Недреманое око - Каттнер Генри - Страница 8

Как хорошо было снова смеяться. Дать себе поблажку и не заботиться о последствиях. После долгих месяцев суровой дисциплины снова подчиняться неконтролируемым импульсам. Публика из будущего уже не соберется возле этого столика, чтобы анализировать его смех, измерять его эмоциональное напряжение и продолжительность и гадать, чем же объясняется этот хохот.

Ну и ладно, пусть у него просто истерика. И что с того? После всего пережитого он заслужил разрядку. Он рисковал многим и добился многого, хотя в результате не получил ничего, даже признания, разве что в собственных глазах. Откровенно говоря, он добился лишь того, что мог теперь впадать в истерику каждый раз, когда на него накатит. Он смеялся, смеялся и смеялся; сам слышал в своем голосе пискливые, истерические ноты, но не обращал на это внимания.

Люди начали оглядываться на него, беспокойно посмотрел бармен, готовый вмешаться, если ситуация затянется надолго. Би встала, перегнулась через стол и встряхнула его.

-- Сэм, что случилось? Сэм, возьми же себя в руки! Ты выставляешь нас на посмешище, Сэм! Над чем ты смеешься?

Огромным усилием воли Сэм задушил смех в своем горле. Ему не хватало дыхания, и отдельные приглушенные всхлипы прорывались наружу, но он все-таки сумел выдавить несколько слов. Это были первые неподцензурные слова, сказанные им после долгих месяцев. И вот что он сказал:

-- Я смеюсь над тем, как обманул тебя. Всех обманул! Думаешь, я не знал, что делаю? Думаешь, все это время я не планировал каждый очередной шаг? У меня ушло на это восемнадцать месяцев, но я преднамеренно убил Эндрю Вандермана, и никто никогда ничего не докажет. -- Он глупо рассмеялся и добавил уже спокойно: -- Я только хотел, чтобы ты знала.

Только восстановив дыхание и испытав чувства невероятного, ни с чем не сравнимого облегчения, он понял, что натворил.

Би смотрела на него с каменным лицом, и во взгляде ее была пустота. Четверть минуты царила мертвая тишина. Клэю казалось, что его слова разнеслись по всему помещению, что вот-вот сюда ворвется полиция и арестует его. Но все было сказано тихо, и никто, кроме Би, ничего не услышал.

Наконец Би отреагировала. Она ответила ему, но не словами. Лицо, похожее на бульдожью морду, вдруг конвульсивно исказилось и взорвалось смехом.

Слушая ее, Клэй чувствовал, как чудесное облегчение, испытанное минуту назад, покидает его. Он понял -- Би ему не поверила. И он никак не мог ничего доказать.

-- Ну и глупыш! -- воскликнула Би, наконец успокоившись. -- Ты едва не обманул меня. Я почти поверила тебе. Я...

Она не могла говорить дальше, снова смеясь и сознательно привлекая к ним общее внимание. Эта нарочитость предупредила его: Би явно что-то задумала. У нее зародилась какая-то идея. Клэй прочел ее мысли и еще до того, как она заговорила, уже знал, что это за идея и как Би собирается воплощать ее в жизнь.

-- Я женюсь на Джозефине, -- быстро оказал он, прежде чем Би успела произнести хоть слово.

-- Ты женишься на мне, -- решительно заявила она. -- У тебя нет выбора. Ты не знаешь себя, Сэм. Я знаю, что для тебя лучше, и я обеспечу тебе это. Ты меня понял, Сэм? Полиция не поймет, что это была лишь глупая похвальба, -- добавила она. -- Они тебе с радостью поверят. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я передала им твои слова?

Он молча смотрел на нее, не видя никакого выхода. На сей раз он оказался перед худшим из возможных выборов. Поскольку Би не поверила ему и никогда не поверит, как бы он ни пытался ее убедить, а полиция поверит, едва услышав, значит, все усилия, вложенные в преступление, пошли прахом. Его голос был записан в этих стенах, эхом звучал в воздухе, ожидая невидимой публики будущего. Пока его никто не слышал, но одно слово Би заставит суд возобновить дело.

Одно слово Би.

Клэй по-прежнему молча смотрел на нее, но где-то в потайном уголке его мозга началась холодная калькуляция.

На мгновение Сэм Клэй почувствовал себя невероятно усталым. Он представил себе будущее, в котором сказал Би: "Да", женился на ней и долго жил с ней. Он видел эти маленькие холодные глазки, следящие за ним, чувствовал мощную хватку безжалостных челюстей, переживал тиранию, проявляющуюся постепенно или с самого начала, в зависимости от степени его податливости, пока он не окажется в абсолютной зависимости от этой женщины, вдовы Эндрю Вандермана.

"Рано или поздно, -- сказал он себе, -- я должен буду убить ее".

Должен. Такой жизни с такой женщиной Сэм Клэй не сможет выносить бесконечно. А он уже доказал, что умеет убивать безнаказанно.

Но что будет потом?

Неизбежно начнется новый процесс. Прошлый раз учитывался лишь качественный аспект, но теперь они займутся аспектом количественным. Если жена Сэма Клэя вдруг умрет, следствие будет проведено независимо от причины ее смерти. Тот, кого подозревали один раз, всегда будет вызывать подозрение у закона. Они проверят прошлое, вернутся к моменту, когда он сидел здесь, обдумывая план убийства. А потом заглянут еще на пять минут назад и услышат, как он хвалился, что убил Эндрю Вандермана.

Хороший адвокат мог бы вытащить его из этого. Сэм Клэй мог бы присягнуть, что это неправда. Он мог бы утверждать, что поведение Би спровоцировало его на беспочвенную похвальбу. Может, он и сумел бы выкрутиться, а может, и нет. Только скополамин дал бы определенность, но суд не может применять его насильно.

И все-таки это не было решением. Это не выход. Его убедило в этом тошнотворное чувство придавленности, сменившее недавнее облегчение. Он пережил чудесную минуту, когда открыл Би правду, но потом все вновь испортилось.

В это мгновение он испытал то, к чему стремился с самого начала. Он не знал, что это было и почему он этого желал, но узнал это чувство, когда оно к нему пришло. И хотел, чтобы оно вернулось.

Безнадежность, бессилие... неужели только этим ограничатся все его достижения? Тогда он проиграл, несмотря ни на что. Проиграл, хотя сам не понимал причины этого. Убийство Вандермана ничего не решило. Он так и не добился успеха, так и остался растяпой, мягким, бессильным червяком. Би заполучит над ним власть, начнет вовсю пользоваться ею и в конце концов заставит его...

-- В чем дело, Сэм?-- заботливо спросила Би.

-- Считаешь меня ничтожеством? -- бросил он. -- Да, ты никогда не поверишь, что дело обстоит иначе. Думаешь, что я только случайно мог убить Эндрю Вандермана? Ты никогда не поверишь, что я смог взбунтоваться...

-- О чем ты? -- спросила она, когда он умолк.

В его голосе теперь звучало удивление.

-- Все это просто обман и мошенничество. Я все время лгал. Я боялся Ока и потому надел ему темные очки. Но... это не был бунт. Поэтому... если я действительно хочу доказать...

Он поднялся, и Би уставилась на него недоверчивым, удивленным взглядом.

-- Сэм! Что ты делаешь? -- голос ее задрожал.

-- Кое-что кое-кому доказываю, -- ответил Сэм, криво улыбаясь. Потом взглянул на потолок. -- Смотри хорошенько, -- сказал он Оку и графином раскроил голову Би.

1 Habeas mens (лат.) -- здесь, должно быть, имеется в виду судебное постановление об освобождении подозреваемого от применения так называемой "сыворотки правды".

2 Уильям Блекстоун (1.723-1780) -- английский юрист, учитель и писатель, реформатор права.

3 Фрэнсис Джеффри (1773-1850) -- шотландский юрист и судья, знаменитый исключительно суровыми и даже жестокими приговорами.

4 Магна Карта -- привилегия, положившая начало конституционным ограничениям королевской власти и ставшая основой гражданских свобод в Англии.

5 Плавающая колония организмов из рола Physalia; живет в теплых морях, обладает многочисленными длинными жгучими отростками, прикосновение к которым очень опасно.

6 Noblesse oblige (фр.) -- положение обязывает.

7 Hijo (исп.) - сын