Колонист - Лернер Марик (Ма Н Лернер) Н. "lrnr1" - Страница 3

Он замычал с выпученными зенками, хватаясь за голову. А мне вот кое-что изрядно прояснилось. Только абсолютный дурак мог надеяться поразить кого бы то ни было подобным образом. Ну хоть какое-то понятие о деньгах у каждого барана существует. А значит, он не имеет знаний о простейших вещах. Но при этом уверен в своих высказываниях. И что это означает? Полагаю, присутствие в теле Глэна новой души. Или хотя бы ума. И что дальше? Какая мне с того польза и радость? Хм… Вот насчет счастья неизвестно, но хоть развлечение.

Тут в сарай влетела недовольная Рут и с порога принялась возмущаться моим ужасным поведением. Мамаша послала ее за нами. Уж больно задержались. Посмотрела на Глэна без особого интереса и упорхнула.

— Что она сказала? — спросил тот.

— Жрать в дом зовут, — ответил я, делая очередную зарубку на память. Франкского он не знает. Можно, конечно, изобразить тупое выражение лица, но не верится. Хотя посмотреть в дальнейшем не мешает. Не первого жулика в своей жизни вижу — иные притворяются, чтобы знать, о чем говорят за их спиной, не стесняясь. — Давай поторапливайся, — швырнул я ему одежду. — Хозяйка не любит долго ждать, а она та еще стерва.

— А почему, — уже на улице спросил он, вертя головой по сторонам, — живем в сарае, едим вместе?

— Потому что они методисты, а мы — нет, к тому же хозяева, а мы с тобой кабальные слуги. Че смотришь?

— Надеялся увидеть электрические провода, — унылым тоном ответил он.

— Ты пасть закрой, а лучше зашей на все, кроме еды. А то будешь говорить бессмысленные слова — недолго и в шахту угодить, чтобы не раздражал. Продадут, и вся недолга.

— Мы — рабы? — с ужасом воскликнул он.

— Заткнись, — зашипел я, пихая его в дверь.

Вот в чем нельзя упрекнуть хозяев — так это в отсутствии набожности. То, что в молитвенный дом они по воскресеньям в коляске едут, а я сзади топаю, — ладно. Но ведь и перед едой не просто благодарят Господа за хлеб, нам посланный, а нудят долго и старательно. Я давно привык, а этому типу все откровенно в диковинку. Опять башкой крутил и аж рот в изумлении открывал, будто сроду не видел печки или окна.

Наконец все сели за стол. Каждому отдельная глиняная миска, и сразу накладывают, а не как привычно из общего котла. В том есть определенное удобство. Не требуется ждать своей очереди. И старший не сожрет больше, оставив младших голодными. У всякого своя, точно отмеренная порция. Да и не встают здесь с пустым брюхом. Кормежка хорошая, одинаковая для всех. Хлеб, картошка, овощи, мясо — обычное дело. Особенно когда есть возможность сбегать в лес. Ружье мне доверяют не всегда, но и силков с пращой хватает поймать зайца или сшибить тетерева. А когда идут перелетные птицы, так и вовсе не охота, а сплошная бойня. Все небо бывалоча заслоняли дикие голуби и гуси. Можно сеткой ловить или даже камнем бить, так их много.

Ну и рыба, естественно, по постным дням. Иметь рядом реку и чтобы без нее остаться? Верши, сеть. Когда на нерест идут, впору ведром черпать, так ее много. Мне в Англии и в голову бы не пришло, что рыбой-бешенкой можно удобрять огороды. Воняет жутко, зато и урожай немалый. Мы в Ливерпуле за милую душу умяли бы вместе с костями. А здешним — лишняя. Ни съесть, ни продать. Вот и нашли применение.

Богатейший край! И земли пока полно, как бы ни плакались на утеснения. Правда, и работы хватает. Целину поднимать здорово наломаешься, прежде чем обустроишься. По закону же положено в течение пяти лет освоить и дом построить, иначе король отберет. А приживешься — так начинай налоги платить. Вон Жак обещал, ежели все сложится, замолвить за меня словечко и выбить кусок. Только это вряд ли. Ему к той поре Мари точно в ухо напоет, что в качестве арендатора я выгоднее. Того не ведает, что мне нож вострый на месте сидеть и землю пахать. Коли умею, не означает люблю на земле вековать. Натуру не переделаешь. Да я помалкиваю допрежь срока.

