Одержимость - Каттнер Генри - Страница 32

— Люди походят на рака-отшельника. Однажды им становится тесно, и они ищут другую раковину. Или уничтожают друг друга. Эти люди уже переросли Купола. Нет-нет, они еще этого не знают, но когда узнают…

— Вы надолго в колонию? — поинтересовался Хейл.

— Не знаю. А что?

— Как сказать… Вы мне нужны, но не как Логист. Мы оба бессмертные. Из-за одного этого мы слишком далеки от короткоживущих. Сэм еще… но… Короче, на всей Венере у меня нет человека ближе вас.

— Сынок, сынок… Лучшая часть нашей жизни прошла под открытым небом. Недолгая, но лучшая. Мы еще помним небо над головой. И не важно, что у меня это была Земля, а у тебя Венера. Мы оба знаем, что такое надежная почва под ногами. Я знаю, что ты имеешь в виду, знаю, что волнует тебя. И пусть иногда ты поступаешь глупо, но мне рядом с тобой хорошо как дома.

Они помолчали, глядя на рабочих, потом Хейл сказал:

— Сэм предложил вооружиться, но я и сам об этом подумывал.

— Семьи для нас сейчас не опасны.

— Не в них дело. Необходимо установить военную дисциплину со всеми соответствующими атрибутами. Мундиры и тому подобное. Как у Свободных Отрядов.

— Для чего?

— Людям нужно что-то взамен свободы. Да и чисто с практической точки зрения целофлекс здесь не годится, значит, людей нужно одеть во что-то прочное и, желательно, красивое. Лучше мундира не придумаешь. Кроме того, военная дисциплина вырабатывает рефлекс подчинения, и человека легче держать под контролем. Все должно соответствовать: и знаки отличия, и организация отдыха и работы. Военизация вкупе с обещанием бессмертия отдалят взрыв хоть ненадолго. У свободных солдат все было проще. Мы знали, для чего объединялись, и делали это добровольно. И не ради какой-то награды. Нам самим нравилась такая жизнь. А вот эти добровольцы… В общем, я надеюсь, что военизация вызовет психологический подъем. Сильный и достаточно устойчивый. Вот. только почему именно Сэм ратует за это? У меня предчувствие, что мне непременно нужно понять его мотивы.

— Поймешь еще, сынок, — рассмеялся Логист. — Поймешь.

Хейл вдруг утратил свою обычную невозмутимость. Он зло пнул какого-то подвернувшегося жука и проследил, как, черное, хрупкое тело его прокувыркалось до груды насекомых, приготовленных к сожжению. Эти «букашки», если так можно назвать здоровенных омерзительных тварей, после опрыскивания в великом множестве валялись по всему острову. Они дождем сыпались сверху и, падая, могли запросто оглушить человека.

— Почему вы не хотите сказать? — спросил Хейл. — Что вам стоит помочь мне?

— Ты не прав, сынок. Способность видеть будущее не тождественна способности избегать его. Что-то такое — я уже говорил тебе. — Он подтянул пояс, воткнул мотыгу в землю и, продолжая ковырять ее, внимательно рассматривал черные комки плодородной почвы. — Ты позволишь, сынок, прочитать тебе небольшую лекцию о предвидении?

Хейл кивнул. Логист начал:

— Смысл в том, что наблюдаемые события сами по себе еще ни о чем не говорят. Так же, как и большие морские приливы, которые мы замечаем не сразу и не можем устранить их причину, выстроив стену вдоль берега.

На Земле еще в двадцатом веке находились люди, понимающие, что происходит и чем мы можем кончить. Часто эти люди были достаточно уважаемы и известны. Их слушали, с ними соглашались. Но ни причину, ни следствие это не меняло, равно как и образ мышления. Чем кончила Земля, мы знаем.

Помнишь Кассандру? Она предвидела будущее, но ей никто не верил. Дар предвидения исключает наше участие и обрекает нас на роль свидетелей. Представь, сынок, что перед тобой четкое уравнение. Ты его решаешь и получаешь результат. Но добавь в это уравнение себя, и результат изменится. Ведь так? И, что характерно, фактор собственного участия не поддается расчету.

Можно понять, почему оракулы, точнее, наиболее умные из них, говорили загадками. Говорить точно нельзя. Уже это само по себе становилось дополнительным фактором уравнения и меняло прогноз. Вот и приходилось древним мудрецам вещать туманно.

Хочешь пример? Пожалуйста. Перед тобой две возможности: или идти в Купол Невада, где ты заключишь сделку с гарантированной прибылью в миллион кредитов. Или можешь остаться дома, где будешь убит. Ты идешь ко мне и спрашиваешь, что тебе делать? Я вижу все, но помочь отказываюсь, ибо знаю, что, вмешавшись, я изменю ситуацию, где все должно зависеть только от твоих личных качеств.

Но, допустим, я посоветовал тебе ехать в Неваду. Довольный донельзя, ты едешь. Уверенный в моем совете, ты расслабляешься, считая что миллион уже у тебя в кармане. И забываешь, что этот миллион в очень большой степени зависит от твоей активности и напористости. Понятно, что ты можешь его потерять. Что бы ты в этом случае подумал о моем прогнозе и обо мне самом?

Предположим другое — ты махнул на все рукой и поехал домой, где тебя убивают. Или не убивают, если ты поверил прогнозу и принял все меры предосторожности. В первом случае все плохо — ты мертв. Во втором — ты жив, но получается, что я солгал. Где же истина?

Вот и приходится мне оставлять все неизменным, не добавляя лишнего фактора — предсказания. Да и что значит предсказывать? Предсказание основывается на законах логики. Интуиции тут совсем немного. Значит, нужна максимально полная информация. В твоем случае я должен знать о тебе все. Но возможно ли это? Более того: я должен знать не только про тебя лично, но и все про всех, с кем ты общаешься в данный момент. Все мельчайшие факторы, влияющие на тебя и твое окружение. Мы, предсказатели, вовсе не колдуны. И если в нашем деле интуиция и играет какую-то роль, то ее сильно преувеличивают.

Вот и приходится нам облачать наши прогнозы в некие загадочные формы. В твоем случае, учитывая то, что я знаю о тебе, я вместо фразы: «Иди в Неваду», мог бы сказать: «У дерева Кефт голубые листья». Сама загадочность фразы насторожила бы тебя и напомнила бы тебе о некоторых событиях твоей жизни. Причем воспоминание было бы естественным и вызвало бы у тебя желание на время покинуть дом. Таким образом я окольным путем, а в этом я довольно искусен, привел бы твое сознание в боевую готовность. Непонятное и неизвестное всегда настораживает и мобилизует. И ты едешь в Неваду в полной готовности бороться за свой миллион.

Поэтому оракулы испокон веков и говорили загадками. Слишком от многих мелочей зависит наше будущее. Я бы объяснил все одной фразой: «Предсказатель своим вмешательством автоматически делает предсказание ошибочным».

Логист сухо улыбнулся Хейлу.

— Кстати, в историческом смысле, где оперируют большими промежутками времени, для всех, возможно, было бы лучше, если бы тебя убили.

Хейл долго молчал. Он смотрел на форт Дуне, на его искрящиеся стены.

— М-да, вы хорошо объяснили. Но знали бы вы, как трудно находиться рядом с истиной и не знать ее.

— Я мог бы написать заранее ответы на все вопросы, что будут мучить тебя, — сказал Логаст. — Легко отыскать нужную страницу и получить ответ. А смысл? Предсказание истинно лишь в определенных пределах. Я не Бог и далеко не всеведущ. Все мои предсказания носят вероятный характер. И что получится, зависит от конкретного человека. В таком расчете слишком много неизвестных факторов. О них я могу судить только по их влиянию на другие факторы, и это в самом лучшем случае. Точнее — догадываться. Что уж тут говорить о точности прогноза… Да и не мое дело вмешиваться. Мое дело — следить за будущим.

Нельзя же было сказать: уничтожьте атомную энергетику, откажитесь от нее и вы спасете себя. Землю погубила не атомная энергия, а образ мышления людей. Как его учесть?

Рассчитать движение планеты по орбите просто, а вот движение пылинки в капризных воздушных течениях почти невозможно. Но попробуем все же проследить ее движение, скажем, рукой. Этим мы изменим воздушный поток, и все расчеты можно начинать сначала. Так же взаимосвязаны мысли и поступки человека и любое вмешательство пусть немного, но неизбежно меняет их, а значит, и будущее.