Одного поля ягода - Диккенс Чарльз - Страница 55

О том, чтобы идти к Райе, ничего больше не было сказано, и они пошли туда, где жила Лиззи. Не дойдя несколько шагов до двери, она простилась со своими спутниками и вошла в дом одна.

— Мистер Аарон, — сказал Юджин, когда они остались на улице вдвоем. Премного благодарен вам за компанию, но теперь, как это ни прискорбно, нам надо расстаться.

— Сударь, — ответил ему старик, — разрешите пожелать вам доброй ночи и посетовать, что вы такой легкомысленный.

— Мистер Аарон, — сказал Юджин, — разрешите мне тоже пожелать вам доброй ночи и посетовать, что вы такой глубокомысленный, а следовательно, скучный.

Но лишь только роль, которую Юджин исполнял в тот вечер, была сыграна и, повернувшись к Райе спиной, он сошел со сцены, вид у него тоже стал глубокомысленный. "Как это Лайтвуд меня спрашивал тогда?" — пробормотал он, останавливаясь и закуривая сигару. "Так чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?.." Тяжкий вздох: "А-а! Скоро мы все это узнаем!"

Такой же тяжкий вздох, точно подхваченный эхом, послышался час спустя, когда Райя, сидевший в темноте напротив дома, где жила Лиззи, встал и медленно зашагал по улице, похожий в своем длинном ветхозаветном одеянии на призрак давно минувших времен.

ГЛАВА XVI

Годовщина

Одеваясь в своей квартирке над конюшней (на Дьюк-стрит, в Сент-Джеймс-сквере) и слыша, как внизу совершается туалет лошадей, почтенный Твемлоу приходит к выводу, что в общем и целом он находится в менее выгодном положении, чем эти благородные животные в стойлах, ибо хоть при нем и нет слуги, который угощал бы его увесистыми шлепками и командовал бы ему грубым голосом: "Тпру! Стой!", все же слуги-то у него нет вовсе, а так как по утрам суставы пальцев и прочие суставы работают у нашего кроткого джентльмена со скрипом, он, пожалуй, согласился бы, чтобы его привязали к двери спальни, но только бы вымыли, вытерли, почистили и одели, предоставив ему играть пассивную роль во время этой нелегкой процедуры.

Как чувствует себя обольстительная Типпинз, наряжаясь для прельщения мужчин, известно только грациям и ее горничной. Этой очаровательной особе не приходится обслуживать самое себя, как бедному Твемлоу, но все же она охотно сократила бы хлопоты, неизбежные при ежедневном восстановлении ее прелестей, так как лицо и шея у нашей богини похожи на панцирь той разновидности раков, которые каждое утро сбрасывают свое одеяние и прячутся в укромных уголках до тех пор, пока на них не затвердеет новая оболочка.

Тем не менее Твемлоу, наконец, ухитряется надеть воротничок, галстук и манжеты, доходящие ему до кончиков пальцев, и отбывает на завтрак. И как вы думаете, у кого он будет завтракать? У своих ближайших соседей, супругов Лэмл на Сэквил-стрит, которые предуведомили его, что на этом завтраке он познакомится со своим дальним родственником, мистером Фледжби. Грозный Снигсворт, может, и наложил бы табу на Фледжби, изъял бы Фледжби из обращения, но миролюбивый Твемлоу рассуждает так: "Если он действительно состоит в родстве со мной, я тут не виноват, а знакомство с ним ни к чему меня не обяжет".

Мистер и миссис Лэмл празднуют первую годовщину своего счастливого супружества, и в честь этой знаменательной даты дают завтрак, потому что званый обед должного размаха можно было бы дать только в несуществующем роскошном особняке, который возбуждает такую бешеную зависть у их знакомых. И вот Твемлоу, по-стариковски семеня ногами, выходит на Пикадилли и вспоминает, что раньше его фигура отличалась большей статностью, а его жизнь не подвергалась такой опасности среди быстро мчащихся экипажей. Впрочем, это было в те дни, когда он еще надеялся получить от грозного Снигсворта разрешение заняться чем-нибудь и стать кем-нибудь в жизни; это было еще до того, как этот величественный самодур издал рескрипт: "Поскольку он, Твемлоу, не сможет отличиться ни на каком поприще, пусть будет неимущим джентльменом-пенсионером, и пусть живет отныне на пенсию, получаемую от меня".

