Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" - Страница 45

Бонни прижалась к парню, когда они оба затерялись где-то в толпе, закрыла глаза и расслабилась. Они танцевали не в такт музыки, никак не соответствуя общей пульсацией, не слыша громких басов и не видя ярких цветов коктейлей и прожекторов. Они танцевали под собственную музыку, которую никто кроме них двоих не слышал. Оба брошенные и непонятые, разочарованные и наивные.

Потом они немного отвлеклись от своей меланхолии, влились в общую колею и уже через несколько минут забыли: он — о своей прекрасной Мальвине, она — об отце, который толкнул ее на кривую дорожку, заставляя подбрасывать вещдок и избивать мужскую часть населения. На несколько минут они стали лучшими друзьями.

Они ошиблись. Снова. В очередной раз. Ему не стоило приезжать сюда и танцевать с Бонни. Ей тоже лучше было бы сидеть дома!

Они ошиблись…

3.

Человек, вошедший в «Часы» был в сопровождении нескольких охранников. На губах этого загадочного персонажа ножом кто-то вырезал улыбку, настолько она была уродливой и отталкивающей. Одетый в белый костюм, он выглядел как мафиозный лидер, которого боятся все ведущие мафии мира. Между пальцами была зажата толстая кубинская сигара а блеск глаз мужчины был холодным и не очень хорошим. Неспешной походкой он двинулся вдоль линии установленных по периметру барных стоек, внимательно оглядывая присутствующих. Годзиллы-охранники покорно шли следом, бритоголовые, накаченные и опасные. На запястьях всех охранников красовались часы одной и той же марки одной и той же модели — знаменитые швейцарские «Elle», не очень дорогие, но достаточно красивые. Время на всех часах было выверено с точностью до секунды.

Мужчина сел за барную стойку и заказал стакан воды со льдом. Он взглядом хищника внимательно рассмотрел менталитет, словно мог разглядеть каждого человека, словно имел такое же хорошее зрение, какое имеет хищник, крадущийся на антилопу…

Он улыбнулся своей вырезанной улыбкой, выпил стакан воды и сделал очередную затяжку.

Она танцевала с каким-то парнем с улыбкой на губах и всяким отсутствием страха последствий своих поступков. Каждый преступник возвращается на место преступления. Не стоило Бонни соглашаться на эту аферу, не стоило ей идти против Клауса… Не стоило вообще попадать в плен чар Ребекки. Теперь она под прицелом сразу двух снайперов, и каждый из них выстрелит, если потребуется…

Клаус умел ждать. Он пробыл в клубе час, прежде, чем поймал тот момент, когда Бонни оставила в покое своего компаньона и направилась за очередным бокалом выпивки. Походка уверенная, хоть и пошатывающаяся. Взгляд такой же как в первую встречу — целеустремленный, холодный, решительный…

Несчастная девчонка.

Клаус взглянул на своих телохранителей. Те едва заметно кивнули и с бесстрастными выражениями лиц направились к девушке. Майклсон улыбнулся, закуривая, выпуская дым и наблюдая, как страх липкими лапами хватает девушку за плечи, как осознание бессилия бьет пощечины, отравляя сознание. Девушке закрыли рот, ударили со всей силы в живот, чтобы та не рыпалась и, скрестив руки за спиной, направили к черному выходу. В клубе было темно и шумно, никто не обратил внимания. А кто и захотел вмешаться, увидел уродливую улыбку Клауса Майклсона и сразу попятился назад.

Майклсон щедро наградил официанта чаевыми и, затушив сигару, направился вслед за своими людьми. Он не собирался устраивать пытки, не собирался отрезать пальцы и засовывать иголки под ногти. Это все устарело. Достаточно несколько поцелуев кулаков — и человек уже становится не таким прытким.

Музыка глушила, софиты ослепляли, а народ действовал по принципу: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю».

Итак, Клауса Майклсона освободили, план Ребекки провалился, и теперь, вышедши, Никлаус мечтал лишь об одном — узнать, кто же так сильно хотел его заключения. Он выбьет правду, вытянет ее, ведь привык получать то, что хочет. Недаром и Ребекка падка на исполнение своих амбиций.

