Барон Серж де Сангре (СИ) - Назипов Ринат - Страница 1

Пролог.

На вершине одного из голых холмов, что плавно переходят в отроги Каргаломского Кряжа, надежно защищающего Срединную Империю от Проклятых Земель, расположилась дворянская усадьба – одна из тех, что местные дикие горцы высокопарно именуют Замками и в которых издревле находят себе пристанище в трудную годину.

Пять шестиугольных башен, увенчанные остроконечными крышами, соединенные между собой высокой каменной стеной, замыкали небольшое пространство, в центре которого расположилось просторное сооружение, состоящее из двух круглых башен с конусовидными крышами, с обоих концов замыкающих трехэтажное здание, над одной из труб которого, тонкой струйкой вьется жиденький дымок.

Редкий путник, издалека увидев Замок, поднимавший в небо над зарослями шиповника и вереска свои островерхие крыши, счел бы его непреступной твердыней и вполне достойным прибежищем для небогатого дворянского Рода. Но если бы он решил подойти поближе, то сразу же изменил бы свое мнение.

Когда-то могучие каменные стены уже порядком обветшали, и, хотя местами еще проглядывали недавние попытки их починить, особой крепости им это, явно, не придало. Черный мох и сорные травы покрыли стены толстым ковром, постепенно разрушая камень. Кованые ворота уже давно вросли в землю и лишь небольшая калитка чуть в стороне, указывала, что что замок не совсем заброшен и есть еще бедолаги, что в нем живут. Мощная колея, сейчас наполненная дождевой водой и заросшая травой, свидетельствует, что некогда здесь частенько проезжали экипажи, кареты и крестьянские телеги, однако, невозмутимость квакш, облюбовавших для своего жительства старую колею, показывает, что те времена уже давно прошли и они давно не видели помех для своей жизни. Склоны холма. Когда-то старательно очищенные от деревьев и кустарника, уже вновь начали покрываться хиленькими, перекрученными и изуродованными ростками, некоторые из которых уже насчитывали несколько лет.

Если бы, каким-то чудом, неведомый путник пренебрег витающей над Замком аурой безысходности, боли и нищеты, и прошел во внутренний двор, то его взору предстала бы еще более удручающая картина.

Почерневшая, изъеденная плесенью черепица на башнях уже давно расползлась в разные стороны, массивные стропила уже порядком прогнили, а старые флюгера заржавели и указывают кто-куда. Сквозь узкие амбразуры башен виднеются горы щебня. Широкие, фасадные окна третьего, хозяйского этажа здания забиты кривыми гниющими досками, а парочка, еще сохранивших свинцовый переплет со вставленными в него разноцветными стеклами, дребезжат под, даже самым слабым, порывом ветра. Промежутки между окнами уже давно лишились всей своей штукатурки, осыпавшейся мелкими чешуйками, чем-то напоминавших пораженную Проклятьем кожу. Оголившиеся кирпичи, разошлись, а ветра и дожди вымыли скрепляющий их раствор. Весь двор зарос сорной травой и только пара узеньких тропинок говорит о том, что кто-то живой в Замке все-таки есть. Единственная, более-менее целая деталь наружного интерьера, это входная дверь, обрамленная каменными наличниками с, пока еще, четко видимым орнаментом, и венчающий ее дворянский герб. Золотой Единорог, поражающий неведомого монстра, на фоне низкой, массивной, баронской Башни.

Чуть сбоку расположилась большая конюшня, когда-то могущая вместить пару десятков лошадей, а сейчас занятая всего одной полуживой клячей, меланхолично жующей жидкую охапку травы, кем-то брошенной в кормушку. Крыша, стоящего рядом, каретного сарая провалилась, а о назначении этого здания говорит только развалившийся остов кареты, да покоящийся на одном колесе легкий экипаж, на которых так любят кататься молоденькие девушки.

Двор, унылый, пустой и холодный, обнесенный высокими стенами, на которых дожди оставили длинные черные подтеки. В углах, среди щебня и грязи пробиваются кусты терновника, с длинными острыми шипами, с которых, кажется, капает яд. В глубине, небольшой террасой поднимается сад. Который мало-помалу, превращается в самую настоящую чащу. Давно не подстригаемые деревья, стоят раскинув перекручены ветви, подобно ожившим мертвецам, норовя ухватить зазевавшегося путника своими корягами. Когда-то поражающая своей красотой, живая изгородь превратилась в заросли колючего кустарника, способные остановить любого рыцаря. Колючие ветви терновника переплелись посреди дорожек, выложенных розовым мрамором, вцепляясь в любого проходящего и не пуская его дальше, преграждая ему путь в этот заповедник скорби и страдания. Но если бы нашелся отважный путешественник, не побоявшийся колючих кустов и деревьев, то в самом конце центральной аллеи, он уперся бы в небольшой искусственный грот, на входе в который стояла, некогда прекрасная статуя обнаженной эльфийки, державшей в руках букет чудесных цветов. Сейчас же, это произведение искусства, могло только напугать, лишившееся носа прекрасное лицо превратилось в маску Старухи Смерти, а сама статуя, кажется отравленной, ее тело, когда-то белое и прекрасное, покрылось язвами и приобрело синюшно-гнилостный цвет, а чудесный букет больше напоминает пучок ядовитых поганок.

