Не будь дурой (СИ) - Ставицкий Иннокентий - Страница 16

- Сама-то слышишь, как, блядь, наивно это звучит? Это тебе не сопливый фильм, где ты и он в главной роли, - фыркает Лена. - Лучше послушайся...

Как жаль, что сегодня я не в настроении слушать советы.

Отталкиваю её плечом и решительно иду в гостиную, откуда доносится звук битого стекла. Меня шатает, словно пьяную, и я едва не врезаюсь в стену. Они смыкаются вокруг меня, и я с большим трудом заставляю оставаться себя в сознании. Надо было поесть.

Картинка в моей голове мало чем отличается от реальности. Всё вокруг разбито - журнальный столик перевёрнут, вокруг разбитые осколки от бутылок, чем-то воняет. Кресла лежат в углу с отломанными ножками. А посреди всего этот великолепия сидит Игнат. В одних джинсах, без верха, и несмотря ни на что, у меня всё равно перехватывает дыхание, и мне до невыносимого хочется к нему прикоснуться. Голова у него опущена, а в руках бутылка чего-то алкогольного, из которой он попивает с прикрытыми глазами. Я замечаю кровь на костяшках пальцев и содранную кожу на них.

Сначала я бегу к нему, вспоминая нашу прошлую встречу. Я так хочу помочь ему, что тихонько, но как же больно что-то щемит внутри. А потом, подходя ближе, я снова чего-то боюсь. Шаг замедляется. Этот не тот Игнат, который был со мной в кофейне и который нежно целовал меня. Это тот незнакомец, циничный и насмешливый, от которого вечно несёт холодом. Я робко останавливаюсь, когда от него остаётся всего два шага.

- Ну что же ты встала, птичка? - он резко поднимает голову, и я пячусь, увидев сумасшедшие глаза с покрасневшими белками и леденящую кровь улыбку. - Не бойся, дорогая, я ведь не кусаюсь.

И хохочет. Я вздрагиваю. Нет, это не он, не тот Игнат, которого я люблю.

Люблю. Мне хочется попробовать это слово на языке, но я сейчас лишь испугана. Разрываюсь между двумя желаниями - сбежать и спрятаться в своём мирке и подойти к нему и поцеловать, укрыть от всех бед, как любящая мамашка.

- Что случилось? - шепчу я, разглядывая погром. Мне кажется, он похож на ветер, разрушительный и громкий. И сейчас он летает над руинами того, что уничтожил. Мне бы бояться его, но я боюсь того, что он улетит. - Почему... всё так?

Он встаёт. Его шатает и, недолго думая, я подлетаю к нему и схватываю его за талию, поддерживая. Он горячий, а сейчас мои руки холоднее льда. Я чувствую от него острый запах чего-то неприятного, и не алкоголя, но не отпускаю, прижимаюсь сильнее. Он явно что-то употреблял. Я не могу сейчас его бросить.

Любить - это же принимать человека со всеми его недостатками, так ведь?

- Отойди от меня, я чё, маленький? - орёт он внезапно мне на ухо и отталкивает меня вдруг окрепшей, сильной рукой. Так, что я отлетаю назад и ударяюсь спиной обо что-то твёрдое. Кресло. Я встаю и обнимаю себя руками, снова ощущаю закипающие слёзы на глазах. Дрожу. И что мне теперь делать? Я не могу уйти, не могу, просто не могу оставить его в таком состоянии. - Почему ты вообще обо мне печёшься, как будто я сокровище какое, блядь?

Я молчу, что он для меня гораздо больше, чем сокровище. Для меня он весь мир, даже чуть больше. Вместо этого шепчу убито:

- Я всё для тебя сделаю. Всё, что скажешь.

И в эти слова вкладываю всё, что у меня осталось - последнюю гордость, последние остатки последнего разума. Теперь ничего не осталось, кроме горящего в руке сердца. В его руке.

Не разбей, только, пожалуйста, не разбей.

- О, ты всё поёшь свою песенку, - насмешливо закатывает он глаза и смеётся. Его гаркающий смех быстро перерастает в кашель, и он кашляет, согнувшись пополам. Я тут же порываюсь со своего места, чтобы помочь ему, но потом резко останавливаюсь. Я не хочу, чтобы он снова меня оттолкнул. - Я вижу это в твоих грёбанных сверкающих влюблённых глазах постоянно - вижу, что ты, блять, готова на всё, готова об стенку шею сломать, чтобы я только улыбнулся. Только меня кто-нибудь спросил - мне это нужно вообще? Нахуй всё, нахуй влюблённую малышку Таю, слышишь?

Я даже вдохнуть не могу - боюсь, что меня расплющит тяжёлым вонючим воздухом. Тошнота подкатывает к горлу, грозя вывалить все мои чувства наружу. Он только что наплевал, просто прожевал и выплюнул мои чувства, словно какую-то жевательную резинку.

Не нужно ему ничего. Не нужно ему ничего из того, что я готова была подарить ему бесплатно. Ему ни бесплатно, ни за деньги не надо.

- Просто позволь мне хотя бы помочь, - шепчу я, всё ещё отчего-то живая. Неужели мне мало всех этих пинков под рёбра таких, что даже боли не было уже? Неужели я

... ещё не мёртвая?

И он снова смеётся, хотя ему это причиняет боль. Смеётся так, что, кажется, сейчас выхаркает свои внутренности. И несмотря ни на что, я не могу смотреть на то, как ему больно. Не могу. Я заберу его боль - всё, что угодно, лишь бы ему не было больно.

- И ничего, кроме любви, под этим солнцем, да? - хрипит он, заливая в горло алкоголь, а потом выпивая какую-то таблетку. Мне хочется сказать - не пей эту дрянь, ну пожалуйста, Игнат. Но я как громом поражённая - ни двигаться, ни говорить, ничего больше не могу. Его глаза закатываются, и он рукой держится за стенку, когда приближается ко мне. Я закрываю глаза на секунду, чтобы слёзы не выкатились так быстро, а когда открываю, он уже рядом со мной. Зрачок почти поглотил радужку. Сумасшедший-больной-ядовитый,

... не мой. - Не парить нам в этом космосе, малышка. Ты ещё не поняла? Мне не нужна, нахуй, ничья помощь - ни твоя, ни чья-либо ещё, особенно твоя. Глупая, глупая Тая. Мне не нужно это ебучее спасение, потому что мне нравится то, кем я являюсь! Нравится, понимаешь, быть таким обдолбанным, молодым! Я счастлив, сука!

И снова кашляет так, что мне хочется закрыть уши. Кашляет, схватившись за стенку так, что если бы он отпустил её, непременно бы упал на пол и захлебнулся в собственной блевотине.

Счастлив.

Меньше всего я сейчас верила, что он счастлив. Меньше всего я верила, что ему не нужна помощь. Всё, что он сейчас делал и говорил - это и есть крик о помощи. Я это понимаю. Жаль только, что он этого не осознаёт.

В моих глазах отчаяние настолько въелось, что даже слёзы не хотят выкатываться теперь. Я смотрю на него - ну должно же быть что-то! И в сердце у меня горит - как, как донести до него? Я дышать не могу, и в коже ладоней не чувствуется боль от впившихся ногтей.

- Хотя... - он смотрит на меня, облизываясь. Словно оценивает. А потом усмехается. У меня сердце замирает на миг, а потом тут же падает в пятки. - Если ты на всё готова, то сделай для меня кое-что.

- Что? - тут же спрашиваю я, глядя прямо ему в глаза.

- Отдайся мне. Отдайся так, словно это твой последний день в мире. Дай мне своё тело, птичка. Только потом не приходи поплакаться - я трахну тебя сейчас, потому что мне это нужно прямо сейчас.

Я не могу ничего говорить. Мне только бесконечно больно. Невозможно. Как он может так говорить? Как? Это вовсе не он, это совсем не мой Игнат.

Может, если я всё же сделаю это, он поймёт всё и полюбит меня?

Сейчас у меня даже не возникало никаких мыслей, как это наивно-глупо-тошнотворно. Я лишь снова ощущала эту блядскую надежду, которая всё никак не умрёт.

- Ладно, - произнесла я дрожащим голосом. Я безжизненно посмотрела в его глаза и почувствовала... нежность. Да, снова нежность. А увидела в его глазах только насмешку, непонятную злость и любопытство, как далеко я готова зайти.

А я зайду далеко, можешь быть уверен.

- Раздевайся, - сказал он сухим, холодным, далёким голосом. Его глаза, которые, казалось, смотрели на меня, были так же далеки, как и он сам. Не со мной. Даже когда я собираюсь переспать с ним.

Я дрожащими руками стала расстёгивать пуговицы своей кофточки. Она не поддавалась. Слёзы были готовы сорваться с глаз, и я из последних сил сдерживала истерику.

- Что ты там возишься? - раздражённо воскликнул он и злобно разорвал на мне кофту. Я задрожала от внезапного холодка, пробежавшего по голой коже, и прикрылась руками.