Телохранитель её величества. Противостояние (СИ) - Кусков Сергей - Страница 18

На мысленном, неосознанном счете «четырнадцать» я знал ответ и запустил тестовый режим, проверяя определенное мною количество. Вновь передо мной пронеслась вся картинка, все цветовые сполохи. Вроде несоответствий нет. Хорошо. На счете «девятнадцать» глаза мои открылись.

- Пять. В кепочках было пять детей.

- Месторасположение?

- Мальчик возле качели. Девочка в песочнице, что справа. Двое на резиновой площадке и один на заднем плане, около дерева.

Молчание. Она сверялась. На самом деле могла и не делать этого, но так положено, чтобы устранить погрешность человеческого фактора. На данном этапе обучения произвол с мотиваторами не приветствовался, это не учебка.

- Да, правильно. – Где-то глубоко-глубоко в душе я облегченно выдохнул. Все-таки к боли нельзя привыкнуть, её нельзя не бояться, кто бы что ни говорил. И это правильно – как только мне будет наплевать на боль, на мне можно будет ставить крест.

- Сколько из них в желтых? – последовал её новый вопрос. Я прикрыл глаза и вновь пробежался по модели.

- Две.

- А зеленых?

Пауза.

- Одна.

- Правильно. Можешь взять конфетку.

Про конфетку это такая шутка. Нечто из арсенала юмора их конторы. Для неё обучаемый вроде собаки академика Павлова, открывшего и научно описавшего условный рефлекс. Никакой конфетки в помине нет, разумеется, но я молчу.

- Следующая картинка.

Я прогнал из головы все лишние мысли и снова ощутил подобие транса. Визор завихрился, и передо мной предстало изображение строительной площадки. Хаотичное нагромождение различных конструкций, приспособлений и гор строительных материалов. Снующие люди в униформе, едущие по делам дроиды. Двое рабочих в сервокомплексах без шлемов, несущие на руках блок весом в пару тонн.

Через три секунды я начал раскадровку по зонам, определяемым или видом рабочих, или фоном, или тем, что они в этот момент делают. Секторов получилось пять, но один из них – те самые рабочие в сервах. Мысленный таймер отщелкунул: «Шесть», и я принялся за подробное изучение каждого из секторов, разбивая их на цвета и формы. Любой массив данных можно запомнить только так, разбивая, анализируя и нумеруя образы. «Десять секунд…»

- На последний слог ударение, Хуанито, на последний! – возмущалась сеньора Гонзалес. Как всегда, одетая в неизменно короткую юбку, сверкающая коленками. Сегодня она надела чулки на подвязках, и это, скажу вам, что-то! Возбуждает! Но причиной шандарахнувшего меня только что удара током были, естественно, не они. А ошибка, которую я допустил. В старой школе, и даже в частной, я имел право хоть раз ошибиться. Ошибся, понял ошибку, поправился – что здесь такого? Сейчас же я этого права не имел.

- Разведчик, как и сапер, не может ошибаться дважды, - любила говорить она. – Если на условно вражеской территории, на задании, ты всего один раз поставишь ударение не на тот слог, и это заметят… Считай, ты раскрыт. Самое умное, что ты сможешь после этого сделать – принять яд или активировать комплект самоуничтожения. Ибо нет такой информации, которую можно было бы скрыть, сидя в современном допросном кресле. Если попадаешь туда – это с концами.

- Агентов готовят для работы в определенной стране, сеньора, - как-то возразил я ей. – Они знают язык этой страны в совершенстве, но это язык конкретной страны, а не всего мира! Вы же гоняете меня мало того, что по всей Латинской Америке, так ещё и по всему Земному шару! Представляете, какой объем информации?

Она усмехнулась.

- Чико, тот, кого готовят для определенной страны, изучает не только язык. Но и историю, и социокультурные особенности аборигенов, и их национальные привычки. Крылатые слова и выражения, принятые там. Сленг. Поверь, Чико, это не меньший объем данных, от которых так же зависит их жизнь и успех задания. Тебя же я гоняю всего лишь по акцентам, и поверь, это не так много.