Ели торопливо, разговаривали мало. Я исподтишка наблюдал за Глэном. Есть в нем нечто неуловимо господское. Даже ест, отрезая по кусочку. И не чавкает. Не так себя ведет, совсем иначе смотрит, и это убеждает сильнее всего. Он, может быть, способен красно врать, да поведения не подделать. Одеть иначе — и натуральный джентри[6] по выражениям и обращению.

Внезапный вопрос застал врасплох. Поскольку Глэн и не подумал реагировать, увлеченно жуя, пришлось срочно вмешаться.

— Он после порки слегка сдвинулся и франкский забыл, — объяснил я на случай, если Рут новости не изложила, прежде чем хозяйка взбеленится.

— И как с ним говорить? — с подозрительным видом спросила Мари, принявшись изучать несчастного.

Вид у него не лучший. Все же спал он с тела серьезно. Итак был не богатырь, а после болезни одежда как на чучеле. И бородка его козлиная, прежде тщательно лелеемая, висит натурально на манер козлиной.

— На английском.

— Так по голове же не били!

Дети радостно прыснули. В отличие от них, Жак сразу понял неудобство:

— Что, совсем?

— Ну, отдельные слова знает. Очень мало.

По крайней мере «да» и «нет» — точно.

— И зачем нам такое? — обычным скандальным тоном потребовала Мари. — Ведь говорила, ничего хорошего от этого ждать нельзя. А ты настоял!

Судя по взгляду Жака, он тоже не страдал выпадением памяти и не хуже моего помнил, кто настоял на покупке и по какой причине. За Глэна сущую мелочь просили, сразу предупреждая о лености и склонности к воровству и обману. Погналась хозяйка за дешевизной и теперь ищет виноватого.

— От него сейчас все равно пользы никакой, — поспешно произнес я. — Слаб еще. Пусть отлежится пару дней. Может, придет в ум. Так-то он нормальный. Глупостей не говорит.

Это, конечно, откровенное вранье.

— И послушный. А ежели че, так завсегда с удовольствием переведу.

Покосился на обсуждаемого, а у того глазки так и бегают. Кажись, сообразил: о нем речь идет. А вот на понимание не похоже. Все мне в лицо норовит заглянуть. Хорошо хоть хватает мозгов не встревать в разговор.

— Ладно, — переглянувшись с женой, согласился Жак. — Так и сделаем.

Он поднялся, давая знак остальным.

— Глэн, — сказал я тихо, чтобы не слышали остальные. Уверен, никто английского не знает, однако слова знакомые попадаются, а береженого Бог бережет. — Иди назад в сарай и сиди там тихо. Спи. Сон — лучшее из известных лекарств. Завтра-послезавтра придется на работу идти.

Глава 2

Обычная жизнь

Все очень просто: подошел к туше, провел ножом вдоль хребта — и снимаешь мясо с ребер. Остальные волокут куски на кухню. Рут режет большие полосы на более мелкие отрезки, их натирают солью и складывают в приготовленные заранее небольшие бочонки, вновь засыпая и следя, чтобы мясо не касалось друг друга. Это будет солонина.

Лучшее, освобожденное от излишнего жира, очень тщательно разрубается на мельчайшую массу вместо с чесноком. Это пойдет в колбасу. Такое ответственное дело нельзя доверить молодой девушке, и Мари трудится сама. Плохо порезанное мясо влияет на вкус будущего продукта, и перемывать косточки соседки станут долго. Потому с хмурым видом показывает высокий класс. О, когда надо, она умеет делать что угодно! Просто предпочитает свалить наиболее неприятное на меня, раз уж с мужем не пройдет. Когда закончим, ждет вынос навоза и прочие радости. Сегодня было не до того.

Ага, время летит быстро. Первая хрюшка практически закончилась. В плите пламя не гасили, и, когда дошло до срезания остатков с костей и ножек, Мари отправила их запекаться. По окончании трудов праведных ожидается небольшой праздник чревоугодия.

— Эй! — крикнул я поздним вечером, отмывшись и получив подарок, распахивая ногой дверь родного сарая-пристанища. — В первый и последний раз тебя лично кормлю, и то потому что сам велел не высовываться.

К столу Глэн запрыгал достаточно шустро. Видно по движениям: спина болит, надо на ночь намазать еще, однако уже не беспомощный умирающий. И за ребрышки ухватился как вполне здоровый. К ним еще печеная картошка — нормальный ужин.