Книга о коране, его происхождении и мифологии - Климович Л И - Страница 47

В философском романе Ибн Туфайля "Живой, сын Бодрствующего" ("Хай ибн Якзан") рассказывается, как на неком острове, расположенном под экватором, во впадине земли много лет бродила глина. "Наибольшей соразмерностью обладала ее середина, она же наиболее полно походила на состав человека. И начался в этой глине процесс зарождения. Стали возникать в ней, в силу ее клейко-жидкого состояния, как бы пузырьки, появляющиеся при кипении. В середине ее образовался особенно маленький пузырек, разделенный на две части тонкой перегородкой, наполненный нежным, воздушным телом, состав которого очень подходил к требуемой соразмерности в частях". Постепенно из этого пузырька образовался живой человек - Хай.

Естественно, представления Ибн Туфайля о зарождении жизни на Земле наивны. Но замечательна его мысль, что жизнь появилась не по воле божьей, а возникла естественным путем. Хай вырос и стал размышлять. Ибн Туфайль устами Хайя высказывает вольнодумные взгляды. Например, он говорит, что "понятие возникновения мира после небытия мыслимо только в том смысле, что время существовало раньше его. Но время составляет часть всего мира и неотделимо от него, и, следовательно, предположение более позднего возникновения мира, чем времени, немыслимо"[Ибн-Туфейль. Роман о Хайе, сыне Якзана. Пг., 1920, с. 38, 67.].

По существу это означало признание вечности Вселенной и отрицание религиозных сказаний о сотворении мира богом.

Весьма любопытно и то, как, маскируя собственные мысли, Ибн Туфайль излагал взгляды своих учителей, в частности Абу Насра аль-Фараби, в области философии. Он, например, отмечал, что по вопросу о загробной жизни его предшественник "заставляет всех людей отчаиваться в милосердии божьем...". В сочинении "Совершенная община" Фараби утверждает, что души злых будут вечно пребывать после смерти в нескончаемых муках, потом он ясно показал в "Политике", что они освобождаются и переходят в небытие и вечны только души добрые, совершенные. Затем в "Комментарии к Этике" он дал некоторые описания человеческого счастья, и вот оказывается - оно только в этой жизни и в этой обители, далее вслед за этим прибавляет он еще несколько слов, смысл которых таков: а все другое, что говорят об этом, россказни и бредни старух.

Ибн Туфайль также признавал, что "прежние верования" не согласны с разумом, но думал, что религия и ее организации нужны для усмирения простого народа. В этом сказались классовые предрассудки Ибн Туфайля, много лет служившего придворным врачом и министром феодальной династии Альмохадов, при которой ислам был государственной религией.

Если суммировать представления Корана о Вселенной, Земле, происхождении животных, растений и человека и сравнить их с тем, что еще до его составления люди знали об окружающем мире, то окажется, что эта книга, выдающая себя за "мудрость" (36:1), "истину" (2:85 и др.), за нечто, ведущее "из мрака к свету" (5:18 и др.), не внесла ничего сколько-нибудь нового в познание природы. Крайне незначительны и географические сведения, содержащиеся в этой книге, в частности, по сравнению с древнеарабской поэзией. Как отметил академик И.Ю. Крачковский, если "сравнить географический материал, сообщаемый поэзией и Кораном, нетрудно видеть, что первый отличается большей конкретностью и реальностью. Второй почти не расширяет фактического кругозора, но зато обременяет его теориями, взятыми в большинстве случаев извне, - теориями, с грузом которых арабская географическая наука не всегда могла впоследствии справиться"[Крачковский И.Ю. Избранные сочинения, т. 4, с. 49.].

