Повесть о юных чекистах - Варшавер Александр - Страница 2

— Третье орудие на передки! Отходить на запасную позицию! — скомандовал Горлов.

Ездовые с уносами уже приближались к орудию, когда очередной снаряд разорвался около лошадей. Три были убиты. У четвертой перебиты ноги. Оба ездовых тяжело ранены.

— Вывозите на моих уносах! Живей, живей! — кричал Горлов. Еще один снаряд, разорвавшись на позиции батареи, разметал зарядный ящик подбитой пушки, осколки поранили двух человек у первого орудия и самого Горлова, после чего белогвардейцы перенесли огонь в сторону окопов прикрытия. На позиции осталось одно орудие, раненый командир и неполный расчет: наводчик и заряжающий. На короткое время наступило затишье. Горлов кое-как перевязал раненую руку, оставшиеся снаряды положили у самой станины. К пушке подбежал Бардин и доложил:

— У меня пять раненых, трое убитых, но держаться будем! У вас, я вижу, хуже. Чем помочь?

Горлов махнул здоровой рукой:

— Спасибо. Ничем! Расстреляю снаряды и подорву пушку, а вы тогда отводите своих людей к запасной позиции третьего орудия. Командиру скажете, чтоб зря снаряды не расходовал! Бить лишь по видимой цели! Если пушку не удастся вывезти — подорвать! У меня все!

Бардин не уходил.

— Разрешите, товарищ Горлов, остаться с вами! Негоже бросать командира в беде одного…

— До беды, товарищ Бардин, еще далеко! Пушка цела, снарядов восемь штук… Спасибо вам! Идите к бойцам. Там ваша помощь нужнее! Еще раз спасибо!..

Бардин молча пожал руку артиллеристу, окинул взглядом пушку, укрывшихся за ее щитом артиллеристов, покачал головой и побежал к окопам.

Батарея белых продолжала огонь. Снаряды рвались у берега, вблизи орудия и позади, там, где находилось третье орудие. Но вот холмы зачернели от всадников, а по дороге к переправе снова запылил броневик. Горлов рукой отстранил наводчика.

— Будешь подавать снаряды! — а сам припал глазом к панораме. Броневик подходил к берегу, до него не более пятисот шагов, еще немного и можно будет стрелять… Рядом с пушкой разорвался снаряд, замертво упал наводчик, осколками в обе ноги ранило Горлова. Превозмогая нестерпимую боль, он остался у орудия, поправил наводку. Сейчас броневик был не далее трехсот шагов, в самом центре перекрестия. Горлов рванул шнур. Броневик подскочил, завалился набок и запылал. Со стороны окопов закричали «ура!» и открыли частую стрельбу по переправе. Но это не остановило казачью лаву[6]. С гиканьем они неслись к бродам. У орудия остались заряжающий и истекающий кровью командир батареи.

— Заряжай на картечь! — громко подал команду Горлов. — Беглым! Огонь!

Он успел сделать еще три выстрела. Картечь с расстояния трехсот шагов разметала казачью лаву. На берегу и в речном потоке падали лошади, люди. До орудия доносились истошные крики, казаки повернули обратно. С того берега стал стрелять пулемет. Пули часто застучали по орудийному щиту. Горлов еще раз натянул шнур, но выстрелить не успел. Пуля ударила его в грудь, и он упал около станины. Смертельно раненный, он смутно слышал дружные ружейные залпы, перестук нескольких пулеметов и мощное «ура!». Кто-то подымает его голову. Едва слышно он стал шептать: «Петроград… Гребецкая… Костик… Всегда только прямо… Не бояться… Сынуля… Картечью… Сынок… Кос…» — и умолк.

Совсем близко шел бой. Гремели выстрелы, неслись крики, но Бардин, стоявший на коленях около умирающего командира, казалось, ничего не слыхал. Он вслушивался, стараясь не пропустить ни одного слова Горлова. Когда тот умолк, Бардин осторожно опустил его голову на пожухлую примятую траву, вынул из нагрудного кармана убитого документы, фотокарточку Горлова в кителе с офицерскими погонами, рядом с молодой женщиной, на коленях у нее мальчонка в матросском костюмчике.

«Семья», — подумал Бардин. Поднялся на ноги, снял бескозырку, тихо сказал: «Прощай, командир!» — и бросился вслед за переправляющимися красноармейцами.

