Пленники ночи - Чейз Лоретта - Страница 3

— Месье.

Граф низко склонился над ее рукой и слегка прикоснулся губами к кончикам пальцев. У гостя были светлые шелковистые волосы, чуть длиннее требований моды, и необыкновенного синего цвета глаза, взглянув в которые Лейла с трудом смогла отвести свой взгляд.

Гость немного дольше, чем предписывал этикет, задержал в своей руке руку Лейлы и с улыбкой сказал:

— Вы оказали мне величайшую честь, мадам Боумонт. Я видел вашу работу в России — портрет кузена княгини Ливен и даже захотел купить его, но владелец мне отказал, заверив, что портрет бесценен: «Вы должны поехать в Париж, — сказал он мне, — и заказать художнице собственный портрет». И вот я здесь.

— Вы приехали из России? — Лейла с трудом удержалась, чтобы не приложить руку к сердцу, которое было готово выскочить из груди. Господи! Этот человек проделал такой долгий путь из России — а между тем ему самому, вероятно, пришлось отбиваться от сотен отчаявшихся живописцев в Санкт-Петербурге. — Надеюсь, это не единственная причина, побудившая вас приехать в Париж?

Чувственные губы графа растянулись в ленивой улыбке.

— Да, у меня есть кое-какие дела в Париже. Не думайте, что меня привело только тщеславие. Хотя мне, как и любому человеку, свойственно желание оставить свой образ в памяти потомков. Кто-то для этого ищет талантливого художника, кто-то покровительства богов. Но и те и другие стремятся к одной цели — к бессмертию.

— Как это верно, — прервал Эсмонда Фрэнсис. — Человек сейчас быстро увядает. Только что в зеркале отражался красавец в расцвете сил, глядишь — и он уже прыщавая старая жаба.

По тону Боумонта Лейла поняла, что гость не нравится мужу, впрочем, сейчас ей было все равно, ее больше интересовал граф. Она заметила, как вспыхнули немыслимо синие глаза гостя и при этом его ангелоподобное лицо на какое-то мгновение напомнило лицо Люцифера, а мягкая улыбка превратилась в дьявольскую усмешку.

— Вы правы, не успеет человек оглянуться, — сказал гость, отпуская руку Лейлы и поворачиваясь к Фрэнсису, — как он уже пища для червей.

Граф Эсмонд все еще улыбался, глаза были веселы, дьявольское выражение лица совершенно исчезло. Но напряжение в комнате не ослабло, а даже наоборот — увеличилось.

— Но и портреты не могут существовать вечно, — сказала Лейла, — ведь очень немногие материалы остаются не тронуты временем, так что распад неизбежен.

— В египетских гробницах есть изображения, которым тысячи лет, — возразил граф. — Но какое это имеет значение? У нас не будет возможности проследить, сколько веков будут жить наши портреты. Настоящее важнее, и я надеюсь, мадам, что вы найдете несколько часов в этом быстротекущем настоящем, чтобы оказать мне услугу и написать мой портрет.

— Боюсь, вам придется проявить терпение, — заметил Боумонт, направляясь к столу, где стоял поднос с графинами. — Лейла как раз сейчас выполняет важный заказ, а впереди у нее еще два портрета.

— Поверьте, я умею ждать, — ответил граф. — Даже русский царь назвал меня самым терпеливым человеком на свете.

Фрэнсис ответил не сразу: он был занят тем, что разливал в бокалы вино.

— Вы вращаетесь в высших сферах, месье? Если я правильно вас понял, вы близко знакомы с царем Николаем?

— Мы разговаривали с ним пару раз. Вряд ли это можно назвать близким знакомством. — Синие глаза графа вновь остановились на лице Лейлы. — Мое определение близости более точно и конкретно.

Температура в комнате довольно быстро повышалась. Лейла решила, что пора уходить, независимо от того, истекли выделенные графу десять минут или нет. Когда Фрэнсис протянул гостю бокал, она встала:

— Мне пора продолжить работу.

— Конечно, любовь моя. Я уверен, что граф тебя поймет.

— Я понимаю, но все же сожалею о расставании. — На сей раз синие глаза гостя оглядели Лейлу с головы до ног.

Лейла пережила не мало таких взглядов и знала, что они означают. Однако впервые она почувствовала этот взгляд каждым мускулом своего тела. Хуже того, взгляд гостя обладал такой притягательной силой, что странным образом лишил воли.

