Звоночек 4 (СИ) - Маришин Михаил Егорович - Страница 58

Вот тут, увильнув под предлогом занятости важным делом с митинга, который организовали деятели московского горкома, находился и я. Назначить из «резерва капитанов» командира колонны и заместителя, назначить частоты связи и позывные, проинструктировать о порядке совершения марша, сказать ободряющее напутственное слово и отправить без карт в лагеря под Борисовым. Где этот город находится, я знал довольно приблизительно, пальцем в карту ткнуть мог, но вот уверенно сказать, как туда сейчас проехать — увы. Ничего, язык и дорожные указатели доведут. Все-таки не глухие места, а ВАД, военно-автомобильная дорога Москва-Минск.

И вот так по кругу, с интервалом в пятнадцать минут. И что удивительно — не приедалось! И через два, и через три-четыре часа, и под самый конец я все так же бойко командовал, не чувствуя усталости. Как мы не старались, но до отведенных по плану 15 часов мы не уложились. Последние машины ушли уже в пятом часу вечера. Всего сегодня мной было отправлено тридцать пять колонн и чуть меньше тридцати тысяч человек.

Под самый конец, когда митинговать было уже некому, всех, кроме медиков, проводили, массовики-затейники подтянулись ко мне.

— Здравствуй, Семен Петрович, — еще издалека, привлекая мое внимание, крикнул директор ЗИЛа Рожков.

— Здравия желаю, товариш майор, — уже ближе, за четыре шага, козырнул полковой комиссар весьма коренастого и бравого вида, за которым шли другие командиры и политработники.

— Бригинженер, товарищ военком, — поправил я его. — Здравия желаю. Что, всех отправили? Только медики остались?

На широком лице комиссара просто расцвела заразительная улыбка.

— Обознались, товарищ бригинженер! Я с вами еду в 15-ю танковую дивизию, а военком вот! — подтолкнул от вперед скромно стоящего за его плечом ровесника по званию, но не дал ему вставить даже слова. — Все, товарищи, труба зовет, по машинам! — я не успел и вякнуть, как комиссар отдал приказ и оставшиеся двадцать резервистов медслужбы, две трети из которых составляли женщины, полезли в пять «Туров» новой, военной модели, с утилитарным кузовом повышенной вместимости и двигателем от 5-тонного грузовика.

— Отставить! — скомандовал я поморщившись. — Товарищ полковой комиссар, представьтесь!

— Полковой комиссар Попель! — отчеканил он сразу собравшись, чем произвел на меня хорошее впечатление.

— Слушай команду старшего по званию! — выделил я особо последние два слова, расставляя все точки над «зю», и тут же, уже тихо и спокойно осведомился у Рожкова. — Товарищ директор, на моих восемнадцать минут пятого, покормите защитников Родины в заводской столовой.

— Конечно-конечно… — засуетился заводской голова, но я перебил его только поняв, что нам не откажут.

— Становись! Нале-ву! В столовую на обед! За мной! Шагом, аррш! — с долгими паузами между предварительными и исполнительными командами, давая время разобраться и покрутиться через любое плечо, повел я свое невеликое наличное воинство. Полковой комиссар четко шагал в первом ряду, бок о бок с пристроившимися к нему еще пятью политработниками батальонного и ротного ранга. Да, не подозревал я, что ехать до Борисова мне придется в такой компании, иначе умотал бы с первой же колонной. Ведь к бабке не ходи, привяжутся с политикой и придется про выход из партии говорить!

В столовой я, пожалуй, слишком навязчиво стал приставать к «хозяину» Рожкову, обсуждая с ним заводские дела, лишь бы не связываться с комиссарами. Благо тема перехода завода с трех смен по восемь часов на две по двенадцать и соответствующей перестановки кадров была неисчерпаема, не говоря уж об чисто технических вопросах, вроде упрощения машин военного времени. Но сколько веревочке не виться, конец у нее все равно найдется. То, что мне не отвертеться именно от Попеля стало ясно, когда стали отправлять колонну. Замыкать ее должен был последний БА-11, экипаж которого, в составе командира, водителя и радиста, военкомат сподобился сформировать. А вот о моей машине, видимо, позабыли.

