Экипаж боцмана Рябова
(Рассказы и повести) - Коковин Евгений Степанович - Страница 1

Евгений Коковин

ЭКИПАЖ БОЦМАНА РЯБОВА

Рассказы и повести

Бронзовый капитан

Старый художник писал на холсте маслом. Он был очень стар и быстро уставал. Тогда он отходил от мольберта и присаживался на шаткий складной табурет с брезентовым сиденьем.

За спиной старика, чуть в стороне, лежала Северная Двина, величественная и безмолвная.

Бронзовый великан — два метра и четыре сантиметра — смотрел на реку, вдаль, поверх старика. В жизни Пётр Первый тоже был высокий, тоже два метра и четыре сантиметра. Сейчас Пётр, в треуголке и мундире офицера Преображенского полка, с тростью, шпагой и подзорной трубой, должно быть, думал о море, о мощнорангоутных кораблях, о дальних плаваниях и о своём большом портовом городе.

Ему не было дела до того, что творил художник. А художник писал его, памятник капитану России восемнадцатого века. Он писал из благодарности не самому Петру, а из благодарности памятнику.

Художник приехал в Архангельск издалека, с Прибалтики. Он приехал, чтобы побывать на могиле своего любимого брата.

В кармане у художника лежало письмо, пожелтевшее, более чем пятидесятилетней давности.

В девятьсот шестнадцатом году вместе с другими рижскими портовыми рабочими его брат Ян приехал в Архангельск. Когда англичане и американцы захватили русский Север, коммунист Ян остался в городе, в подполье. Но его выследили и арестовали.

Письмо было из тюрьмы.

«Не знаю, дойдёт ли это письмо до тебя. Я сижу в архангельской тюрьме и ожидаю, что подготовила мне судьба. А сладкого она мне не приготовит. Ходят слухи, что некоторых из наших отправят в индийские колонии, иначе говоря, в рабство. Мне это не угрожает. Каждый день из нашей камеры уводят товарищей. Мы знаем — они живут последние часы, последние минуты. Это же ждёт и меня. Одних из камеры уводят на смерть, других приводят. Камера большая, но нас много и спать приходится прямо на каменном полу. Эти несколько листочков бумаги мне дал один товарищ по нашему общему несчастью. Ему разрешили передачу. Меня арестовали дома, а когда вели в тюрьму, я бежал. В меня стреляли и ранили. Было темно, и меня не нашли. Я укрылся в кустах у памятника. Как я потом узнал, это был памятник русскому царю Петру Великому. Думая об этом, даже при моей горькой доле, я усмехаюсь: меня, коммуниста, прикрыл от преследователей, спас царь. У памятника меня подобрали местные женщины. Их было две — сёстры. Они тихонько довели меня до своего дома. Эти женщины перевязали мою рану, накормили, выходили меня. Они очень рисковали. Я прожил у них почти полгода, пока окончательно не выздоровел. И не скрою от тебя, я полюбил одну из них — Елену. И она любила меня, эта простая, но замечательная девушка, необычайно скромная и самоотверженная северянка. Но нашёлся предатель — сосед моих спасительниц. И вот я в тюрьме. За принадлежность к партии коммунистов и за побег хорошего мне ожидать нечего. Не хочется умирать, но, поверь, смерти я не боюсь. Может быть, мне удастся передать это письмо на волю. Только не уверен, дойдёт ли когда-нибудь оно до тебя. Но вот за мной пришли… Прости, прощай…»

Подписи под письмом не было. Но художник хорошо знал почерк брата.

Хотя Елене свидание с Яном не разрешили, письмо ей передали, когда интервенты были изгнаны из Архангельска. Пересылать его брату Яну в те времена было бессмысленно: в Латвии свирепствовала белогвардейщина.

Елена тоже прожила недолго. Потрясённая гибелью любимого, ослабевшая, при первой простуде она заболела воспалением лёгких и умерла на рассвете бледного июньского дня.

