Ключ от Дерева - Челяев Сергей - Страница 36

Ян чувствовал, как в нем глухо закипают злость и досада на себя, ведь Март пропал как раз в то время, когда он уснул, уснул на посту. Друид как мог успокаивал его, говоря, что мастеру, наведшему такую иллюзию, ничего не стоило отвлечь любого сторожа, просто отвести глаза. Коростель уже слышал от друидов это выражение. По словам Книгочея, в северных землях, где морские берега испещрены множеством узких заливов-шхер, в каждом селении можно отыскать знахарку или ведуна, в совершенстве владеющих тайным искусством наводить порчу, налагать проклятия и усыплять внимание самых ревностных сторожей. Разница между ними заключается лишь в степени владения скрытыми знаниями, которые зачастую передавались по наследству.

– Мне непонятно другое, – размышлял вслух Травник, пока они шли через поле. – То, что это – дело рук Птицелова, сомнений нет. Балты, те, что живут севернее, ближе к морю, любят говорить, что даже в сильную грозу молния редко бьет в одинокое дерево и, уж во всяком случае, не ударяет в него дважды. Для Птицелова это слишком грубо, топорно, что ли, если правда то, что я о нем слышал.

– А что ты о нем вообще знаешь и, кстати, откуда? – полюбопытствовал Ян, стараясь обходить уже распустившиеся цветки. Пучки одуванчиков с широкими стреловидными листьями попадались все реже.

– Птицелов уже давно ходит в этих землях, – не сразу ответил Травник. Сосны показались невдалеке, скоро должно было взойти солнце. – Он говорил с Камероном в ночь после того Совета, когда все потом пошло наперекосяк и перестали складываться концы с концами. Я тогда не понял учителя, слишком много в моем сердце было ненависти к врагу. Ты ведь тоже остался без родителей, тебе меня легче понять.

Как Птицелов пробрался тогда в замок – для меня до сих пор загадка. Всю ночь они спорили, но Птицелов не сумел убедить Старика, тот был как кремень, хотя в последние годы и он изменил свои взгляды на многое. Теперь я тоже начинаю понимать, что понять и оправдать – это разные вещи.

Так вот, Птицелов ушел в наши земли, а Старик – на Север, исправлять неисправимое. Отсюда и несчастье пришло, ведь пути никогда не сходятся случайно. Среди полян и литвинов пошли слухи о том, что в тамошних лесах появился человек, отменно играющий на волынке. С ним были спутники, это как раз та компания, с которой мы вчера свели знакомство. Скоро начались ссоры и стычки с поселянами и жителями отдаленных хуторов. Волынщик, так они его называли, держался со всеми скромно и подчеркнуто вежливо, а хуторяне – народ простой и невежественный, из тех, что скромность да вежливость всегда принимают за проявление слабости. Сила же за ними стоит, по-видимому, страшная, этого сельские олухи не распознали, да и где им. В итоге после нескольких жестоких уроков, которые Птицелов и его люди преподали отчаянным головам, о зорзах поползли слухи один другого страшнее.

Причины их Силы люди не понимали. Возможно, люди Волынщика применили несколько приемов, известных только им одним. Их тут же стали почитать как злобных колдунов или оборотней, и молва о них тут же разнеслась по заимкам быстрее ветра. Среди слухов и домыслов есть, однако, и любопытные. Говорят, Волынщик этот, несмотря на свое звучное прозвище, музыку весьма недолюбливает, а других музыкантов чуть ли терпеть не может. До недавнего времени он путешествовал по лесам, но порой всплывает то одна, то другая история о том, что его видели при дворах самых разных правителей, в том числе и северных, и даже в землях чудинов он спокойно разгуливал со своими людьми и, как видишь, вышел оттуда целым и невредимым. Говорят, что его весьма уважают морские и речные пираты, а для этого народа вообще никакие законы не писаны, их вожди и до сих пор не разберутся между собой. Каким-то образом зорзы выжили храмовников, которые всегда были оплотом мира и справедливости в этих краях. Думаю, они разглядели в зорзах нечто такое, что очень сильно напугало их, хотя храмовники прежде никого не боялись. Это меня очень тревожит.

– Зачем же им было нужно убивать Пилигрима, Травник? – спросил Ян. – И зачем им его ключ? Птицелов ведь мог забрать его в моем доме!

– Я думал над этим, – ответил друид. – Они сумели только ранить Старика, но оружие было непростым. Камерон сказал тебе, что узнал его, помнишь?