Ах, Твемлоу, Твемлоу! Поведай нам, хилый седенький старичок, какие мысли теснятся сегодня в твоей голове о ней, о Мечте — назовем прежним именем ту, что ранила твое сердце в ту пору, когда оно была у тебя еще совсем юное и когда волосы у тебя были каштановые. Поведай нам, что хуже, что мучительнее — верить в свою Мечту по сей день или знать, что она превратилась в алчного, закованного в броню крокодила, который не способен ни представить себе, какое нежное, мягкое, чувствительное местечко таится у тебя под жилетом, ни пронзить это местечко вязальной спицей. Поведай нам также, милый Твемлоу, что лучше — быть бедным родственником могущественной особы или стоять у извозчичьей биржи в зимнюю слякоть и поить лошадей из мелкой колоды, — той самой, в которую ты сейчас сослепу чуть не угодил ногой? Но Твемлоу оставляет эти вопросы без ответа и молча продолжает свой путь.

Когда он останавливается у дома Лэмлей, к подъезду подкатывает маленькая одноконная карета; в ней восседает божественная Типпинз. Опустив стекло, Типпинз, настроенная весьма игриво, превозносит кавалера, который будто бы только затем сюда и пришел, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Твемлоу помогает ей выйти с такой учтивостью и серьезностью, точно Типпинз и вправду существо вполне реальное. Поднимаясь об руку с ним вверх по лестнице, Типпинз с трудом ступает заплетающимися ногами и делает вид, будто непроизвольные подрыгивания ее ненадежных конечностей объясняются свойственной им от природы живостью.

— Здравствуйте, дорогая миссис Лэмл и дорогой мистер Лэмл! Когда же вы уезжаете за копченым окороком в это… ну, как его? поместье графа Уорвикского — Дан-Кау, что ли? Ах, вот он, Мортимер, имя которого навсегда вычеркнуто из списка моих поклонников в отместку, во-первых, за его непостоянство и, во-вторых, за презренное отступничество. Ну, здравствуйте, негодник! Как, и мистер Рэйберн здесь? А он зачем пожаловал? Ведь мы заранее знаем, что из него слова не вытянешь! Ч. П. Вениринг! Ну, как дела в палате? И когда вы изгоните оттуда эту мерзкую оппозицию? Миссис Вениринг, душенька, неужели правда, что вы каждый вечер ходите туда, сидите в духоте и слушаете эти нудные речи? Кстати, Вениринг, почему мы не слышим ваших речей? Ведь вы в палате рта не открыли за все это время? А нам так хочется вас послушать! Мисс Подснеп, милочка! Папа тоже здесь? Ах, вот как! И мамы нет? А-а, мистер Бутс! Прелестно! Мистер Бруэр! Все в сборе! — Так щебечет Типпинз, наводя свой золотой монокль на Фледжби, на «чужаков» и как девочка-резвушка порхая по комнате. Есть еще знакомые? Кажется, нет. Здесь — нет. Там — тоже нет. Нигде больше нет.

Мистер Лэмл, искрометный с головы до ног, выдвигает на первый план своего друга Фледжби, заявляя, что тот умирает от желания представиться леди Типпинз. Фледжби представляют. Судя по выражению его лица, он хочет что-то сказать, судя по выражению его лица он ничего не хочет сказать, судя по выражению его лица, он погружается в размышления, потом им овладевают сомнения и чувство внутреннего опустошения, он пятится, натыкаясь на Бруэра, описывает круг около Бутса и, окончательно стушевавшись на заднем плане, проводит рукой сперва по левой, потом по правой щеке, как будто долгожданные бакенбарды могли вырасти там за последние пять минут.

Но Лэмл снова извлекает Фледжби на свет божий, не дав ему времени окончательно убедиться в бесплодии его физиономии. По-видимому, Фледжби чувствует себя совсем плохо, так как, если верить Лэмлу, он опять умирает. На сей раз Фледжби умирает от желания представиться Твемлоу.

Твемлоу протягивает ему руку. Он рад познакомиться.

— Мы с вашей матушкой в родстве, сэр.

— Да, кажется, — отвечает Фледжби, — но она была не в ладах со своей родней.

— Вы сейчас живете в городе? — спрашивает Твемлоу.

— Я всегда живу в городе, — говорит Фледжби.

— Любите городскую жизнь? — говорит Твемлоу, но Фледжби сразу укладывает его на обе лопатки, заявив обиженным тоном, что он не любитель городской жизни. Пытаясь ослабить силу падения Твемлоу, Лэмл говорит: "Городская жизнь нравится далеко не всем". Фледжби возражает, что это верно только по отношению к нему, и Твемлоу снова сбит с ног.