Фактор Z (сборник) (СИ) - Тихомиров Максим - Страница 33

Я начал молиться.

Всё кончилось быстро. В какой-то момент крики стали настолько жуткими, что я закрыл уши руками, а когда это не помогло — воткнул в уши наушники, и включил плеер. Свежий альбом «Металлики» смог заглушить ужасные звуки, доносившиеся из торгового зала. Я слушал песню за песней, тело колотила крупная дрожь, и я ждал, когда же кто-нибудь из безумцев отшвырнёт тележку прочь, и бросится на меня… Представил, каково это, когда твою плоть рвут зубами, а в ушах гремит металл… В висках пульсировала кровь, сонливость, ещё недавно одолевавшая меня, исчезла уступив место нервной бодрости загнанного зверя… Хотелось бежать, но я заставлял себя ждать… Гитары ревели, Джеймс Хэтфилд рычал, а я дрожал в углу, чувствуя, как по щекам текут слёзы… Казалось, прошла вечность, когда разряженный плеер вдруг выключился…

В магазине царила тишина. Лампы дневного света с треском мигали. Прислушавшись, мне удалось расслышать едва слышный хруст, и тихие голоса. К чёрту.

Я медленно встал, и отодвинул тележку. Колёса скрипнули, и я вздрогнул. Шагнул вперёд; под ногами хрустнуло битое стекло…

И едва не поскользнулся на чём-то красном. Кровь это, или разлитый сок с кетчупом, думать не хотелось… Впрочем, ответ напрашивался сам собой: повсюду валялось множество тел. Растерзанных, зарезанных, застреленных… Больше всего было застреленных: в зале бродили солдаты. Они буднично выволакивали тела на улицу. Некоторые бросали на меня настороженные взгляды, но, не обнаружив опасности, продолжали заниматься своими делами. Весь зал был изрешечён пулевыми отверстиями. «Должно быть, кто-то задел освещение, от того свет и мигает», — пронеслось почему-то в голове. Я вышел на улицу. Ни врачей, ни скорых… Только «Урал», на котором приехали военные… Впрочем, где-то вдалеке выли сирены, слышался стрекот вертолётных лопастей… Над Левым берегом виднелось зарево пожара…

Перформанс, наконец, пришёл в наш город.

В кармане зазвонил телефон. Его звук показался каким-то безумно чужеродным. На блеклом экранчике старой «Нокии» мигало имя «Алина». Одолев — с огромным трудом — волну злобы, и желание нажать «отбой», я принял вызов, и молча поднёс телефон к уху.

— Женя! Женечка, прошу тебя, если можешь, приходи! Мне страшно, я… Я не понимаю, что происходит!

Я почувствовал, как на моём лице расцветает недобрая ухмылка, и… сказав «приду», положил трубку. Чёрт, даже после всего этого я не в силах перестать её любить.

Дверь открылась, и она бросилась ко мне на шею, рыдая.

— Я не знаю, что делать… Господи, что же мы натворили… — бормотала она, а я медленно гладил её по волосам, глядя, как за окном высотка Минтранса на проспекте Победы превращается в огромный факел. С улицы доносился рёв тяжелой военной техники, ползущей в город. От Алины пахло вином, на столе в синеватом свечении монитора блестели пустые бутылки. Взгляд нашёл чёрный прямоугольник телевизора на голой белой стене, напоминающий какую-то работу супрематиста. Осторожно отстранившись от Алины, я нашёл пульт, и нажал на кнопку.

— …о помощи в ООН. Евразийский и Европейский союзы закрыли границы с Украиной, усилив пограничные войска. По всей стране основной проблемой остаются не заражённые, а паника, и тотальный кризис государственных институтов, порождающий массовое беззаконие…

Я выключил телевизор. Алина обмякла, и тихо всхлипывала; я отнёс её в спальню, и, укрыв одеялом, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Больше мы никогда не встречались.

Палаты были переполнены, грохочущие койки с беснующимися безумцами стояли во всех коридорах… Скучавшие у дверей отделения солдаты, наплевав на запрет, курили, и швыряли окурки в лужи крови, которые не успевали вымыть санитары.