Не без труда открывшаяся дверь, ужа давно не видевшая масла на своих петлях, открывает доступ в самую старую часть Замка. Когда-то величественный портал со стрельчатым сводом, разделенный на шесть частей голубоватого, с золотистыми прожилками гранита и ключевым камнем в точке их пересечения, на котором повторяется, сохранившийся, чуть лучше, чем над входной дверью герб, встречает гостя полумраком и всепроникающей сыростью. На верхний этаж Замка, ведет широкая каменная лестница с точеными деревянными перилами. По стенам вдоль нее еще видны останки родовых портретов владельца Замка. Некоторые из них уже давно лишились своих рам, другие пока еще висят в обрамлении почерневших, пропитанных плесенью конструкций. Из-за выцветших и пожухлых красок древние воины и рыцари, строгие матроны и прекрасные девушки, сейчас напоминают вампиров и ламий, пугая бледностью своей кожи и яркими сочными, красными губами, больше напоминающими оскалы вурдалаков, чем улыбки. Некоторые портреты из-за покрывавшей их плесени, приобрели окраску разлагающейся плоти, делая их еще более жуткими и зловещими на вид. На третьем этаже, парадная лестница плавно переходит в широкий коридор, посреди которого возвышаются высокие, перекошенные двери, ведущие в и большую залу, которая, вероятно, в стародавние времена выполняла роль столовой. Но было это так давно, что даже они сами не помнят, когда их открывали в последний раз. От столовой, в обе стороны, расходится ряд дверей поменьше, господские и гостевые комнаты. Так же уже давно не распахивающихся, чтобы принять гостей или дать отдых своим хозяевам. Только из-под самых дальних, скорее всего, когда-то ведущих в комнату прислуги, выбиваются неровные отблески горящего камина, неспособного обогреть даже эту небольшую комнату.

В углу комнаты, на широкой кровати, с колонками и парчовыми занавесками, застеленной старым и грязным постельным бельем, лежит худой и истощённый мальчик. Его застывшая под покрывалом фигура, заостренный нос, костлявые скулы, сложенные руки и вытянутые ноги, делали его похожим на скульптуру на крышках гробниц. Хотя, скорее, все же юноша, лет пятнадцати, может шестнадцати. Тонкий пушок уже покрыл его верхнюю губу и вьется на подбородке и впалых щеках. Дыхание юноши, редкое и какое-то поверхностное, под тонкими веками не заметно никакого движения глазных яблок. Тонкие руки и ноги, впалая грудь, могут служить подтверждением того, что юноша уже несколько лет не встает со своего скорбного одра. Тусклый свет, проникающий через одно из не заколоченных фасадных окон, превращал комнату в зловещую обитель, где вечным сном спит заколдованная принцесса, а в нашем случае, юный принц.

Рядом с кроватью, на стуле, опустив голову на когда-то могучие руки, пристроился крупный мужчина. Если бы не иногда мелькающие в его глазах искорки, можно было бы подумать, что он умалишённый, настолько грязным и опустившимся он кажется. Седые длинные лохмы, давно не стриженые усы и борода, почти полностью скрывают его лицо. Редкие отблески пламени изредка освещали его лицо, которое было выдублено временем, солнцем, ветром и непогодой, став грубее и темнее чем у Закатных орков. Мужчина изредка поправляет покрывало, заботливо подтыкая его под истощённое тело юноши и иногда прикладывается к большой глиняной кружке, над которой вьется парок, пытаясь согреться. На первый взгляд, мужчина стар, очень стар, лет семьдесят, а то и все восемьдесят, но если приглядеться, то становится видно, что вряд ли он перешагнул сорокалетний рубеж. А его морщины и выцветшие глаза свидетельствуют только о том, что этому человеку пришлось слишком много пережить, слишком много вынести на своих широких плечах и жить дальше у него просто не осталось никаких сил, а держит его на этом Свете только Долг и… и жажда мщенья. Страх и ненависть поселились в его душе, они и не дают ему покинуть этот Мир, хотя сил жить уже и не осталось.