Тельняшка - моряцкая рубашка - Ефетов Марк Симович - Страница 22

- Готовишь уроки?

Я вздрогнул и от волнения взялся рукой за щеку.

- Руки вверх! - скомандовал отец. - Вверх! Слышишь!.. Вот так. Теперь поговорим. А то разукрасишься весь и всё вокруг своими чернильными руками разукрасишь. Перо, значит, для тебя слишком тонкое, так?

- Так, папа!

- Палец не толст?

- Как раз.

- Понятно. - Отец помолчал, не зная, видимо, что и сказать.

Я пояснил:

- Я рисую.

- Вам это задали?

- Нет, папа, я сам.

- Внешкольные, значит, упражнения, так?

- Угу. Нешкольные.

- И что же ты рисуешь? Волны? Море? Прибой?

- Нет. Тельняшку...

Тут я должен вам сказать, что разговор о тельняшке шёл у нас дома давно. Я мечтал о моряцкой тельняшке, как, может быть, в старые-старые времена принцы мечтали о королевской короне. Я не знал ни одного настоящего принца, но я просто так думаю. Ну, в общем, тельняшка - это была моя самая большая мечта. Большая, чем, скажем, "Остров сокровищ" в полной моей собственности, чтобы я мог, когда захочу, пересматривать картинки и даже по складам её читать.

Но мечта мечтою, а жизнь жизнью. Я ходил в таких же почти, как Муська, парусиновых рубашках. В магазинах тогда рубашки не продавали. И когда я вырос из моей рубашки, мама перешила из занавесок мне и Муське две одинаковые - с цветочками. Муське что? Она девочка. А я страдал. Но где было взять тельняшку? И вот, мечтая о ней, я рисовал её страница за страницей.

Отец тогда постоял над моим рисованием и переспросил:

- Значит, это тельняшка?

- Да, тельняшка.

- И на первой странице, и на второй?

- Да.

- Пойди помойся. И щёку отмой. Она у тебя тоже фиолетовая. И сделай всё это чисто, по-моряцки, а то знаешь как нам с тобой попадёт от мамы...

Он помолчал и добавил:

- Тельняшку ты получишь.

И я действительно получил тельняшку. Старую, отцовскую, но чисто выстиранную, ушитую, укороченную, но аккуратными стежками, особенными, как шьют мужчины - солдаты и матросы. Им ведь всё надо уметь делать самим. И мой отец умел. Сколько я помню, отец всегда носил под кителем тельняшку, летом и зимой ходил в морской фуражке. И когда меня спрашивали, кто мой отец, я отвечал без запинки: "Моряк". Даже после того, как он сошёл на берег.

Моряками были все друзья отца. А было их у него много. Но я расскажу об одном - о Самсоне Георгиевиче Гегалашвили, старшем диспашоре торгового порта.

ЧТО ГЛАВНОЕ ДЛЯ МОРЯКА?

У Самсона Георгиевича смуглое лицо, которое казалось ещё более смуглым оттого, должно быть, что над коричневым лбом торчали вьющиеся белые, а мне даже казалось - чуть голубоватые волосы. А брови у Гегалашвили были чёрные-чёрные. И усы чёрные. В общем, если бы вы увидели старшего диспашора нашего порта, он бы вам понравился.

"Диспашор"... Слово это в наше время редкое, и его не надо путать со словом "диспетчер". Это разные профессии - совсем разные.

Диспетчер сидит в зашторенной комнате, где даже стены обиты мягкой материей, чтобы никакие шумы извне не мешали его работе. Телефоны обычные и специальные железнодорожные, селекторы, - соединяют диспетчера со станциями его участка. В наши дни диспетчер у себя в диспетчерской связывается даже с машинистом мчащегося поезда. Диспетчер негромко говорит в микрофон:

- Я диспетчер.

И тут же у него в комнате раздаётся:

- Я механик экспресса Москва - Владивосток.

Ну, конечно, необязательно Москва - Владивосток. Это я к примеру. Короче говоря, теперь радио связывает диспетчера с теми, кто мчится по путям: на железной дороге - с машинистами, на водном транспорте - с капитанами, на шоссе - с водителями дальних автобусов, а в небе - с пилотами. А сам диспетчер сидит в закрытой диспетчерской и командует:

- Даю отправление.

- Нагоните время! Прибавьте скорости! Задержитесь!

Всё равно как милиционер из будки регулирует движение на большом уличном перекрёстке. Диспетчер не двигается. А диспашор всегда в движении. Это специальность человека, которого обдувают самые жестокие ветры, швыряют волны, треплют штормы. Диспашор там, где авария, пожар, взрыв.

Какое же меня охватывало волнение, когда по дороге в школу я останавливался у газетной витрины и читал объявление:

Диспашор торгового порта объявляет диспаш пароходу

"Герцогиня Бранденбургская", который разбился с грузом

китайской чесучи, оливкового масла, бананов и ананасов у

острова Буюк-Сагиб. Лица, имеющие претензии, могут заявить

таковые...

Дальше я не читал - неинтересно. Я знал главное: на быстроходном катере "Диспашор" драют палубу, начищают медные части. Труба уже дымит. Корпус корабля чуть подрагивает. (Кораблём я называл всё - даже парусную шлюпку.) И диспашор Гегалашвили кричит в рупор, зовя моего отца.

- Я, Самсон! - отвечает отец. Он стоит у весов с белыми соляными мешками. Отец в чёрном халате. Рупора у него нет. Его заменяют ладони.

- Собирайся! - доносится из диспашорского рупора.

- Куда? - кричит отец.

- Буюк-Сагиб.

Отец кричит что-то в двери склада, из которого выбегает парень в таком же чёрном халате. Свой халат отец снимает на ходу. Через три минуты он на борту катера "Диспашор".

- Отдать концы! - командует Самсон Гегалашвили.

- Есть отдать концы.

- Малый вперёд!

- Есть малый вперёд!..

Ах эти слова команды... Для моего уха, кажется, не было более приятных слов. Приятных? Нет, больше того, слов, которые я мечтал произнести с высоты капитанского мостика - громко, чётко, властно. Но мечты мечтами, а действительность была совсем другой - будничной и строгой.

- Папа, - как-то спросил я, - что главное для моряка?

- Как так - главное? В одежде, во внешности, в поведении?

- Ну, как это сказать, в характере. В поведении на корабле.

- Если моряк этот командует кораблём? - спросил отец.

- Да, да, конечно, если он командует: малый вперёд, полный вперёд и всякое такое.

Отец наморщил лоб и чуть прищурился, а я подумал: "Сейчас скажет решительность, смелость".

- Видишь ли, - сказал отец, - для командира главное, когда он ведёт корабль, - это осторожность, а точнее сказать - всегдашняя неуверенность в безопасности. Понял?

- Ага. - Я мотнул головой, но, по правде говоря, мало что понял тогда.