Отчего-то я ей верил.

- Следующая установочная фраза. – Она сделала паузу, достаточную лишь для того, чтобы сделать вдох. Или для того, чтобы очистить «временные файлы памяти», как я прозвал их про себя, и войти в трансовый режим запоминания. С каждым днем установочные фразы становились всё сложнеё и сложнеё, и получить разряд только за то, что не запомнил правильно цитату, мне не улыбалось.

- «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, - начала она. - Каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе. Джон Донн»…

Каждая установочная фраза с первого дня несла скрытый смысл, воспринимаемый подсознанием. Это были цитаты и афоризмы великих людей, благодаря которым человек, подспудно заучивавший их (в данном случае я), знакомится с их идеями. Декарт, Макиавелли, Бэкон, Кант, Вольтер… И даже Фрейд и Маркс! То есть воздействие здесь осуществляется на всех возможных уровнях, что говорит о серьезности методик, и о том, что корпус всегда был не только игрушкой для императоров. Просто кто-то должен быть «мясом», куклами, ряжеными девочками, отвлекающими внимание, а кто-то изначально сюда берется для серьезной работы. И для тех, и для других, у службы вербовки есть свои многоступенчатые тесты, исключающие ошибку, а сама она по стоимости содержания сравнима со всем остальным корпусом телохранителей. И во взводах, кстати, разное количество людей по этой же причине.

- А теперь повтори это на диалекте, принятом в Мату-Гроссу и других провинциях Центрально-Западного региона Бразилии, - улыбнулась сеньора Гонзалес…

Ноги были ватные, в глазах мелькали искры. Не помешал бы впрыск в дыхательную систему глотка чистого кислорода, но с этим у меня проблемы: тренировочный скафандр настраивается так, чтобы создать максимальное число проблем, а не облегчать жизнь его носителю. Я почувствовал, что ноги заплетаются, и долго не вытяну.

Сколько я пробежал? Пять километров? Десять? Пятьдесят? Интерфейс, услужливо подсчитывающий такие мелочи, молчал. Это вообще странное задание, сравнимое с легендарным армейским афоризмом: «Копай отсюда и до обеда». Только существенное отличие: грозит ли мне обед – неизвестно. Пока никто такой команды не давал.

Началось всё с утяжелений. Двадцать килограмм сменились тридцатью, затем сорока, и, наконец, половиной центнера. Каждый вес я отрабатывал неделю – медслужба страховалась на случай, если будут проблемы с ногой. На пятой неделе мне начали удлинять трассу. По чуть-чуть, но каждый день. Как-то я справился с этим, хотя до финиша в прямом смысле слова доползал. И, наконец, сегодня, в первый день шестой недели, ограничители сняли совсем.

То есть, я должен просто бежать. Или идти. Или ползти. Без цели. Без сроков. Без нормы километража. Тупо двигаться и двигаться вперед, пока мучителям, пардон, инструкторам, не надоест издеваться.

И я бежал. Потом шел. И, наконец, поплелся вперед. И такое чувство, скоро буду ползти.

«Скоро» настало раньше, чем мог предположить. Нога подвернулась, и я свалился на землю. Растянулся пузом, а балласт придавил, не давая пошевелиться.

Выругался. Затем из последних сил собрался и дополз до стены тоннеля. Привалился к ней спиной. Откинул забрало, вдохнул гнилостный сырой запах дворцовых подземелий. В них нет времени, нет пространства – без интерфейса их не ощущаешь совсем. Есть только вот этот сыростный запах, необходимость идти и воля шевелиться. И с последним у меня назрели проблемы. Я был готов, чтобы меня пристрелили, но двигаться дальше не собирался. Пусть расстреляют, пусть посадят в карцер, пусть, наконец, выгонят – плевать! Я не двинусь с места! Так и буду сидеть до скончания времен!

Ожил пятый, оперативный канал:

- Что, малыш, совсем плохо?

Катарина. Голос участливый. У, змеюка! Сквозь зубы я выругался.