Но внешне Лейла реагировала в своей обычной манере: лицо выражало лишь холодную вежливость, осанка — высокомерие и достоинство.

— Мадам Врэсс будет сожалеть еще больше, если ее портрет не будет выполнен к сроку, — сухо сказала Лейла. — Она-то уж точно одна из самых нетерпеливых женщин на свете.

— А вы, полагаю, вторая после нее? — Граф подошел ближе, и сердце Лейлы затрепетало. Вблизи гость казался намного выше ростом и более крупного телосложения. — У вас глаза тигрицы, мадам. Они очень необычные. Но я имею в виду не только цвет. Вы художник, поэтому видите больше, чем другие.

— Думаю, дорогой граф, моя жена отлично поняла, что вы с ней откровенно флиртуете, — довольно резко сказал Фрэнсис, встав рядом с Лейлой.

— Вы правы, флиртую. А как еще может мужчина вежливо воздать должное жене другого человека? Надеюсь, вы не обиделись?

Граф посмотрел на Фрэнсиса с самым невинным видом.

— Никто не обиделся, — вмешалась Лейла. — Однако я прошу прощения, месье…

— Эсмонд, — поправил граф.

— Месье, — твердо повторила она. — Я работающая женщина и потому вынуждена попрощаться с вами и вернуться к работе. — Лейла не протянула гостю руки, ограничившись надменным реверансом.

Граф ответил изысканным поклоном. Натянуто улыбаясь, Фрэнсис бросился открывать перед женой дверь.

— До следующей встречи, мадам Боумонт, — услышала Лейла за спиной тихий голос графа и на мгновение остановилась на пороге. Какое-то смутное воспоминание всколыхнуло ее сердце. Этот голос. Да нет же. Если бы Лейла встречала Эсмонда когда-либо раньше, она бы его непременно вспомнила. Человека с такой яркой внешностью невозможно забыть. Лейла еле заметно кивнула гостю и покинула комнату.

В четыре часа утра синеглазый красавец граф Эсмонд полулежал, расслабившись, на обитой дорогой парчой софе в собственной гостиной и вспоминал, как много лет назад он почти в такой же позе возлежал на диване и обдумывал заговор против своего ближайшего родственника Али-паши. В те далекие дни граф открыто носил свое настоящее имя — Исмал Делвина, в настоящий же момент он считался французским аристократом и носил имя, которое лучше всего соответствовало его целям.

Нанявшие Исмала англичане с помощью своих французских коллег сделали ему новые документы, подтверждавшие его графский титул и принадлежность к отпрыскам знатного рода Делавеннов.

Французский язык Исмала был безупречен. Впрочем, и остальными одиннадцатью иностранными языками он владел в совершенстве. А уж говорить по-английски с французским акцентом для него вообще не составляло никакого труда.

— Идеально, — сказал Исмал, пробуя густой турецкий кофе, который только что приготовил его слуга Ник.

— Еще бы! Я ведь так долго учился его варить, не так ли? Ник был доволен. Хотя он был в услужении у Исмала уже шесть лет, он все еще старался ему угодить.

— Да, ты долго учился. Но ты молодец. К тому же сегодня тебе пришлось провести долгую и утомительную ночь, сопровождая меня и моего нового друга по парижским притонам.

— Главное, чтобы вам это пошло на пользу, — пожал плечами Ник.

— Еще как пошло! Думаю, мы покончим с Боумонтом через месяц. Если бы дело не было столь срочным, я бы позволил природе самой позаботиться о нем: Боумонт уже на пути к самоуничтожению. Сегодня он наглотался столько опиума, что это убило бы трех мужчин его комплекции.

— А он его глотает или курит? — поинтересовался Ник.

— И то и другое.

— Это облегчает дело. Стоит только добавить несколько крупинок стрихнина или немного синильной кислоты…

— Да, можно и так, но в этом нет необходимости. Я питаю непреодолимое отвращение к убийству и прибегаю к нему в крайнем случае, если только без него нельзя обойтись. Но даже тогда оно мне претит. Кроме того, я особенно не люблю яды. Отравление… брр… это как-то… непорядочно.

— А разве сам Боумонт порядочен? К тому же этот способ позволит избавиться от него без лишних хлопот.