— Нам нечем крыть… Совершенно нечем всё это крыть… — нервно бормотал Авдеев, пошатываясь от усталости, когда мы выскочили на перекур. — В себя приходит сколько — процентов пять? А остальные безнадёжны… Только седатики, транкилизаторы… Чистые зомби! Я когда-то видел Белых Братьев, в начале девяностых, так эти ещё хуже…

Умолкнув, он затянулся, разом выкурив почти полсигареты. Выпустив облако дыма в сторону горы пустых бутылок из-под физраствора, он, уже спокойнее, сказал:

— Хотел вечером пойти на PLACEBO в Дворец Спорта… Чёрта-с два! Концерт отменили, там теперь тусуются беженцы…

Я смотрел на бутылки от физраствора. Вспомнилось, как однажды я вколол визжащему от боли старику с раком кишечника ампулу хлорида натрия, и сказал, что это мощнейшее из существующих на Земле обезболивающих, Сработало! Дед заснул с блаженной улыбкой на измождённом лице. Конечно, все слышали о таких случаях, но видеть собственными глазами… Кажется, это называется…

— Плацебо, — прошептал я, и посмотрел на Авдеева.

— Тоже их слушаешь? Крутая тема, скажи? — устало улыбнулся коллега.

— Да я не о группе! — отмахнулся я. — Знаешь, что такое эффект плацебо?

— Нет, я диплом купил в переходе, — усмехнулся Авдеев. — Ну, сахарные пилюли при ампутации, сила самовнушения, и всё такое…

— Юра, это же способ всё это прекратить!

— Ну да, конечно! — рассмеялся он. — Так и вижу, как эти психопаты, пуская слюну, проникнутся идеей исцеления. В терапии ребята уже пробовали — им хоть сибазон, хоть аминазин, хоть бензин коли, всё побоку. Разве что вырубит ненадолго…

— Да не для них! — крикнул я. Проходившая мимо медсестра вздрогнула, и метнула в меня яростный взгляд. — Это для всех остальных! Это вакцина, Юра!

— Но ведь это же не вирус, — ответил он. — Мы об этом знаем, и талдычим всеми известными способами, но никто не верит!

— Так и пусть не верят! Нужно признать это помешательство вирусом, и сразу же сказать: у нас есть вакцина, которая вас защитит!

Авдеев задумался.

— А что… Может сработать… Есть только одно «но».

— Какое?

— Мы с тобой — несчастные докторишки из обычной зачуханой больницы. Кто станет нас слушать?

— Если не послушают, придётся кричать громче, — ответил я, улыбаясь.

Отчасти Авдеев оказался прав. Тянулись драгоценные дни, пока идея с вакциной медленно ползла по бесконечной бюрократической лестнице… Идея с «признанием» вирусной этиологии эпидемии поначалу вообще вызвала ужас в верхах, но, по всей видимости, не мы одни пришли к такому решению, как единственно верному. Спустя неделю после того, как на юге началось безумие, в больницах началась массовая вакцинация против «Крымского вируса». Впереди были ещё долгие недели ожесточённых сражений с мародёрами и безумцами, но начало было положено.

Одна великая ложь победила другую.

«…ной проблемой остаются тысячи людей, не реагирующих ни на какую терапию, — ответил на вопрос журналистке лысый мужичок в белом халате. — Их держат в этих лагерях… Концентрационных, по сути своей, лагерях… Колят всё, что ни попадя, практикуют электросудорожную терапию, и даже массовый гипноз. Но процент излечившихся крайне низок, и происходит это в основном независимо от лечения, само собой. Это поразительно! Ничего подобного этой массовой истерии не случалось со времён Средне…»

Я переключил канал. Показывали рабочих на улице какого-то разгромленного города.

«…восстановление станет неподъёмной ношей для и без того скудного бюджета… Коррупция, связанная с международной помощью, приняла невиданный…»

Ещё щелчок.

«…продолжают сжигать тела погибших. По предварительным подсчётам, число погибших составило…»

И ещё.

Господи.

Это она.

— Скажите, Алина Николаевна… Как вы оцениваете итоги вашей… кхм… акции? После всех этих судебных тяжб, последовавших за обнародованием вами информации о начале «эпидемии», и гибели многих участников вашей творческой группы, выступивших в роли зачинщиков истерии…

— Блестяще, — сказала она, перебив ведущего, и улыбнулась. Какой же потрясающе красивой она была, сидя в студии, забросив ногу на ногу, в этом чёрном платье, как героиня какого-то старого нуара…

— Множество передовых арт-критиков назвали ваш перформанс величайшим событием в искусстве последних десятилетий, а гибель огромного количества людей и чудовищные разрушения привели многих в ярость… Вас даже называют «Доктор Менгеле от искусства».