Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" - Страница 59

Снова образ. Бонни отчаянно цепляется в землю, пытаясь вырваться, но тело ослабло, а крики о помощи застревают спицами в горле. Поднимая голову, она видит, что до света еще несколько метров, но преодолеть их кажется невозможным, и вопль отчаяния готов вот-вот вырваться.

Девушка подавляет его, открывая глаза и вновь развеивая иллюзию. Она делает медленные шаги, чувствуя вновь подступающие приступы кашля и головокружения. Маленькими шажками она уверенно движется к двери, стараясь не обращать внимания на подступающие слезы и воспоминания.

Отец, предательство, детская обида, желание найти хоть какие-то отголоски справедливости, Ребекка, снова предательства, Тайлер…

Шаги вперед и слезы. Шаги вперед и слезы. Словно Бонни идет на мнимую свободу против своей воли, словно кто-то заставляет ее снова сбегать от того человека, кто действительно может помочь…

Обрывки фраз всплывали в памяти. «Все будет хорошо, Бонни. Ты знаешь, что твое имя является по сути нарицательным?», или: «Ты слишком отчаянна, чтобы так просто умереть», или что-то еще… Девушка остановилась посреди комнаты, подняла голову вверх, увидела свет…

Она выбралась. Солнце приветливо улыбалось, согревая всю округу своим теплом. Беннет рухнула на землю, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Она очень сильно устала и сейчас хотела спать, чтобы отдохнуть, выкинуть из головы плохие мысли.

Тайлер. Это имя кто-то вышил нитками на ее сердце. Это имя — как повод остаться и не сбегать. Как желание открыться и сдаться в плен теплу и солнцу. Его имя самое обычное и самое распространенное, что свидетельствует об одном: такие, как он существуют, и им можно открыться.

Тайлер. Как причина быть слабой и беззащитной еще несколько дней.

Или минут.

Или лет.

Не важно. Все, что Бонни знала для себя на этот миг: она больше не хочет быть той, кем не являлась. Вряд ли это получится сразу. Вряд ли это вообще получится.

Но попытаться стоит.

Солнце и тишина. Перед глазами становится темно, а сил уже не остается. Беннет делает еще несколько финальных рывков — чтобы оправдаться перед самой собой, — а потом падает, теряя сознание.

Спасительная темнота. Наверное, люди стремятся к ней не потому, что они плохие, аморальные или ненормальные.

Просто только здесь можно найти спокойствие.

3.

Сальваторе вбежал в спальню, забывая включить свет. Он ринулся к девушке, которая, мучаясь каким-то кошмаром, кричала, изворачиваясь и стараясь что-то оттолкнуть от себя. Девушка пинала ногами одеяло, изворачивалась и плакала. Деймон схватил свою соседку за плечи и хорошенько встряхнул ее, громко прокричав ее имя.

Елена замерла, прогнувшись в позвоночнике и затаив дыхание. Она смотрела куда-то вдаль, пытаясь прийти в себя и осознать, что все произошедшее было сном.

Она была беспомощна, растоптана и беззащитна. Это сводило с ума настолько сильно, что в сознание Добермана прокралась опасная мысль: «А почему бы этим не воспользоваться?». На какие-то секунды Деймон увидел перед собой не ненавистную и фальшивую девчонку, а объект для реализации своих животных и безумных грез. Нет, речь шла не об интимной близости. Речь о том, чтобы, например, запугать еще больше или избить…

Последняя мысль пульсацией билась в венах, стучала в висках, моля претворить желание в реальность. Может, это лишь проявление ненависти или каких-то извращений. Может, просто желание отыграться хоть на ком-то за свой несложившийся роман с Джоанной и долгое отсутствие верной спутницы рядом. Может что-то еще.

Это напоминало забвение или наваждение. Сальваторе бы поддался опиуму вожделения, но Елена пришла в себя. Дикой кошкой она прижалась к изголовью кровати, устремляя безумный взгляд на рядом сидящего мужчину и желая превратиться в пустоту, чтобы исчезнуть из этого мира.

Она не узнавала Добермана, в этом сомнений не было. Она себя-то не могла узнать.

Депрессия достигла своего апогея. Катастрофического апогея, нужно признать.

Парень сбросил с себя цепкие объятия грешной ночи, стараясь выкинуть из головы нехорошие мысли и сконцентрироваться на одной: эту девушку надо оберегать, потому что только так можно рассчитаться с Локвудом и уйти в свободное плавание.

