Иволга будет летать (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 24

– Возможно проверить, правду ли она говорит? – спросил Каляев. – Насчет того, что ничего не помнит.

Белецкий отрицательно мотнул головой.

– В настоящий момент невозможно. Ее сознание обращается к модулю п-памяти, но мы не можем говорить о к-корректности или некорректности считывания поврежденной записи или считать ее сами, как не можем считать воспоминания из человеческого мозга: внутренняя система кодирования слишком сложная.

– Иными словами, ее слова могут быть правдой, но могут и не быть?

– Д-да. Могут и не быть, – признал Белецкий неохотно, но намного легче, чем Смирнов от него ожидал.

– А что с резервными самописцами? – спросил капитан Цибальский.. – Сильно повреждены?

– П-параметрический пострадал незначительно: первичный анализ метеоданных и данных систем вертолета будет закончен к вечеру. – Белецкий отвечал капитану, но по-прежнему смотрел на Каляева. – Однако речевой самописец, который в свете обстоятельств интересует нас более всего, п-поврежден настолько, что восстановление невозможно. Таким образом, как и почему Иволга сообщила Абрамцеву то, что сообщила, п-прояснить не получится.

– Интересное совпадение, – заметил Каляев.

Белецкий вопросительно взглянул на Смирнова; Смирнов кивнул, разрешая говорить дальше: скрывать что-либо не было смысла.

– Есть основания п-полагать, что это не совпадение, – сказал Белецкий. – Абрамцев мог сам вывести его из строя, чтобы избежать прослушивания записи и распространения слухов среди сотрудников базы.

– Все записи взаимодействия пилота с искином сохраняются и отправляются на изучение киберпсихологам, – пояснил Смирнов.

– Характер п-повреждений указывает на то, что карта памяти испорчена узконаправленным воздействием высоких температур, вероятно, выстрелом из лучемета на малой мощности, – сказал Белецкий. – Возможно, п-после того, как первый шок прошел, объяснительная за «несчастный случай» с самописцем показалась Абрамцеву п-предпочтительнее слухов об… стрессовой информации. Успокоившись, он мог усомниться в ее д-достоверности и постараться таким образом избежать публичного скандала. Или пожелал все скрыть п-перед тем, как свести счеты с жизнью. Доподлинно мы уже не узнаем, как и то, что происходило в кабине перед аварией.

– А кольцо он не успел или забыл надеть обратно. – Каляев задумчивым взглядом скользнул по коробу с искином. – Или не захотел, не важно: в штатной ситуации никто бы не стал делать из этого далеко идущих выводов… Возможно, вполне возможно. Скажите, доктор, – Каляев повернулся к психиатру, – на ваш взгляд, насколько эта отсроченная реакция ожидаема для Абрамцева? Я имею в виду уничтожение самописца.

– На мой взгляд, весьма ожидаема, – после секундного размышления ответил Иванов-Печорский. – У него не было другого способа надежно пресечь кривотолки.

– А как вы оцениваете социально-прогностические способности Иволги? На качественном уровне: количественные оценки мне известны.

– Невысоко. Но Денис Абрамцев был, в некотором роде, очень предсказуемым человеком. – Психиатр пристально взглянул на Каляева. – Из ваших вопросов следует, что вы всерьез рассматриваете возможность того, что аварию подстроил бортовой искин. Но зачем, ради чего?

– В настоящий момент я пытаюсь узнать, была ли у Иволги технически такая возможность и можем ли мы выяснить это наверняка, – сказал Каляев. – Возьму на себя смелость предположить, что анализ данных параметрического самописца покажет корректную работу всех систем. Но, как буквально только что мне объяснял уважаемый Вячеслав, в сложных ситуациях пилоты часто в большей степени ориентируются на свето-звуковые и речевые подсказки от искина, чем на табло приборов, поскольку информации слишком много, а решение нужно принимать мгновенно… Что, если Иволга, вопреки всем «эмоциональным подкреплениям», давала неверные подсказки?

– Михаил Викторович, чем практиковаться в предвидении, лучше возьмите на себя труд внятно аргументировать это безумное предположение, – раздраженно сказал Смирнов. – Мне оно видится абсурдным и оскорбительным для наших кибернетиков. И для меня лично. Зачем вдруг Иволге пытаться убить пилота?