Письмо рижского коммуниста к брату сестра Елены, Анна, случайно нашла в забытой книге. Эту книгу Елена читала перед смертью. Но нашла более чем через полвека. Что с ним делать?

Пораздумав, Анна заклеила письмо в конверт, надписала рижский адрес, найденный в бумагах Яна, и указала адрес свой, обратный. Всё это она делала без малейшей надежды. Но отправка письма казалась ей выполнением последней воли погибшего.

Письмо не возвратилось. Неожиданно приехал брат Яна, старый художник. Когда они сидели за вечерним чаем, художник спросил у Анны:

— Вы знаете, где похоронен Ян?

— Здесь есть братские могилы.

— А памятник Петру Великому уцелел?

— Он стоял раньше там, где сейчас братские могилы. А теперь перенесён.

— Странное совпадение, — прошептал художник. — Братские могилы там, где бронзовый капитан укрыл от белогвардейцев Яна.

Прошли минута, другая в горестном молчании. Потом художник попросил:

— Вы сможете завтра проводить меня на братские могилы и к памятнику Петру?

— Конечно, — согласилась Анна. — Это недалеко.

Утром они пошли на набережную, к обелиску жертвам интервенции на братских могилах.

— Я напишу могилу моего брата и его товарищей, — сказал художник.

Они постояли в скорбной тишине, пошли дальше, к памятнику. И тут художник не поверил своим глазам.

— Как же так?! — воскликнул он. — Работа Марка Матвеевича Антокольского, моего земляка-прибалтийца и моего учителя! До сих пор я считал, что таких памятников всего три — в Москве, Ленинграде и Таганроге. Но, оказывается, бронзовый капитан обитает и в Архангельске. Я думал увидеть здесь совсем другую работу, другого скульптора.

Художник несколько раз обошёл памятник.

— Я побуду здесь, посижу, отдохну, — сказал он Анне. — Вы идите. Спасибо вам! Я дорогу найду.

На другой день художник опять пришёл к бронзовому капитану. Мальчики, соседи Анны, помогли ему донести мольберт и палитру. Так он навещал памятник несколько дней. Мальчики, глядя на холст, восхищались:

— Картина! Как похоже и красиво!

— Нет, это ещё не картина, — возразил художник. — Это только этюд к будущей картине.

— А кто там лежит? Он спит или умер?

— Он тяжело ранен.

Художник хотел добавить: «Это мой брат». Но больше он ничего не сказал.

Уезжая из Архангельска, художник в последний раз пришёл поклониться обелиску и погребённым под ним отважным революционерам.

У памятника Петру он мысленно произнёс маленькую прощальную речь. Последними словами его были:

«Спасибо тебе, создание талантливых рук русского ваятеля».

Но бронзовый капитан молчал. Он смотрел на Северную Двину, на большие торговые корабли под красными флагами с серпом и молотом, ведомые славными советскими капитанами. И кто знает, может быть, в эти минуты он хотел сказать: «Добро, друзья! Счастливо плавать! Так держать!»

Путешествие на «Фраме-2»

Павел Владимирович Симонов, наш сосед, крупный водолазный специалист, уезжая в очередную экспедицию, оставил нам, двум соломбальским дружкам, в безвозмездную аренду свою корабельную шлюпку. Огромная, многовесельная и старая, чуть ли не времён парусного флота, шлюпка носила гордое имя «Фрам».

— «Фрам» в переводе означает «вперёд!», — сказал Павел Владимирович. — Значит, мои друзья, на этом корабле поворота на сто восемьдесят без достижения цели у вас быть не может.

Симонов дал нам также почитать книгу Нансена «На лыжах через Гренландию».

Знаменитый полярный путешественник, владелец настоящего «Фрама», Фритьоф Нансен был кумиром Симонова. Для нас, соломбальских мальчишек, кумиром был сам Павел Владимирович, страстный охотник и меткий стрелок, следопыт, рыболов, один из первых кавалеров ордена Ленина.