Гилберт скривилась в лице, что вызвало в Сальваторе еще большую ненависть, но не зарыдала и не забилась в истерике, а лишь скинула с себя руки незнакомца.

— Т-ч-ч-ч, — он подсаживается ближе, а Елена пятится на противоположный край кровати медленно, но уверенно, все еще не сводя затравленного взгляда с парня. — Ты узнаешь меня? Я не сделаю тебе больно…

«Но хотел бы», — ехидно замечает внутренний голос. Доберман посылает к чертям свое внутреннее «Я», или свое эго, или как оно там называется, и продолжает вглядываться в девушку, знакомство с которой в будущем разрушит его жизнь.

— Это всего лишь ночной кошмар. Здесь тебя никто не тронет, — он протягивает руки, — иди сюда.

Последние слова врываются в сердце и отдаются щемящей болью. Елена вспоминает вечер, нападение, появление этого самого незнакомца, его властное: «Иди сюда» и последующее за этим чувство безопасности. Елена все еще не двигалась, но уже и не шарахалась. Она знала только одно: рядом с этим человеком она будет в безопасности. Она знала только это, но все еще не могла найти в себе силы пошевелиться и приблизиться к Деймону.

Кто бы мог подумать! Из всех воспоминаний, в которых, так или иначе, присутствует Сальваторе, она выбрала именно то событие, что случилось в парке. Из всех событий — одно положительное! И это учитывая тот факт, что Елена сейчас весь мир воспринимала как враждебность и опасность.

Так, почему? Почему именно: «Иди сюда» и чувство безопасности пробудились в ее памяти? В ее сердце?..

Деймон смотрел на девушку — красивую, идеальную и фальшивую — понимая, что сейчас Елена — сломанный робот. Вся система разрушилась из-за действия вируса, который появился после смерти матери. Этот вирус отравил не только разум, но и душу, и сердце, и мировосприятие. Вряд ли Гилберт видит целостную картинку… Все в ее восприятии воспринимается как обрывочность: хаотичное соединение фрагментов. И это сводит с ума любимую девушку Локвуда. И это лишает ее способности быть собой…

— Иди сюда, Елена, — устало проговаривает Деймон. — Кроме нас тут никого нет. Верь мне.

«Верь ему», — отчетливо что-то шипит в сознании.

Девушка сглотнула, на пару сантиметров приблизилась к мужчине, а потом с осторожностью посмотрела на дверь, словно все еще видела кого-то рядом с собой. Кого-то враждебного и несущего опасность.

Сальваторе поднялся, подошел к двери, сделал вид, будто ищет что-то незримое, но через пару секунд вернулся к кровати. Елена уже не дикой кошкой, а затравленным ребенком смотрела на мужчину, прижимая к себе одеяло.

— Отвести тебя в туалет? — устало спросил Деймон, садясь рядом с девушкой. Ему не хотелось быть нянькой для этой несносной девки с ее извечными приступами истерики. Ему не хотелось, и ненависть согревала кровь, превращая вены в раскаленные металлические провода. Сальваторе не мог противиться этому сладкому и такому обжигающему чувству. Все эпитеты разлетались вообще, когда речь заходила о чувствах к девушке, сидящей напротив.

— Так, отвести?

Она молчала, то ли не понимая вопроса, то ли вообще его не слыша. Деймон выдохнул, думая о том, что даже отношения с Хэрстедт были куда проще. С этой долбанной анорексичкой было куда легче!

Лучше выкинуть из мыслей и Джоа, и Локвуда, и Елену сегодня на ночь, закурить очередную сигарету в пустой кухне и предаться цинизму. Лучше вообще напичкать эту суку снотворными, а утром отправить к мозгоправам…

Или избить ее… Чтобы привести в чувства.

— Засыпай. Тут никого нет.

Он поднялся, но не успел даже сделать шаг, как услышал шум. Обернуться тоже не хватило времени, зато прочувствовать цепкую хватку удалось. Сальваторе развернулся, увидев, как Елена отчаянно держится за его руку, сидя в одной растянутой футболке в его постели и внимательно вглядываясь в него, будто ища ответы. Изумление на миг вытеснило ненависть и раздражение. Доберман внимательно оглядел девушку, а в его сердце вновь появились эти ненормальные желания.