Дорогой ценой заплатила батарея, но задание командования выполнила. Задержка казаков на несколько часов позволила наступающим полкам бригады своевременно выйти к Иловле и начать переправу на противоположный берег.

Было это на царицынском участке фронта осенью 1918 года, накануне первой годовщины Советской власти.

— Костю маленького не видели? — спрашивал, заглядывая в кабинеты, секретарь губернского ГПУ.

Кто-то из сотрудников видел его во дворе, а кто-то полчаса назад — на третьем этаже около архива. Здесь и нашел его секретарь. Б закутке между двумя шкафами, стоявшими в конце полутемного коридора, на дряхлом кресле спал худенький светловолосый подросток, с виду лет тринадцати. Был он одет в красноармейскую форму, босой. Рядом с креслом стояли сапоги. Чекист постоял, жалеючи вздохнул и тихо позвал:

— Костя! Проснись, Чиж! К начальнику! — и слегка потряс его за плечо. Мальчик не открывая глаз потянулся и буркнул:

— Подремать не дадут! Я ведь всю ночь… — он открыл глаза, зевнул. — Зачем зовет?

— Зачем! Зачем! Откуда мне знать? Ян Вольдемарович сам тебе скажет, а мне приказано: найти Костю маленького и немедля в кабинет. Надевай сапоги, да поживее! — торопил он мальчика.

Поискам и вызову Кости предшествовал разговор в кабинете начальника ГПУ.

За большим письменным столом сидели начальник ГПУ Ян Вольдемарович, его заместитель — пожилой, похожий на учителя Попов, начальник ОББ — отдела борьбы с бандитизмом — широкоплечий бородач, «гроза бандитов» Бардин и гость, курчавый, пышноволосый военный, с веселыми озорными глазами — чекист из соседнего города.

Приезжий просил по-соседски оказать помощь в одном, как он сказал, «тонком», деле, требующем опытного человека, осторожного, смелого и находчивого.

— А разве у вас таких нет? — удивленно спросил начальник. — Что-то не верится. Я ваших орлов знаю!

— В том-то и дело, что есть взрослые орлы, — усмехнулся приезжий чекист, — нужен малолетний орленок.

Под видом беспризорника, бежавшего из детдома, он должен будет прибыть в их город, стать «своим» среди мелких воришек и завести знакомство с преступными людьми. Только таким образом возможно проникнуть в окружение опасного бандита по кличке Ворон, разведать, где его логово, и обезвредить. Трудность заключается еще и в том, что известно о нем очень мало. Высок ростом, густая черная борода и усы. Носит кепку с большим козырьком, кожаные перчатки. Иногда бывает одет в штатский костюм, иногда во френч и галифе. Разыскать человека по таким приметам в городе с трехсоттысячным населением невозможно. Ворон очень осторожен, сам в преступлениях не участвует, а только руководит «работающими» на него малолетками.

Чекисты и работники уголовного розыска считали, что таких «работников» у Ворона не менее двух десятков. На счету этого «треста», как называли банду, были десятки ограблений, вооруженные налеты и несколько убийств. Дисциплина в банде суровая. Атаман отбирал награбленное себе и жестоко избивал в случае неповиновения или утайки ворованного. Задержанные малолетние преступники своего «наставника» не выдавали. Они заявляли, что не знают, кто он и где живет. Встречались с ним по ночам, каждый раз в новом месте, и всегда он закрывал лицо. При каждой встрече предупреждал: «Смотрите, что про меня пикнете — смерть! За семью замками найду!».

— Проникнуть в общество беспризорных, да еще стать там «своим» взрослому, если он не из уголовного мира… — тут приезжий чекист безнадежно махнул рукой, — легче влезть в бутылку.

По его словам, подходящий сотрудник у них был, но паренька хорошо знали в городе и появиться беспризорником он не мог.

— Вот если бы вы, — приезжий посмотрел на начальника ГПУ, — смогли направить к нам временно своего хлопца, того, что в прошлом году отличился… Может быть, и удалось зацепиться за какое-нибудь перышко Ворона. Большую бы нам помощь оказали! Помогите, товарищи! Вся надежда на вас!

Некоторое время в кабинете стояла тишина, потом начальник сказал:

— Что ж, помочь можно, — и, посмотрев на «грозу бандитов» Бардина, спросил: —Как ты на это смотришь, Кирилл?