Ян молча кивнул, с интересом глядя на собеседника.

– Так вот, – продолжил друид, – на оружие, видимо, были наложены чары, и внутренняя сущность Камерона стала бороться с тьмой.

Лицо Травника напряглось, и на лбу еще молодого друида пролегла глубокая морщина – он вспомнил о чем-то, и это воспоминание, по-видимому, разгневало его.

– Камерон, похоже, отбился, но это стоило ему всех его жизненных сил. Он умел скрыть свой дар от всех, кроме меня. Все же я его ученик. – На щеках друида проступил легкий румянец. – Кстати, некоторые дары умеют скрывать себя от тех, кому они не предназначены. Ты не замечал подобного в своей жизни?

Коростель пожал плечами. Поле кончилось, и под ногами лежал мягкий ковер из прошлогодней сосновой хвои. Сапоги Яна глубоко вдавливали в землю упругие старые шишки, а новые изумрудные соцветия еще только наливались соками и силой в ожидании зрелого и хмельного лета. Скоро перед путниками открылась светлая поляна, сквозь просветы между деревьями ее пронизывали первые лучи солнца.

Ян присел у большого раскидистого дерева и с удовольствием откинулся на мощный ствол, испещренный корявыми трещинами. Переживания минувшей ночи давали о себе знать. Травник понимающе улыбнулся и вышел на середину полянки. Друид издал короткое гортанное восклицание и дважды громко хлопнул в ладоши. Ян лениво наблюдал за ним сквозь полуприкрытые ресницы. Его неудержимо клонило в сон.

Ели, окружавшие поляну, тихо зашумели, по верхушкам пробежал легкий ветерок. Внезапно что-то красноватое с тяжелым треском пронеслось сквозь листву, и в ту же минуту на ладонь друиду опустилась большая и довольно упитанная птица. Кончики ее клюва были загнуты один за другой специально, чтобы было удобно лущить еловые и сосновые шишки. Птица скосила на друида умный блестящий глаз и вопросительно каркнула. Травник поднес ее к губам и принялся что-то тихо нашептывать; можно было подумать, что он что-то объясняет лесному обитателю. Наконец он закончил, птица развернулась к друиду и качнула крепким клювом, словно подтверждая сказанное. Потом она неожиданно выпрямилась на крепких ногах, снабженных большими и загнутыми когтями, упруго подпрыгнула и с протяжным карканьем исчезла в молодой листве лип.

– Это что за ворона такая странная? – вяло поинтересовался Ян, уже привыкший к тому, как запросто друиды общаются с лесным и полевым народом.

– Эх ты, Коростель называешься, а птиц не знаешь! – укоризненно покачал головой Травник. – Это, брат, никакая не ворона вовсе, а настоящий клест. Видал, какой у него клюв? Это чтобы семечки из шишек доставать, лучше и не придумаешь.

Травник присел рядом с Яном, обхватил руками колени.

– Клест – удивительная птица. Меня с ними Камерон познакомил.

– Послушай, Травник, – оживился Ян, – помнишь, в своей предсмертной записке Пилигрим назвал себя этим клестом! Для него эти птицы что-то особенное значили?

– Сверхъестественного в них, конечно, ничего нет, – ответствовал друид. – Но есть у них одна интересная черта, Старик ею всегда восхищался. Клесты – особенно сосновые – очень упрямые создания. По весне, когда все нормальные птицы любятся да гнезда вьют, эти где-то шляются, подобно снегирям красногрудым да свиристелям снежным. То ли просто повесничают, то ли есть у них какие-то иные заботы по весне, что нам неведомы. А вот придет зима, тут они сразу спохватываются, начинают пару искать, если не нашли за лето-осень. Птенцов выводят где-то в январе, в самые лютые морозы. Представляешь: деревья все в снегу, стволы трещат от холода, а на ветке гнездо, и в нем птенцы малые пищат! Они сроду не ели в малолетстве жучков, гусениц и червячков разных, что для иных пичуг самое заветное лакомство. Притащат родители в гнездо шишку еловую или сосновую – по этим деревьям и клесты различаются, к каким шишкам они привычны, – и давай ее лущить своими клювами, только шелуха летит. Второй родитель в это время жует себе семянки, да потом этой кашей и кормит птенцов. Те растут как на дрожжах, и, видно, никакой мороз им не страшен. Удивительная птица, гордая и независимая. Камерон когда-то с ними дружбу свел да при случае и меня научил заветному слову.