Достаточно сказать, например, что географические сведения Корана ограничиваются упоминанием лишь нескольких городов и населенных пунктов Аравии, по преимуществу западной. Это Мекка (то же "Умм аль-Кура", то есть "Мать городов", а на диалекте "Бекка"), связанные с ней места религиозного культа - Сафа с Мервой и Арафат, также Медина (иначе - Йасриб), Бедр, Хунейн. В мифах Корана упоминается гора аль-Джуди, на которой якобы остановился Ноев ковчег (толкователями Корана эта гора то относилась к Месопотамии, то отождествлялась с Араратом), Синай (Синин), "святая долина Това" (Туван) - место первого "откровения" Аллаха Мусе. Упоминаются в Коране также области, связанные со сказаниями об исчезнувших городах и племенах, вроде Мадйана, обитатели которого были будто бы уничтожены во время землетрясения, посланного им милосердным Аллахом за неповиновение проповеди пророка Шуайба. (7:83-91; 29:35-36; согласно стихам 97-98 главы 11, Мадйан сметен с лица земли бурей). В связи со сказаниями о каре Аллаха упомянуты мифический Ирем (89:6) и некоторые другие, по-видимому, вымышленные города. Из внеаравийских местностей один раз - "святая земля" (этим названием толкователи Корана обозначают Палестину - 5:24) и четыре раза - при передаче рассказов об Йусуфе и Мусе - Миср, то есть Египет. Но даже столь скудные данные о других странах порой содержат значительные неточности. Так, при изложении сна-загадки царя (в Библии - египетского фараона) о семи тучных коровах, которых съели семь тощих, в Коране от имени Йусуфа говорится: "...наступит после этого год, когда людям (Египта. - Л.К.) будет послан дождь и когда они будут (собранный виноград. - Л.К.) выжимать" (К., 12:49), хотя уже в древности люди знали, что урожай, в том числе винограда, в Египте зависел не от дождей, а от разливов Нила.

Подводя итог географическим сведениям Корана, его топонимике, академик И.Ю. Крачковский правильно писал, что "нельзя не обратить внимания на скудость этого материала"[Крачковский И.Ю. Избранные сочинения, т. 4, с. 48.].

Вместе с тем эти скупые сведения Корана об Аравии и других странах, а также содержащиеся в нем легенды о мироздании в течение ряда столетий широко популяризировались, будучи составной частью не только молитв, программ мусульманских школ и религиозной литературы, но и обрядовых песен. Так, в одной свадебной песне на популярный размер с рефреном "яр, яр", распространенной среди тюркоязычного населения, пелось: "Сначала не было этого мира, сотворил его бог, яр, яр (друзья, друзья)!.. Взял он некоторое количество земли, яр, яр! Слепил человека и оформил его, яр, яр! Вдунул в него свой дух и дал ему жизнь, яр, яр!.. Угодно было богу дать Адаму жену... Вот от Адама и идет обычай устраивать свадьбы, яр, яр!" Как видим, примитивные представления о мире здесь связаны с извращенным изложением происхождения народных обычаев.

Коран отрицает всякую закономерность в природе и обществе, подменяя ее формулами: "бог творит, как хочет", он "совершитель того, что захочет" (85:16), и т. п. Существование самого человеческого общества также объясняется произволом Аллаха, образ которого в Коране наделен и таким "качеством", как тщеславие. В Коране от имени Аллаха написано: "Я сотворил гениев и людей только для того, чтобы они поклонялись мне" (51:56). И здесь, как, нам уже доводилось отметить, о мире, реально существующем, о людях говорится то же, что и о мире фантазии, о джиннах, то есть духах, демонах, созданных воображением древнего человека и затем усвоенных исламом.

Распространяя сказания, по которым в мире действует божественный произвол, случай, "чудо", а не непреложные законы природы, комментаторы Корана часто теряли всякое чувство меры. Так, толкователь Корана Ялчигул-оглы Таджуддин писал: "Всевышний бог, если даст повеление, может все твари, составляющие и этот видимый мир и другой, небесный, совокупить вместе и поместить их в уголке ореховой скорлупы, не уменьшая величины миров, не увеличивая объема ореха"[Таджуддин. Рисаля-и азиза, с. 21.].

Очевидно, толкователям Корана, как и его составителям, было неизвестно, что явления природы связаны между собой не произволом или случаем, объясняемыми в исламе волей и прихотью божества, а закономерностью, необходимостью. Не будь взаимообусловленных закономерностей явлений природы, не было бы и элементарных условий для развития жизни, для существования человека, невозможно было бы познание природы и научное предвидение. Конечно, во времена составления Корана не только его собирателям и редакторам, но и тем, к кому они обращались, многое в явлениях природы было непонятно, и, не находя правильного объяснения, они верили, будто все непонятное им зависит от божества. Но, как отметил Ф. Энгельс, "для существа самого дела совершенно безразлично, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. Оба эти названия являются лишь выражением моего незнания и поэтому не относятся к ведению науки. Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 533.].