что он проигрывает бой уже в самом начале, но вынужден был явиться на собор, сохраняя все-таки слабую надежду на собственные аргументы и на благоразумие вельмож.

И вот сейчас он сидел на соборе, слушая выступления велеречивых своих противников и изредка бросая взгляды своих маленьких глаз на ненавистного ему, никчемного и слабого во всех отношениях племянника, Душанова сына. Но странное дело — он, Симеон Неманич-Палеолог, вдруг понял, что боится Уроша, он почувствовал себя гораздо ничтожнее Уроша. А все из-за того, что уж очень величественным выглядел в этот день Стефан Урош V, восседавший на специально приготовленном троне во всех царских регалиях: в покрытой алмазами и рубинами закрытой короне, с которой свисает золотая бахрома, в платье, украшенном пурпурным лоросом — узкой пурпурной лентой, спускающейся от ворота через грудь едва не до пят, сверкающей драгоценными камнями четырехугольной и овальной формы, окаймленной бисером и укрепленной золотыми цепочками. Кисти рук Уроша были охвачены широкими серебряными браслетами. По совету князя Воислава Войновича, после смерти Душана постепенно отодвигавшего на второй план деспота Оливера, Урош вооружился даже лилиевидным неманичским скипетром.