Он вышел на свежий воздух. На заднем дворе клуба народу не было, а если кто и был, то поспешил ретироваться. Охранники впечатали Бонни в стену, сильно ударив по животу еще раз, чтобы у той не возникло желания кричать и сопротивляться. Девушка вмиг почувствовала укусы осеннего холода, а еще она ощутила, что протрезвела слишком быстро и что сильно боится…

Смерти.

Бонни, держась за кирпичную стену, медленно выпрямилась и устремила взгляд на Клауса. Взгляд затравленного и избитого зверя, который, несмотря на слабость, готов сражаться до последнего. Майклсон улыбнулся, кивнул, и вот двое охранников вновь приближаются к Беннет. Один прижимает девушку к себе, схватив ее за волосы и подставив тем самым ее лицо для удара. От резкого и сильного удара голову девушки вывернуло вправо. Головная боль стала такой резкой и пронзительной, что появилось головокружение. Из носа потекла кровь, пачкая красивое и прелестное лицо юной феминистки. Мулатка, сплюнув кровь на грязный асфальт, повернулась к Клаусу и, выше подняв подбородок, усмехнулась.

— Все так, как мне говорили, — сквозь зубы процедила Беннет. — Ты, и правда, ублюдок.

Клаус в своем белом костюме выглядел так аристократично на фоне грязных стоков, обшарпанных улиц и гнилых деревьев, как бы олицетворяя собой чистоту и непорочность. Беннет все еще держали за волосы, потом охранник отшвырнул девушку. Беннет уперлась в стену и нашла в себе силы устоять на ногах.

— Малышка Бонни Беннет, я все о тебе знаю, — с улыбкой пропел Клаус, подходя ближе и засовывая руки в карманы. — Поговорим немного о такой маленькой флешечке, которую ты мне подбросила, а?

— Если ты все знаешь, какого хуя говорить?

Улыбка исчезла с губ Майклсона. Быстрыми шагами приблизившись к девушке, он схватил ее за горло и впечатал в стену. Бонни ощущала, как пальцы этого ублюдка впиваются в ее шею, как становится больно, как дышать становится труднее и труднее…

Потом яркая вспышка: бритва, отец, боль, ненависть. Потом еще одна яркая вспышка: следователь, говорящий, что у девушки половое созревание, и она все надумала. И последняя финальная вспышка: «Новые дети свободы». Беннет не сдастся хотя бы просто потому, что не позволит себя победить, не позволит мужчинам в очередной раз уничтожить ее жизнь.

Такого больше не повторится.

— Я не заявил копам о твоей выходке. Ты должна мне!

Бонни молчала, сверлила взглядом противника, преисполняясь лютой ненавистью и неконтролируемой яростью. Если бы сейчас Беннет вручили пистолет — она бы не стала задумываться о последствиях — спустила бы курок, посмотрела бы, как вышибает мозги этому ублюдку, как кровавое месиво украсит собой серый асфальт и сделает эту сумасшедшую осень еще более насыщенной!

Клаус приблизился к уху девушки и прошептал, как убийца шепчет молитву в исступлении:

— Ты не представляешь, на что я способен! Я знаю, что ты всего лишь игрушка в чьих-то руках, и мне, если честно, плевать на тебя. Назови имя и можешь не оглядываться в темных переулках.

Бонни усмехнулась и с такой же непритворной злобой прошептала в ответ:

— Ты думаешь, ты первый мужчина, который унижает или избивает меня?

— Может, не первый. Но я первый, кто в эту самую минуту может убить тебя… Медленно.

— Так давай же, — хриплым и уверенным голосом произнесла девушка. Клаус отстранился, заглянул в глаза этой чокнутой, готовой распрощаться с собственной жизнью ради каких-то иллюзорных идей. — Убей меня — мне больше нечего терять! Убей! Вы, мужики, только тогда чувствуете себя людьми, когда унижаете и избиваете. Что ж, покажи свое достоинство — убей меня!

Клаус сжал горло девушки, Бонни замолчала.

Но не испугалась. Неизвестно, что действовало на нее — алкоголь или обида на отца, — но это было что-то настолько сильное и мощное, что способно было стереть страх перед смертью. Может быть, в глубине души Бонни и не хотела умирать, но сейчас она не заглядывала в глубины своих воспоминаний, страхов и страстей. Сейчас она уверенно глядела на врага, который мог пырнуть ее ножом. Сейчас она могла умереть как последняя шавка: в подворотне ненужной и всеми забытой. Сейчас она могла превратиться в воспоминания…