— Товарищи, кто знаком с радиостанцией? — спросил я у политработников, не надеясь на врачей. — Нужен радист в мой экипаж!

— Я знаком! — тут же шагнул вперед полковой комиссар. И мне не оставалось ничего иного, как посадить его к себе на переднее правое сидение. Достав наушники с микрофоном, я ткнул их провод в разъем рации и вручил Попелю вместе с листком, на котором были записаны частоты всего эшелона и отдельных колонн. Так как РСТ можно было переключать между тремя фиксированными частотами, а колонн — три десятка, по мере того, как мы их будем догонять, станцию придется перенастраивать. Прочих комиссаров я назначил старшими других машин, а к себе посадил двух серьезных женщин лет сорока, военврачей 1-го и 2-го рангов, представившихся Таисьей Петровной и Тамарой Владимировной.

В шесть часов вечера, как я и планировал, тронулись в путь. Благодаря тому, что наша колонна короткая и в ней не было грузовиков, скорость я старался поддерживать в районе 60 километров в час так, чтобы БА-11, способный разгоняться только до 80, от «Туров» не отставал. И то, после поворотов, Попель передавал мне просьбы притормозить. А еще полковой комиссар без устали вызывал ушедшую почти два часа назад колонну, чтобы определить, насколько мы отстаем. Ответ пришел только когда мы уже проехали по Можайскому шоссе Одинцово. Выяснилось, что та уже проехала Голицино. Тогда, уже на общеэшелонной частоте Попель стал выяснять, где голова эшелона, случались ли какие-нибудь происшествия в пути. Это занятие чем-то напоминало испорченный телефон и отняло много времени. РСТ, в хорошем состоянии и при благоприятных условиях, добивала километров на тридцать, между колоннами же было около десяти, поэтому из хвоста в голову приходилось общаться по эстафете. Только в Кубике Попель обрадовал меня тем, что голова эшелона без происшествий прошла Смоленск.

В отличие от прочих, ехавших на грузовиках для которых этот бросок был еще и обкаткой, мы не останавливались каждые два часа на оправку и осмотр техники, двигались непрерывно. Догоняя очередной замыкающий БА-11, по связи просили прижаться к обочине, прочих же попутчиков приходилось распугивать сигналом моего «Тура». Встреч вечернему солнцу, сквозь среднерусские леса, стоящие стеной по обочинам, через городки и деревеньки, глядящие на нас маленькими окошками серых бревенчатых изб, мчались мы на запад. Первое время молча, вернее, общаясь только по делу. Строгость, с которой я «поставил себя» перед выездом, давала себя знать, но поглядывая изредка на Попеля, я видел, что того так и подмывает поболтать, проблема лишь в том, как начать.

— Как же славно, товарищ бригинженер, что вы именно в наш 5-й корпус мобилизовались, — не выдержал комиссар, когда мы проезжали мимо станции Дорохово. — Это ж какой мощный пример! Какую политработу можно развернуть! Сразу же, как будем в Борисове, надо собрать митинг и вам там обязательно выступить!

— Боюсь, товарищ полковой комиссар, что работы по моей, инженерно-технической части будет выше крыши, не до митингов, — ответил я сухо.

— То есть как?! Как же без боевого настроя? Без задора и энтузиазма? С ними и работа спорится быстрее и лучше! Правильно политически подготовленный коллектив сделает ее вдвое, втрое, даже впятеро быстрее! В конце концов, отказываться выступать на митинге — это не по-партийному, не по-большевистски! Вы, как старший товарищ, обязаны поддержать и приободрить рядовых членов партии, да и беспартийных тоже, — возмущенно и где-то чуть обиженно надулся Попель.

— Не по-партийному, не по-большевистски. Точно, — кивнул я, решив, что раз разговор начался, то юлить уже поздно, скрывая правду, я только подорву свой авторитет. — Наверное потому, что я уже больше двух недель как сдал свой партбилет и членом ВКП(б) не являюсь.

Я смотрел на дорогу, но мне и не надо было видеть в этот момент Попеля, чтобы представить, что у него отвалилась челюсть. В салоне машины установилось тревожное молчание. Ехали так минуты три, пока Таисья Петровна не подала голос, спросив: