Огни на реке - Дубов Николай Иванович - Страница 9

И до чего же здесь тихо! В Киеве так никогда не бывает. И, хотя все это очень интересно, — жить здесь он бы не согласился. Сегодня — то же, что вчера, и завтра — то же, что сегодня. Бакены эти самые. Объехал — зажег, объехал — погасил. И вообще, подумаешь — бакен! То ли дело маяки! Там как ударит шторм, так будь здоров!..

— Ой, Костя! Тато, посмотри, что у него на руках!

На ладонях у Кости вздулись белые волдыри. Два из них давно раздавлены, и там — грязно-красные ранки. Только теперь он чувствует, как горят руки и саднят эти ранки.

— Ничего, до свадьбы далеко, заживет! — говорит Ефим Кондратьевич.

Лодка врезается в песок. Нюра выскакивает первая, а Костя и Ефим Кондратьевич вытаскивают лодку, забирают весла и запасные фонари. Почти совсем уже темно, но звезды на небе еле видны.

— К ненастью, что ли? — поднимает голову Ефим Кондратьевич.

Дужки фонарей режут Косте натруженные руки, и он нетерпеливо переступает с ноги на ногу, дожидаясь, пока дядя заберет у него фонарь. Красный огонь над Чертовым зубом смотрит на Костю и насмешливо подмигивает…

На следующий день никакого ненастья нет, солнце жжет так, что даже небо блекнет от жары. Нюра и Костя поминутно бегают к реке, но, стоит им оказаться на суше, тело мгновенно высыхает, и их снова тянет в воду.

— Эй, лягушата, хватит бултыхаться! — кричит им Ефим Кондратьевич. Совсем уже посинели!

— Ой, что-то вправду холодно стало! — стуча зубами, говорит Нюра. Она срывает листок подорожника и лепит себе на нос. — Чтобы не облез, поясняет она. — А то так и будешь ходить с облупленным носом. У нас одна девочка в классе — так она повязывается, как старушка, и лицо сметаной мажет, чтобы не загореть. Она раз в саду заснула — да? — пришел котенок и всю сметану слизал. Правда, смешно? Ребята над ней смеются и говорят, что в следующий раз придет свинья и съест ее, как бутерброд… А у вас в классе хорошие девочки?

— У нас нет девочек.

— Как так? А куда же они девались?

— Они отдельно, в других школах. Школы для мальчиков и школы для девочек. Понимаешь?

Но Нюра не понимает. Разве плохо, если мальчики и девочки вместе? Это для того, чтобы не дрались? Но вот они же не дерутся, хотя у них и есть Сенька Гузь, его давно следует вздуть, и она его вздует-таки при случае… А вообще вместе же лучше, интереснее! Ого, она мальчишкам ни в чем не уступает! У них в классе только один Миша Цыганенок учится так же, как она. Почему же плохо, если вместе!

Костя ничего объяснить не может, он и сам не знает, зачем так сделано.

— Побежали к Гремячему яру? — предлагает Нюра.

— Побежали. А почему он — Гремячий? — спрашивает Костя уже на бегу.

— Не знаю. Может, потому, что шумит очень, когда вода. Весной или когда дождь, он, знаешь, как скаженный! Ни пройти, ни проехать — так и бурлит, так и бурлит!..

— Ну, ты ж и длинноногая! Никак тебя не догонишь…

— Ого! — счастливо улыбается Нюра. — Я знаешь как бегаю? Меня никто не догонит. Вот когда у нас соревнования — да? — я всегда первое место занимаю! Даже из седьмого меня обогнать не могут… Семен Семеныч, наш физкульт, говорит, что у меня прямо талантливые ноги. А мне смешно — какой же может быть у ног талант? Талант у человека бывает. Да? А у тебя есть талант?.. Вот и я не знаю. У меня, кажется, нету…

ЗНАКОМЬТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА!

Гремячий яр никак не оправдывает своего названия. Глубокий овраг с крутыми глинистыми откосами глух и истомлен зноем. На дне змеятся трещины, по откосам только сверху растет редкая трава, а ниже ступеньками падают обрывистые подмывы.

— Во, смотри! — кричит Нюра, сбегая на дно оврага и поднимая вверх руки. — Тут, когда вода бежит, так мне с ручками!

— Это вы тогда как на острове. Ни вы никуда, ни к вам никто.

— Ага! Нет, можно на Лодке, по Днепру, только очень далеко. Или там, выше километров восемь, через яр мост есть, где грейдерная дорога… Полезли? Вот ты сейчас увидишь, — говорит она, карабкаясь на высокий обрыв яра.

Пыхтя и задыхаясь, Костя лезет следом. Он взбирается наверх и замирает.

По косогору сбегают в долину буйные вишняки, лишь кое-где среди них белеют стены хат да высятся темные свечи пирамидальных тополей. Далеко внизу приткнулся к берегу игрушечный домик бакенщика. Желтыми косами, густой тальниковой гривой врезался остров в реку. Над Старицей наклонились, задумались плакучие ивы, бессильно свесили свои косы до земли, а по ней бегут и бегут до самого горизонта зеленые волны хлебов и тают в побледневшем от зноя небе. Струится, дрожит нагретый воздух, и кажется — не кузнечики и сверчки, а самый воздух звенит и поет.

— Ну? Что ж ты молчишь? — нетерпеливо дергает Нюра Костю за руку и заглядывает ему в лицо. — Хорошо, да? Тебе не хочется говорить? Мне тоже… Я как приду сюда, так смотрела бы и смотрела и ничего не говорила…

Но долго молчать она не может и показывает, объясняет Косте все, что видится с крутого обрыва. Делает это Нюра с таким видом, словно всю красоту вокруг создала она сама и теперь с полным правом гордится своей работой.

Из недальней лощинки доносится протяжный свист. Нюра оборачивается и прислушивается.

— Это меня зовут. Ребята. Миша Цыганенок. Он еще и не так может — с переливами!

Она засовывает в рот пальцы и пронзительно свистит.

— А ты умеешь? А ну?.. Ничего! — со знанием дела одобрительно говорит она. — Свистишь доходчиво. Я знаю, девочкам свистеть нехорошо. А если нужно? Для пользы дела? Надо уметь, правда? По-моему, надо все уметь! Да?

Из лощинки появляются и быстро приближаются два подростка, но, увидев рядом с Нюрой незнакомого паренька, замедляют шаги.

— Ну, чего же вы? — кричит им Нюра. — Идите сюда! Вот, знакомьтесь, пожалуйста! — чинно сложив руки, говорит она. — Это наши ребята. Это вот, показывает она на плотного мальчугана с коротко остриженной круглой головой и полным добродушным лицом, — это Тимка-Тимофей. Он толстый и потому ленивый. А еще он — "Нукало".

Ленивый Тимофей нисколько не обижается, а с любопытством смотрит на Нюру, ожидая, что она еще скажет. Но она поворачивается к другому мальчику, небольшого роста, черноглазому и черноволосому. В отличие от своего медлительного товарища, он все время в движении. Даже когда он стоит, кажется, что он страшно торопится.

— Это Миша Цыганенок. Он вовсе не цыганенок, а просто, видишь, черный, мы и зовем его Цыганенком. А это, ребята, — Костя. Мой родной двоюродный брат. Его мама родная сестра…

— Твоего родного папы, — лукаво подсказывает Миша.

— Ну да! — простодушно соглашается Нюра. — Что же вы не знакомитесь?

Ей очень хочется, чтобы они познакомились так, как это делают взрослые: подали руки и сказали: "Очень приятно" или что-нибудь в этом роде, но ребята не собираются подавать руки, а исподлобья молча и внимательно оглядывают друг друга.

— Да ну тебя! Еще знакомиться… — неторопливо тянет Тимофей. — Пошли, Мишка.

— Куда вы идете?

— Ну, купаться… А что?

— Мы тоже пойдем! Да, Костя?

— Ну, идемте, — говорит Тимофей.

— Кто скорее! — кричит Нюра и стремглав бежит по откосу вниз, к реке.

Миша и Костя устремляются за ней. Костя сразу же отстает: он еще не привык бегать босиком, и кожа на ногах слишком чувствительна. А Тимофей и не думает торопиться. Он осторожно и увесисто переставляет ноги и говорит Косте, не то утешая его, не то оправдываясь:

— Ну, за Ракетой разве угонишься! Она всегда так, будто ее во что зарядили и выстрелили. Нам не к спеху, мы поспеем.

На берегу Миша и Нюра уже яростно спорят, кто первый добежал до воды, но первенство явно за Нюрой. Это признают и Костя и Тимофей.

— Ладно, — сердито блестя глазами, говорит Миша, — посмотрим, кто кого переплавает!..

— Ну что ж? Меня переплаваешь, а Костя…

— Твой родной двоюродный брат? — насмешливо спрашивает Миша. — Ладно, мы и не таких братьев видали…

Он с разбегу бросается в воду, раззадорившийся Костя прыгает следом.