– Даже наличие мотивации и возможности совершить преступление еще не доказывает факта его совершения, – подчеркнуто спокойно сказал Каляев. – Однако уже то, что преступление могло быть совершено и может пройти незамеченным не слишком-то обнадеживает, как думаете?

– Вы не ответили на вопрос.

– Сейчас у меня нет ответа. Но…

– Раз нет, то извольте быть корректны, выдвигая гипотезы!

– Не кипятись, Сева. Замечания господина инспектора вполне резонны, – вмешался психиатр; они со Смирновым были старыми товарищами. – Ты спрашиваешь про Иволгу – ну, а зачем Абрамцеву разбивать вертолет о скалы? Он тебе не трепетная барышня, чтоб назло всем верх с низом перепутать: кремень был мужик, настоящий ас. – Психиатр обвел взглядом присутствующих. – Вся история – сплошные вопросы, и ни одного на них убедительного ответа. Это, как ни крути, странно. Давайте не ругаться, а спокойно думать.

– Да, да. – Капитан Цибальский энергично закивал. – Давайте дождемся анализа уцелевшего самописца. И заключения медэкспертов.

– Тем не менее, я еще раз прошу всех воздержаться от необоснованных предположений, – процедил сквозь зубы Смирнов. – В семь жду всех в конференц-зале. Кровь из носу, но чтоб к семи анализ был готов, Игорь! Ты понял? В семь!

– Д-да, Всеволод Яковлевич, – сказал Белецкий. – Сделаем.

– И доложишь так, чтобы любому… чтоб каждому было понятно, что к чему! Без путаницы с цифрами. А то еще что-нибудь выдумают, – Смирнов бросил мрачный взгляд мимо Каляева на «уснувшую» Иволгу и, ни с кем не прощаясь, ушел.

– Что это он вдруг так взвился? – с недоумением спросил капитан Цибальский, ни к кому не обращаясь.

– Известно, что: нервы, – устало сказал психиатр. – Ну, до вечера, господа.

***

Дождавшись, пока большая часть рабочей группы разойдется по своим делам, Белецкий подошел к Давыдову.

– Слава, что там у вас с медиками? П-поговаривают, вы захватили старую установку в подвале и занимаетесь какой-то некромантией.

– Вообще-то это называется «следственная реконструкция». – Давыдов слабо усмехнулся. – Мы пытаемся установить позу в момент удара и узнать, таким образом, предпринималась ли попытка восстановить контроль над машиной.

– Это возможно?

– Есть старинная методика. В медчасти по записям нам подобрали пятерых мужчин того же сложения, что и Дэн: мы сажаем их в кабину и заставляем проводить разные манипуляции со штурвалом и «шаг-газом», – объяснил Давыдов. – Медики проводят измерения: взаимное расположение большого и указательного пальцев и углы сгиба фаланг при экстренном сбросе высоты, при подъеме, при выравнивании бокового сдвига, при расслабленном положении. Потом сопоставляют эти данные с сохранившимися останками пальцев, строят объемные модели. Из-за аномалии кисти Дениса применение такой методики не вполне корректно, но это лучше, чем ничего. Ну, а я командую испытуемыми, показываю им, что делать и в каком порядке.

– П-понятно. Твоя была идея?

– Все равно заняться нечем. Ты же в цифрах все равно пока не дашь копаться.

– Не дам. Что у вас получается?

– Мы еще не закончили. Промежуточных выводов мне не сообщали для чистоты эксперимента. – Давыдов помолчал. – Игорь, ты уверен, что Дэн стрелял в самописец? Это же как пожар на кухне устроить, чтобы скрыть разбитую чашку. Формальной объяснительной даже он бы не отделался.

– Но п-публичный скандал навредил бы не только его самолюбию и репутации «номера первого», но и проекту, и вам с Валей – всем сразу: лучше пожар на кухне, чем во всем доме. Состояние самописца не п-позволяет установить причину со стопроцентной точностью. Но процентов девяносто я дам. Иволга могла сама п-подсказать ему такую идею.

– Он мог бы попросить тебя стереть запись.

– Мог, но не стал бы: п-просить инженеров об одолжении он считал ниже своего достоинства. – Лицо Белецкого на миг исказила болезненная гримаса. – Ты его знаешь.